Спросите нашу археологиню, если мне не верите. Этот край намеренно
обратили в пустыню, чтобы наказать грешников, которые жили здесь.
- Тем больше причин убраться отсюда, - проворчал Тунигорн. - Но делать
нечего: наше место рядом с Валентином, ныне и присно.
Валентин почти не обращал внимания на то, что они говорили. Он брел
бесцельно от одного заросшего переулка до другого, мимо упавших колонн и
разрушенных фасадов, мимо пустых скорлупок того, что было раньше лавками и
тавернами, мимо величественных некогда дворцов. Здесь не имелось табличек, и
Магадоне Самбисы больше не было рядом, чтобы многословно повествовать о
каждом здании. Это были куски погибшего Велализьера, части скелета древ него
метрополией
Даже Валентину легко было представить это место обиталищем призраков.
Стеклянный блеск, идущий от груды поваленных колонн - скребущий звук,
$.-%ah()ao оттуда, где заведомо нет ничего живого - шорох песка, который
движется словно по собственной воле...
- Каждый раз, как я посещаю эти руины, - сказал он Мириганту,
оказавшемуся ближе всех к нему, - меня поражает их древность. Груз истории,
который давит на них.
- Истории, которую никто не помнит, - сказал Миригант.
- Но груз остается.
- Это не наша история.
Валентин одарил кузена презрительным взглядом.
- Это ты так думаешь. Разве история Маджипура - не наша история?
Миригант пожал плечами и промолчал.
Есть ли смысл в том, что я только что сказал, подумал Валентин? Или это
жара действует мне на мозг?
При этой мысли что-то словно взорвалось у него в голове, и перед ним
возникла картина Маджипура во всей его необъятности. Огромные континенты,
многоводные реки, сверкающие моря, непроходимые джунгли и жаркие пустыни,
высоченные леса и горы, населенные невиданными существами, многомиллионные
города. Память Валентина переполнили ароматы тысячи цветов и тысячи специй,
воспоминания о вкусе тысячи тонких блюд и тысячи вин. Бесконечно богатым и
разнообразным миром был этот его Маджипур.
И он, Валентин, по праву наследования и по воле судьбы, сразившей его
брата, стал сначала короналом, а потом понтификом этого мира. Двадцать
биллионов населения признают его своим императором, его лицо чеканят на мо
нетах, ему воздают хвалы, его имя навечно внесено в список монархов в Палате
Летописей - он вошел в историю этого мира.
Но были времена, когда здесь не было ни понтификов, ни короналов. Когда
не существовало таких городов, как Ни-Мойя и Алаизор, и пятидесяти больших
поселений Замковой горы. И нога человека еще не ступала на Маджипур, а город
Велализьер уже стоял.
По какому праву он называет своим этот город, мертвый и заброшенный
тысячи лет уже тогда, когда первые колонисты прибыли сюда из космоса,
несомые потоком собственной истории? По правде говоря, пропасть между их и
нашим Маджипуром почти непреодолима, подумал Валентин.
Как бы там ни было, он не мог избавиться от чувства, будто все призраки
этого места, верит он в них или нет, сгрудились вокруг него, дыша
неутоленным гневом. Придется и ему иметь дело с этим гневом, который, по
всей видимости, уже вырвался наружу в форме злодеяния, стоившего жизни
безобидному старому ученому. Логика, неотъемлемая от натуры Валентина,
отказывалась признать нечто подобное, но он знал, что его судьба, а
возможно, и судьба его мира, зависит от того, разгадает ли он тайну
происшедшего здесь.
- Прошу прощения, ваше величество, - прервал его раздумья Тунигорн, когда
перед ними открылся новый лабиринт разрушенных улиц, - но если я ступлю еще
хоть шаг по этой жаре, то начну бредить, как умалишенный. У меня уже мозг
плавится.
- Тогда, Тунигорн, тебе следует поскорее поискать укрытия и охладиться.
Остатками мозгов рисковать нельзя, дружище. Ступай в лагерь - а я, пожалуй,
еще поброжу.
Он сам не знал, зачем ему это надо, но какая-то сила влекла его через эти
занесенные песком, спаленные солнцем руины с только ей ведомой целью.
Спутники под тем или иным предлогом постепенно покинули его, и только
неутомимая Лизамон Гультин осталась. Эта беззаветно преданная великанша
защищала его от опасностей Мазадонского леса до того, как он вернул себе
трон коронала. Она же побывала с ним в брюхе морского дракона, который
проглотил их в море близ Пилиплока, когда они потерпели крушение на пути из
Зимроэля в Альханроэль - это она прорезала выход наружу и вынесла Валентина
на поверхность. Вот и теперь она осталась с ним, готовая шагать весь день,
всю ночь и весь следующий день, если так будет надо.
Но мало-помалу даже и Валентин утомился. Солнце давно миновало зенит, и
зубчатые тени стали ложиться вокруг - розовые, пурпурные и густо-черные. У
него слегка кружилась голова, зрение устало сражаться с невыносимо резким
светом, и каждая улица походила на предыдущую. Пора было возвращаться. За
что бы он ни наказывал себя, предпринимая эту изнурительную прогулку через
обитель смерти и разрушения, кара уже совершилась. Опираясь на руку Лизамон
Гультин, он повернул к палаткам.
Магадоне Самбиса, следуя уговору, собрала восьмерых археологовметаморфов;
Валентин, выкупавшись, отдохнув и немного перекусив, встретился с ними сразу
после заката в своей палатке. При нем был только маленький вроон, Аутифон
Делиамбер. Валентин хотел составить себе мнение об этих метаморфах без помех
со стороны Насимонте и остальных, но магические способности Делиламбера он
ценил высоко: это маленькое, снабженное множеством щупалец существо может
прозреть своими золотистыми глазищами то, что недоступно человеческому
зрению Валентина.
Метаморфы сидели полукругом лицом к Валентину, вроон поместился слева от
него. Понтифик обвел взглядом всю группу от распорядителя раскопок
Каастисиика на одном конце до палеографа Во-Симифона на другом. Они смотрели
на него спокойно, почти равнодушно, эти пьюривары с резиновыми лицами и
раскосыми глазами, пока он рассказывал им о том, что видел днем - о
кладбище, о разрушенной пирамиде и святилище под ней, о нише, куда убийца
столь бережно поместил отрезанную голову Гуукаминаана.
- Вам не кажется, что это убийство носит ритуальный характер? - сказал
он. - Расчленение тела на куски, помещение головы в нишу для
жертвоприношений? - Его взгляд задержался на Тиууринен, специалистке по
керамике, миниатюрной метаморфийке с красивой малахитово-зеленой кожей. -
Что вы об этом думаете? - спросил он.
- Как керамист, я ничего не могу сказать, - с полнейшей невозмутимостью
ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
обратили в пустыню, чтобы наказать грешников, которые жили здесь.
- Тем больше причин убраться отсюда, - проворчал Тунигорн. - Но делать
нечего: наше место рядом с Валентином, ныне и присно.
Валентин почти не обращал внимания на то, что они говорили. Он брел
бесцельно от одного заросшего переулка до другого, мимо упавших колонн и
разрушенных фасадов, мимо пустых скорлупок того, что было раньше лавками и
тавернами, мимо величественных некогда дворцов. Здесь не имелось табличек, и
Магадоне Самбисы больше не было рядом, чтобы многословно повествовать о
каждом здании. Это были куски погибшего Велализьера, части скелета древ него
метрополией
Даже Валентину легко было представить это место обиталищем призраков.
Стеклянный блеск, идущий от груды поваленных колонн - скребущий звук,
$.-%ah()ao оттуда, где заведомо нет ничего живого - шорох песка, который
движется словно по собственной воле...
- Каждый раз, как я посещаю эти руины, - сказал он Мириганту,
оказавшемуся ближе всех к нему, - меня поражает их древность. Груз истории,
который давит на них.
- Истории, которую никто не помнит, - сказал Миригант.
- Но груз остается.
- Это не наша история.
Валентин одарил кузена презрительным взглядом.
- Это ты так думаешь. Разве история Маджипура - не наша история?
Миригант пожал плечами и промолчал.
Есть ли смысл в том, что я только что сказал, подумал Валентин? Или это
жара действует мне на мозг?
При этой мысли что-то словно взорвалось у него в голове, и перед ним
возникла картина Маджипура во всей его необъятности. Огромные континенты,
многоводные реки, сверкающие моря, непроходимые джунгли и жаркие пустыни,
высоченные леса и горы, населенные невиданными существами, многомиллионные
города. Память Валентина переполнили ароматы тысячи цветов и тысячи специй,
воспоминания о вкусе тысячи тонких блюд и тысячи вин. Бесконечно богатым и
разнообразным миром был этот его Маджипур.
И он, Валентин, по праву наследования и по воле судьбы, сразившей его
брата, стал сначала короналом, а потом понтификом этого мира. Двадцать
биллионов населения признают его своим императором, его лицо чеканят на мо
нетах, ему воздают хвалы, его имя навечно внесено в список монархов в Палате
Летописей - он вошел в историю этого мира.
Но были времена, когда здесь не было ни понтификов, ни короналов. Когда
не существовало таких городов, как Ни-Мойя и Алаизор, и пятидесяти больших
поселений Замковой горы. И нога человека еще не ступала на Маджипур, а город
Велализьер уже стоял.
По какому праву он называет своим этот город, мертвый и заброшенный
тысячи лет уже тогда, когда первые колонисты прибыли сюда из космоса,
несомые потоком собственной истории? По правде говоря, пропасть между их и
нашим Маджипуром почти непреодолима, подумал Валентин.
Как бы там ни было, он не мог избавиться от чувства, будто все призраки
этого места, верит он в них или нет, сгрудились вокруг него, дыша
неутоленным гневом. Придется и ему иметь дело с этим гневом, который, по
всей видимости, уже вырвался наружу в форме злодеяния, стоившего жизни
безобидному старому ученому. Логика, неотъемлемая от натуры Валентина,
отказывалась признать нечто подобное, но он знал, что его судьба, а
возможно, и судьба его мира, зависит от того, разгадает ли он тайну
происшедшего здесь.
- Прошу прощения, ваше величество, - прервал его раздумья Тунигорн, когда
перед ними открылся новый лабиринт разрушенных улиц, - но если я ступлю еще
хоть шаг по этой жаре, то начну бредить, как умалишенный. У меня уже мозг
плавится.
- Тогда, Тунигорн, тебе следует поскорее поискать укрытия и охладиться.
Остатками мозгов рисковать нельзя, дружище. Ступай в лагерь - а я, пожалуй,
еще поброжу.
Он сам не знал, зачем ему это надо, но какая-то сила влекла его через эти
занесенные песком, спаленные солнцем руины с только ей ведомой целью.
Спутники под тем или иным предлогом постепенно покинули его, и только
неутомимая Лизамон Гультин осталась. Эта беззаветно преданная великанша
защищала его от опасностей Мазадонского леса до того, как он вернул себе
трон коронала. Она же побывала с ним в брюхе морского дракона, который
проглотил их в море близ Пилиплока, когда они потерпели крушение на пути из
Зимроэля в Альханроэль - это она прорезала выход наружу и вынесла Валентина
на поверхность. Вот и теперь она осталась с ним, готовая шагать весь день,
всю ночь и весь следующий день, если так будет надо.
Но мало-помалу даже и Валентин утомился. Солнце давно миновало зенит, и
зубчатые тени стали ложиться вокруг - розовые, пурпурные и густо-черные. У
него слегка кружилась голова, зрение устало сражаться с невыносимо резким
светом, и каждая улица походила на предыдущую. Пора было возвращаться. За
что бы он ни наказывал себя, предпринимая эту изнурительную прогулку через
обитель смерти и разрушения, кара уже совершилась. Опираясь на руку Лизамон
Гультин, он повернул к палаткам.
Магадоне Самбиса, следуя уговору, собрала восьмерых археологовметаморфов;
Валентин, выкупавшись, отдохнув и немного перекусив, встретился с ними сразу
после заката в своей палатке. При нем был только маленький вроон, Аутифон
Делиамбер. Валентин хотел составить себе мнение об этих метаморфах без помех
со стороны Насимонте и остальных, но магические способности Делиламбера он
ценил высоко: это маленькое, снабженное множеством щупалец существо может
прозреть своими золотистыми глазищами то, что недоступно человеческому
зрению Валентина.
Метаморфы сидели полукругом лицом к Валентину, вроон поместился слева от
него. Понтифик обвел взглядом всю группу от распорядителя раскопок
Каастисиика на одном конце до палеографа Во-Симифона на другом. Они смотрели
на него спокойно, почти равнодушно, эти пьюривары с резиновыми лицами и
раскосыми глазами, пока он рассказывал им о том, что видел днем - о
кладбище, о разрушенной пирамиде и святилище под ней, о нише, куда убийца
столь бережно поместил отрезанную голову Гуукаминаана.
- Вам не кажется, что это убийство носит ритуальный характер? - сказал
он. - Расчленение тела на куски, помещение головы в нишу для
жертвоприношений? - Его взгляд задержался на Тиууринен, специалистке по
керамике, миниатюрной метаморфийке с красивой малахитово-зеленой кожей. -
Что вы об этом думаете? - спросил он.
- Как керамист, я ничего не могу сказать, - с полнейшей невозмутимостью
ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20