Он был влюблен, я согласен. Но влюблен не в нее, поймите. Он ведь ее толком не знал и не мог любить по-настоящему! Разве приходилось ему видеть ее больной и некрасивой, слабой и хныкающей? Разве обожал он ее недостатки, мелкую трусость и тому подобное?
Нет, он ее не знал. Просто любил некую женщину. Такую же роль сыграла бы для него любая другая. Знаете, что соблазняло его больше всего? Мое имя, мой дом, некая роскошь, репутация. Платья, которые она носила, и тайна, ее окружавшая. Я продолжаю, Мегрэ… – Впервые он назвал комиссара фамильярно. – Я уверен, что не ошибаюсь. Без меня, без моей страстной любви к ней он бы ее не полюбил.
– Вы долго с ним разговаривали?
– Да. В той ситуации, в которой он оказался, да. Он не мог отказаться мне отвечать. – Теперь доктор как-то даже стыдливо отвернулся. – Мне необходимо было узнать, – проговорил он тихим голосом, – все детали, понимаете? Все эти мелкие грязные детали…
Все это происходило там, наверху, в кабинете с матовыми стеклами.
– Мне было необходимо…
Некий пуританизм помешал Мегрэ задержаться на этом вопросе.
– Когда же вы услышали шум?
Беллами очнулся, избавившись от кошмара.
– Так вам это тоже известно? Ну конечно, я догадался об этом вчера, когда вы вдруг захотели посетить мой кабинет для консультаций и особенно когда открыли окно.
– Наверное, все объясняется не только этим…
Нужно было, чтобы она что-то увидела!
– Вопреки тому, что я утверждал в первый день нашего с вами знакомства, моя свояченица любила меня. Была ли это настоящая любовь? Иногда я спрашивал себя, не было ли это просто завистью к старшей сестре…
Он прервал свою мысль, которую попытался развить.
– Все это выглядело так, будто моя мать, Жанна, Лили… не могли выносить зрелища моей настоящей искренней любви к жене. Я ведь долго ходил холостяком.
Жены моих друзей как бы не замечали меня. Но когда у меня появилась Одетта, это сразу подогрело их интерес ко мне, заинтриговало, подтолкнуло на провокации. Я же никогда не подавал повода свояченице. Притворялся, что ничего не замечаю. Предпочитаю не вдаваться в детали, но для нее все это было чем-то сексуальным.
– Она следила за вами?
– Она заинтересовалась, заметив свет у меня в кабинете. Может быть, решила, что я принимаю там женщину? Полагаю, что это бы ее утешило и обрадовало.
Подкрепило бы ее надежды. Не знаю, как уж вам это объяснить, но это каким-то образом дало бы ей мысленно право на меня.
Я резко открыл дверь, как только что сделал перед Жанной. У меня такая привычка еще с детства. Я всегда слышу шорохи за дверью…
Сказал ей первое, что пришло на ум: «У меня клиент, прошу вернуться в дом».
– Она видела вашего собеседника?
– Не знаю… Может быть, но это не имеет значения.
– А вы еще долго оставались с ним?
– Около четверти часа. Он просил у меня прощения, обещал, что не будет искать встреч с Одеттой. Говорил, что убьет себя…
– И вы заставили его написать?
– Да.
– Под каким предлогом?
Некоторое выражение удивления, даже упрека, появилось во взгляде Беллами, которого раздражало то, что он не находит в собеседнике полного понимания.
– Да не нужен был никакой предлог! Я полагаю, сначала он вообще не знал, что писать.
– Вы унесли открытку с собой?
– Да.
– И все время были одеты в смокинг?
– Да.
– В какой же момент вы…
– Как раз, когда он кончил писать. Я взял открытку и убрал ее подальше.
Он сделал это, чтобы не забрызгать открытку кровью!
– Я усадил его на свое место. Он все еще держал ручку. Стоя сзади и выбрав момент, я воспользовался ножом с серебряной рукояткой для разрезания бумаг. Все это очень просто, месье Мегрэ. Все равно он не мог и не должен был жить, не так ли? Особенно после признаний, которые я у него вырвал.
Только теперь губы его дрогнули, но комиссар больше в нем не ошибался.
– Он упал на паркет. Я это предвидел. Время у меня было. Опять послышался шорох за дверью. Я ее приоткрыл. Моя свояченица могла видеть только ноги. «Что случилось?» – воскликнула она. – «Мой клиент упал в обморок, вот и все».
Не знаю, поверила ли она мне. Во всяком случае, до конца не должна была поверить. Но мое объяснение звучало правдоподобно. И, как видите, я был прав, говоря, что у вас нет никаких доказательств, чтобы обвинить меня.
Считаю, что вам бы даже не удалось отыскать тело…
– В конце концов его бы нашли.
– Я потратил часть ночи, чтобы заставить его исчезнуть и чтобы уничтожить следы. Вышел опустить в почтовый ящик письма, которые лежали у него в кармане.
Письмо к родителям. И еще одно к хозяину…
– И чтобы переслать открытку своей теще.
– Совершенно верно.
– Какова же была реакция вашей жены на следующий день, когда она очнулась от искусственного сна?
– Я ничего ей не сказал. А что-либо спрашивать у меня она не осмелилась.
– И вы приходили каждый день, чтобы взглянуть на нее?
– Да.
– И ничем себя не выдали?
– Нет. Она чувствовала себя очень разбитой и подавленной. Я велел ей оставаться в постели.
– А сами отправились на концерт со свояченицей?
– Я ничего не менял в наших привычках.
– Как вы рассчитывали поступать дальше?
– Не знаю.
– Когда Лили обнаружила нож?
– Ну конечно же это она! – воскликнул Беллами. – А я-то все себя спрашивал, что вас натолкнуло на след.
Я ведь знал, что ваша жена лежит в клинике, где находилась и Лили.
– Случилось так, что она заговорила в бреду.
– И она говорила о ноже?
– О ноже с серебряной рукояткой.
– Она обвиняла меня?
Он был поражен и шокирован.
– Напротив, она вас защищала. Кричала монахине, что вас не должны арестовывать, что чудовище – ваша жена.
– Ах!
– Она также произносила ругательства, которые сестры отказались мне повторить. Очень грубые ругательства, кажется.
– Это должно подтвердить вам то, что я рассказывал. – И тут же, не выдержав, он полюбопытствовал: – Вам об этом рассказала сестра Мари-Анжелика?
– Да. Я понял, что в автомашине, где вы находились вдвоем со свояченицей, она обнаружила какой-то признак, какое-то свидетельство или улику. Скорее всего, нож.
– Верно.
Странно было наблюдать за ним, трезво и сторонне разбирающим свой случай как проблему, которая касалась как бы совсем не его. Мегрэ же прислушивался к малейшему шуму в доме, как бы отсчитывая минуты, в течение которых они разговаривали просто как двое мужчин.
– Видите, какие смешные моменты могут иметь важное значение, сыграть решающую роль… Я уничтожил все следы. Не оставалось ни одной улики против меня.
Ничего, кроме этого ножа, который я потом вытер и положил на место на своем столе. Почему? Потому что у меня такая привычка, потому что мне нравится форма его рукоятки. А может, еще и потому, что я привык видеть его здесь и машинально крутил в руках во время консультаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Нет, он ее не знал. Просто любил некую женщину. Такую же роль сыграла бы для него любая другая. Знаете, что соблазняло его больше всего? Мое имя, мой дом, некая роскошь, репутация. Платья, которые она носила, и тайна, ее окружавшая. Я продолжаю, Мегрэ… – Впервые он назвал комиссара фамильярно. – Я уверен, что не ошибаюсь. Без меня, без моей страстной любви к ней он бы ее не полюбил.
– Вы долго с ним разговаривали?
– Да. В той ситуации, в которой он оказался, да. Он не мог отказаться мне отвечать. – Теперь доктор как-то даже стыдливо отвернулся. – Мне необходимо было узнать, – проговорил он тихим голосом, – все детали, понимаете? Все эти мелкие грязные детали…
Все это происходило там, наверху, в кабинете с матовыми стеклами.
– Мне было необходимо…
Некий пуританизм помешал Мегрэ задержаться на этом вопросе.
– Когда же вы услышали шум?
Беллами очнулся, избавившись от кошмара.
– Так вам это тоже известно? Ну конечно, я догадался об этом вчера, когда вы вдруг захотели посетить мой кабинет для консультаций и особенно когда открыли окно.
– Наверное, все объясняется не только этим…
Нужно было, чтобы она что-то увидела!
– Вопреки тому, что я утверждал в первый день нашего с вами знакомства, моя свояченица любила меня. Была ли это настоящая любовь? Иногда я спрашивал себя, не было ли это просто завистью к старшей сестре…
Он прервал свою мысль, которую попытался развить.
– Все это выглядело так, будто моя мать, Жанна, Лили… не могли выносить зрелища моей настоящей искренней любви к жене. Я ведь долго ходил холостяком.
Жены моих друзей как бы не замечали меня. Но когда у меня появилась Одетта, это сразу подогрело их интерес ко мне, заинтриговало, подтолкнуло на провокации. Я же никогда не подавал повода свояченице. Притворялся, что ничего не замечаю. Предпочитаю не вдаваться в детали, но для нее все это было чем-то сексуальным.
– Она следила за вами?
– Она заинтересовалась, заметив свет у меня в кабинете. Может быть, решила, что я принимаю там женщину? Полагаю, что это бы ее утешило и обрадовало.
Подкрепило бы ее надежды. Не знаю, как уж вам это объяснить, но это каким-то образом дало бы ей мысленно право на меня.
Я резко открыл дверь, как только что сделал перед Жанной. У меня такая привычка еще с детства. Я всегда слышу шорохи за дверью…
Сказал ей первое, что пришло на ум: «У меня клиент, прошу вернуться в дом».
– Она видела вашего собеседника?
– Не знаю… Может быть, но это не имеет значения.
– А вы еще долго оставались с ним?
– Около четверти часа. Он просил у меня прощения, обещал, что не будет искать встреч с Одеттой. Говорил, что убьет себя…
– И вы заставили его написать?
– Да.
– Под каким предлогом?
Некоторое выражение удивления, даже упрека, появилось во взгляде Беллами, которого раздражало то, что он не находит в собеседнике полного понимания.
– Да не нужен был никакой предлог! Я полагаю, сначала он вообще не знал, что писать.
– Вы унесли открытку с собой?
– Да.
– И все время были одеты в смокинг?
– Да.
– В какой же момент вы…
– Как раз, когда он кончил писать. Я взял открытку и убрал ее подальше.
Он сделал это, чтобы не забрызгать открытку кровью!
– Я усадил его на свое место. Он все еще держал ручку. Стоя сзади и выбрав момент, я воспользовался ножом с серебряной рукояткой для разрезания бумаг. Все это очень просто, месье Мегрэ. Все равно он не мог и не должен был жить, не так ли? Особенно после признаний, которые я у него вырвал.
Только теперь губы его дрогнули, но комиссар больше в нем не ошибался.
– Он упал на паркет. Я это предвидел. Время у меня было. Опять послышался шорох за дверью. Я ее приоткрыл. Моя свояченица могла видеть только ноги. «Что случилось?» – воскликнула она. – «Мой клиент упал в обморок, вот и все».
Не знаю, поверила ли она мне. Во всяком случае, до конца не должна была поверить. Но мое объяснение звучало правдоподобно. И, как видите, я был прав, говоря, что у вас нет никаких доказательств, чтобы обвинить меня.
Считаю, что вам бы даже не удалось отыскать тело…
– В конце концов его бы нашли.
– Я потратил часть ночи, чтобы заставить его исчезнуть и чтобы уничтожить следы. Вышел опустить в почтовый ящик письма, которые лежали у него в кармане.
Письмо к родителям. И еще одно к хозяину…
– И чтобы переслать открытку своей теще.
– Совершенно верно.
– Какова же была реакция вашей жены на следующий день, когда она очнулась от искусственного сна?
– Я ничего ей не сказал. А что-либо спрашивать у меня она не осмелилась.
– И вы приходили каждый день, чтобы взглянуть на нее?
– Да.
– И ничем себя не выдали?
– Нет. Она чувствовала себя очень разбитой и подавленной. Я велел ей оставаться в постели.
– А сами отправились на концерт со свояченицей?
– Я ничего не менял в наших привычках.
– Как вы рассчитывали поступать дальше?
– Не знаю.
– Когда Лили обнаружила нож?
– Ну конечно же это она! – воскликнул Беллами. – А я-то все себя спрашивал, что вас натолкнуло на след.
Я ведь знал, что ваша жена лежит в клинике, где находилась и Лили.
– Случилось так, что она заговорила в бреду.
– И она говорила о ноже?
– О ноже с серебряной рукояткой.
– Она обвиняла меня?
Он был поражен и шокирован.
– Напротив, она вас защищала. Кричала монахине, что вас не должны арестовывать, что чудовище – ваша жена.
– Ах!
– Она также произносила ругательства, которые сестры отказались мне повторить. Очень грубые ругательства, кажется.
– Это должно подтвердить вам то, что я рассказывал. – И тут же, не выдержав, он полюбопытствовал: – Вам об этом рассказала сестра Мари-Анжелика?
– Да. Я понял, что в автомашине, где вы находились вдвоем со свояченицей, она обнаружила какой-то признак, какое-то свидетельство или улику. Скорее всего, нож.
– Верно.
Странно было наблюдать за ним, трезво и сторонне разбирающим свой случай как проблему, которая касалась как бы совсем не его. Мегрэ же прислушивался к малейшему шуму в доме, как бы отсчитывая минуты, в течение которых они разговаривали просто как двое мужчин.
– Видите, какие смешные моменты могут иметь важное значение, сыграть решающую роль… Я уничтожил все следы. Не оставалось ни одной улики против меня.
Ничего, кроме этого ножа, который я потом вытер и положил на место на своем столе. Почему? Потому что у меня такая привычка, потому что мне нравится форма его рукоятки. А может, еще и потому, что я привык видеть его здесь и машинально крутил в руках во время консультаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38