— Алло? Говорит Мегрэ. На улице Попенкур раненый… Около улицы Шмен-Вер… Нужна «скорая»…
Четверо мужчин оживились, как оживились бы персонажи картины. Карты они по-прежнему держали в руках.
— В чем дело? — спросил мужчина без пиджака, по-видимому хозяин. — Кто ранен?
— Молодой человек.
Мегрэ положил на стойку мелочь и направился к двери.
— Высокий и тощий, в замшевой куртке?
— Да.
— С четверть часа назад он был здесь.
— Один?
— Да.
— Выглядел взволнованным?
Хозяин, по всей видимости этот самый Жюль, окинул остальных вопросительным взглядом.
— Нет… В общем, нет.
— Долго здесь пробыл?
— Минут двадцать.
Выйдя на улицу, Мегрэ увидел, что около раненого остановился велопатруль — двое полицейских в промокших накидках.
— Ничего не могу сделать, — поднялся с корточек Пардон. — Его несколько раз пырнули ножом. Сердце не задето. На первый взгляд, ни одна артерия не перерезана, иначе было бы больше крови.
— В сознание придет?
— Не знаю. Боюсь его трогать. Когда он будет в больнице…
Две машины — полицейская и «скорая помощь» — прибыли почти одновременно. Картежники, боясь промокнуть, стояли на пороге кафе и издали наблюдали за происходящим. Подошел только хозяин, прикрыл голову и плечи мешком. Он сразу же узнал куртку.
— Это он…
— Он вам ничего не говорил?
— Нет, только заказал коньяк.
Пардон инструктировал санитаров, которые вытаскивали носилки.
— А это что такое? — спросил один из полицейских, указывая на черный предмет, похожий на фотоаппарат.
Раненый носил его на ремешке через плечо. Это был не фотоаппарат, а кассетный магнитофон. Его мочил дождь, и, когда человека стали укладывать на носилки, Мегрэ воспользовался случаем и расстегнул ремешок.
— В больницу Сент-Антуан.
Пардон вместе с одним из санитаров залез в машину, другой сел за руль.
— Вы кто? — спросил он у Мегрэ.
— Полицейский.
— Садитесь тогда рядом со мной.
На улицах было пустынно; не прошло и пяти минут, как «скорая», за которой ехала полицейская машина, остановилась перед больницей Сент-Антуан. Здесь тоже Мегрэ вспомнил многое: белый плафон перед входом в приемный покой, длинный, плохо освещенный коридор, где несколько посетителей покорно и молча сидели на скамейках, вздрагивая всякий раз, когда открывалась дверь и из нее выходил кто-нибудь в белом.
— Имя и адрес знаете? — осведомилась немолодая женщина, сидевшая в стеклянной кабинке с окошечком.
— Пока нет.
Из коридора вышел практикант-медик, вызванный звонком, и с сожалением погасил сигарету. Пардон представился.
— Вы ничего не делали?
Раненого уложили на каталку и повезли к лифту; Пардон, шедший следом, издали сделал Мегрэ неопределенный знак, как бы желая сказать: «Скоро вернусь».
— Вам что-нибудь известно, господин комиссар?
— Не больше, чем вам. Я обедал у приятеля-врача, который живет в этом квартале, когда к нему пришли и сказали, что на улице Попенкур лежит раненый.
Полицейский делал заметки в блокноте. В неуютном молчании прошло минут десять, потом в коридоре появился Пардон. Это был дурной знак. Лицо у доктора было озабоченное.
— Умер?
— Прежде чем успели раздеть. Кровоизлияние в плевральную полость. Я заподозрил это, как только услышал его дыхание.
— Ножевые ранения?
— Да, несколько. Довольно тонким лезвием. Сейчас вам принесут содержимое его карманов. Его, вероятно, отвезут в Институт судебно-медицинской экспертизы?
Этот Париж был хорошо знаком Мегрэ. Комиссар прожил в нем много лет, но до конца так к нему и не привык. Что он тут делает? Ножевое ранение, несколько ножевых ранений — это его не касается. Такое случается каждую ночь, а утром сводится к нескольким строчкам в ежедневной сводке происшествий. Однако этим вечером он по воле случая оказался на первом плане и внезапно почувствовал, что происшедшее ему небезразлично. Итальянец, который готовил лапшу, не успел рассказать, что он видел. Кажется, они с женой возвращались домой. Жили они на антресолях над лавкой.
К их маленькой группе подошла медсестра с корзиной в руке.
— Кто ведет следствие?
Полицейские в штатском посмотрели на Мегрэ, и сестра обратилась к нему:
— Вот все, что нашли у него в карманах. Вам следует написать расписку.
Небольшой бумажник, из тех, что суют в задний карман, шариковая ручка, трубка, кисет с очень светлым голландским табаком, мелочь и две магнитофонные кассеты. В бумажнике лежали удостоверение личности и водительские права на имя Антуана Батийля, 21 года, проживающего на набережной Анжу, в Париже. Это на острове Сен-Луи, недалеко от моста Мари. Кроме того, в бумажнике был студенческий билет, — Послушайте, Пардон, передайте моей жене, чтобы она возвращалась домой и ложилась спать.
— Вы поедете к нему?
— Естественно. Он, конечно, живет с родителями, и я должен поставить их в известность. — Мегрэ повернулся к полицейским:
— Допросите Пальятти, итальянца-бакалейщика с улицы Попенкур, и четверых мужчин, игравших в карты в кафе «У Жюля», если они еще не ушли.
Он, как всегда, сожалел, что не может все сделать сам. Ему хотелось бы очутиться сейчас на улице Попенкур, где плафон над входом в кафе виднеется словно в тумане и картежники, наверное, вновь сели за игру. Хотелось бы расспросить итальянца, его жену, а может, и маленькую старушку, которую он мельком заметил в освещенном окне второго этажа. Стояла ли она у окна, когда произошла драма? Но прежде всего, нужно сообщить родителям. Он позвонил дежурному инспектору XI округа и известил его о происшедшем.
— Очень мучился? — спросил Мегрэ у Пардона.
— Не думаю. Он сразу потерял сознание. Там, на тротуаре, я не мог даже попытаться что-нибудь сделать.
Бумажник был из крокодиловой кожи прекрасной выделки, шариковая ручка — серебряная, на платке вручную вышита метка «А».
— Не будете любезны вызвать мне такси, сестра?
Она выполнила просьбу, не выказав при этом ни тени любезности. Оно верно — мало хорошего проводить ночи напролет в таком мрачном месте, ожидая, когда случившиеся в квартале драмы выплеснутся у двери больницы.
Такси, словно по волшебству, подъехало уже минуты через три.
— Я вас подброшу, Пардон.
— Долго не задерживайтесь.
— Знаете, я еду с таким известием…
Мегрэ хорошо знал остров Сен-Луи: когда-то они с женой жили на Вогезской площади и часто по вечерам гуляли под руку по острову.
У ворот, выкрашенных в зеленый цвет, он позвонил. Вдоль тротуара стояли машины, почти все — самых шикарных марок. В воротах открылась маленькая дверца.
— Господина Батийля, пожалуйста, — сказал Мегрэ в маленькое окошко.
— Третий этаж, налево, — кратко ответил заспанный женский голос.
Комиссар вошел в лифт; вода, стекавшая с его пальто и брюк, образовала лужу у ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30