Дальше Мегрэ объяснять не стал. Они понимали друг друга. Человек, который убивает, так или иначе порывает связь с человеческим обществом. Он перестает быть как все. Этот хотел объясниться, сказать, что… Слова готовы были политься у него с губ, но он знал, что это бесполезно, что никто его не поймет. Так же бывает и с настоящими убийцами, с профессионалами. Они держатся агрессивно, язвят, но это объясняется их желанием подбодриться, убедить себя в том, что как люди они еще не умерли.
— Вернешься не слишком поздно?
— Надеюсь, до половины седьмого.
Мегрэ вновь оказался в обществе своих местных приятелей — милых людей, для которых он был не знаменитым комиссаром Мегрэ, а просто соседом, и к тому же отличным рыболовом. Они играли за столом, застеленным красной скатертью. Карты, знавшие лучшие дни, засалились. Деревенское белое вино было приятным и свежим.
— Вам объявлять…
— Бубны…
Сидевший слева противник объявил терц, его партер — четыре дамы.
— Козыри…
Послеполуденное время комиссар провел за картами: разворачивал их веером, объявлял терцы и белоты. Это успокаивало, как мурлыканье. Время от времени подходил хозяин, заглядывал игрокам в карты и с понимающей улыбкой удалялся. Человеку, который убил Антуана Батийля, воскресенье должно было показаться долгим. Живет ли он в маленькой квартирке с собственной мебелью или снимает помесячно комнату в скромной гостинице, все равно ему лучше не сидеть в четырех стенах, а пойти потереться в толпе, заглянуть в кино. Во вторник вечером шел такой дождь, что это было похоже на потоп; в Ла-Манше и Северном море погибло несколько рыболовных судов. Может быть, это тоже имело какое-нибудь значение? А куртка Антуана, его длинные волосы? Мегрэ старался не думать об этом, целиком отдаться игре.
— Ну, что скажете, комиссар?
— Пас.
Белое вино слегка ударило в голову. Мегрэ отвык от него: пьешь, как простую воду, а потом, глядишь, и ноги не держат.
— Мне, пожалуй, пора.
— Доиграем до пятисот очков, ладно?
— Пусть будет до пятисот.
Комиссар проиграл и угостил всех присутствующих.
— Похоже, вы у себя в Париже пренебрегаете белотом. Подразучились, да?
— Есть малость.
— На Пасху побудьте подольше.
— Хотелось бы. Ничего лучшего мне и не надо. Вот преступники, те… — На тебе! Он вдруг опять подумал о телефоне. — Спокойной ночи, господа.
— До будущей субботы?
— Возможно.
Разочарования Мегрэ не чувствовал. Уик-энд он провел так, как задумал, а забыть в деревне свои тревоги и заботы и не надеялся.
— Когда хочешь выехать?
— Как только перекусим. Что у тебя на обед?
— Приходил старик Бамбуа, предложил линя; я его запекла.
Мегрэ с удовольствием взглянул на толстую рыбу с приятной золотистой корочкой.
Ехали они медленно: ночью г-жа Мегрэ боялась вести машину еще больше, чем днем. Мегрэ включил радио, с улыбкой прослушал предупреждение для автомобилистов, потом последние известия. Говорили в основном о внешней политике; комиссар облегченно вздохнул, убедившись, что о деле на улице Попенкур упомянуто не было. Другими словами, убийца оказался благоразумен. Ни нового преступления, ни самоубийства. Только в департаменте Буш-дю-Рон похищена девочка. Есть надежда найти ее живой. Спал Мегрэ лучше, чем прошлой ночью; стоял уже день, когда его разбудил оглушительно стрелявший грузовик. Жены рядом не было. Она встала недавно — постель еще хранила ее тепло — и теперь готовила на кухне кофе. Перегнувшись через перила, г-жа Мегрэ смотрела, как муж грузно спускается по лестнице; можно было подумать, что она провожает ребенка на трудный экзамен. Знала она только то, о чем писали газеты, но газетам не было известно, какую энергию он тратит, чтобы все до конца понять, как напрягает силы во время некоторых расследований. Он словно отождествляет себя с теми, кого преследует, мучится их муками.
Комиссару посчастливилось сесть в двухэтажный автобус: устроившись на крыше, он докурил первую утреннюю трубку. Едва он вошел в кабинет, как позвонил комиссар Грожан.
— Как дела, Мегрэ?
— Прекрасно, А у вас? Как ваши прохвосты?
— Вопреки предположениям, полезнее всех оказался Гувьон, этот невзрачный дозорный: благодаря ему мы нашли свидетелей двух ограблений — замка Эпин, неподалеку от Арпажона, и виллы в лесу Дре. Гувьон часто в течение нескольких дней следил, кто и когда посещает выбранный преступниками дом. Иногда он забегал по соседству перекусить и чего-нибудь выпить, и его запомнили. Думаю, он скоро расколется и все расскажет. Жена Гувьона, бывшая танцовщица кордебалета из Шатле, умоляет его признаться. Все четверо сейчас в Сайте, в разных камерах. Я хотел поставить вас в известность и поблагодарить… А у вас?
— Потихоньку…
Через полчаса, как Мегрэ и ожидал, позвонил редактор утренней газеты.
— Опять послание?
— Да. На этот раз пришло не по почте — его бросили в наш почтовый ящик.
— Длинное?
— Порядочное. На конверте пометка: «Для редактора субботней статьи о преступлении на улице Попенкур».
— Тоже печатными буквами?
— Похоже, он пишет ими довольно бегло. Прочитать?
— Будьте добры…
«Господин редактор! Я прочитал ваши статьи, в частности субботнюю, и хотя не берусь судить об их литературных достоинствах, мне показалось, что вы в самом деле пытаетесь установить истину. Некоторые из ваших коллег поступают иначе: в погоне за сенсацией они печатают неизвестно что, рискуя назавтра впасть в противоречие.
Однако у меня есть упрек и в ваш адрес. В своей последней статье вы упоминаете об «одержимом с улицы Попенкур». Зачем вы употребили это слово? Во-первых, оно оскорбительно; во-вторых, содержит в себе оценку. Может быть, вы выбрали его из-за семи ударов ножом? Видимо, так, потому что дальше вы пишете, будто убийца наносил удары как бешеный. Известно ли вам, что, употребляя слова такого рода, вы можете нанести большой вред? Некоторые ситуации сами по себе столь мучительны, что о них нельзя судить поверхностно.
Это напомнило мне о том министре внутренних дел, который недавно, говоря о пятнадцатилетнем парне, употребил слово «чудовище»; пресса, понятное дело, тут же его подхватила.
Я не прошу, чтобы меня щадили. Я знаю, что в глазах людей я убийца — и только. Но я не хочу, чтобы мне досаждали еще и словами, которые, безусловно, выходят за пределы понимания тех, кто ими пользуется.
Что касается остального, благодарю вас за объективность. Могу сообщить, что я звонил комиссару Мегрэ. Он показался мне понятливым, и у меня возникло желание довериться ему. Но он полицейский: не обязывает ли это его играть роль или даже устраивать ловушки? Думаю, что позвоню ему еще. Я очень устал. Тем не менее завтра я вернусь к своей работе в конторе. Я ведь простой канцелярист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30