Каких только угроз незнакомцу не придумывал Джулиан в своей ярости! Он решил более тщательно, до мельчайших подробностей осмотреть камеру и во что бы то ни стало выяснить, каким способом проникал сюда его мучитель, даже если бы способ этот был так же незаметен, как отверстие, проткнутое шилом. А если его усердие ни к чему не приведет, он решился открыть это происшествие тюремщикам, которым небезразлично будет узнать, что в их тюрьму имеется доступ извне. Он надеялся по их лицам догадаться, известны ли им были ранее подобные посещения, и если да, то сообщить об этом ни более, ни менее, как судьям, чиновникам и, наконец, палате общин — вот что внушала ему досада. В самый разгар этих планов расследования и мести его сморил сон, а проснувшись утром, он, как это часто бывает, стал рассуждать гораздо спокойнее.
«У меня нет достаточных причин, — думал Джулиан, — обвинять моего посетителя в злом умысле; хоть он и не пробудил во мне надежды помочь тем, кто мне дороже всего, но по отношению ко мне самому он выразил участие и сочувствие. А если мне удастся с его помощью получить свободу, то разве я не смогу быть полезен и тем, чье благополучие для меня дороже собственного? Я вел себя как глупец. Мне следовало задержать здесь это удивительное существо, узнать причины его появления и воспользоваться его помощью, если, конечно, она не будет предложена на условиях, противных моей чести. В этом случае я всегда успею от нее отказаться».
Рассуждая так, он старался придумать, как вести себя более благоразумно, если таинственный голос вновь заговорит с ним, но вскоре размышления его прервал сэр Джефри Хадсон, который предложил Джулиану заняться в этот день уборкой комнаты и всеми хлопотами, какими он сам занимался накануне.
Певерил не мог отклонить такое справедливое требование; он встал и принялся за работу, в то время как сэр Хадсон, взгромоздившись на стул, откуда ноги его не доставали до полу почти наполовину, уселся там в изящно томной позе и принялся бренчать на старой, разбитой гитаре и напевать испанские и мавританские песни, а также песни на Lingua Franca note 79, всякий раз отвратительно фальшивя. После каждой песенки он переводил Дягулиану ее содержание или делал замечание о характере перевода. Он даже пропел балладу, в которой описывалось его собственное приключение, когда он был взят в плен мавританскими пиратами и увезен в Марокко.
Эти годы своей жизни Хадсон обычно делал темой рассказов о многочисленных и самых удивительных приключениях, и, по его словам, — если только ему можно было верить, — он тогда произвел целый переполох среди любимых жен в гареме султана. И хотя доказать абсурдность его рассказов о любовных интригах и тайных связях никто не мог, тем не менее среди офицеров Танжерского гарнизона ходили слухи о том, что жестокие мавры могли заставить столь малосильного раба исполнять только одну работу — лежать в постели и высиживать индюшачьи яйца. Однако малейший намек на этот слух доводил Хадсона до бешенства, а роковой исход его ссоры с молодым Крофтсом, которая началась шуткой и закончилась кровопролитием, заставил людей более осторожно, чем прежде, выбирать вспыльчивого маленького героя предметом своих насмешек.
Пока Певерил возился с уборкой, карлик развлекался музыкой, но как только он увидел, что Джулиан собирается готовить завтрак, то, едва не сломав свою гитару, а заодно и шею, спрыгнул со стула, на котором с важностью восседал, и торжественно объявил, что скорее согласится стряпать отныне и до скончания века, нежели доверит эту важную обязанность такому неопытному повару, как его товарищ по заключению.
Молодой человек охотно уступил ему эту честь и с улыбкою слушал ворчание желчного маленького джентльмена, который с досадой заявил, что хотя Джулиан и не так высок, однако не менее бестолков, чем великан. Хадсон принялся стряпать, а Певерил — осматривать комнату в надежде отыскать какую-нибудь потайную дверь, через которую мог проникнуть его ночной посетитель и которой он сам мог бы воспользоваться для побега. Оглядев стены, он стал изучать пол, и тут его поиски оказались более успешными.
Возле самой его постели лежал запечатанный листок бума! и — Джулиан наверняка заметил бы его раньше, если бы не поспешил на нетерпеливый зов карлика. На нем были написаны буквы «Д. П.», указывавшие, что листок адресован ему. Пользуясь тем, что внимание карлика было поглощено приготовлением супа, — а он, как и многие более здравомыслящие и высокие люди, считал это одним из основных занятий в жизни и потому в тот момент его ничто иное не интересовало, — Джулиан развернул письмо и прочитал следующее:
«Хоть вы опрометчивы и безрассудны, но есть некто, готовый пожертвовать многим для вашего спасения. Завтра вас переведут в Тауэр, где нельзя ни на один день поручиться за вашу жизнь, ибо за несколько часов пребывания в Лондоне вы успели нажить себе непримиримого врага. Существует лишь одно средство к спасению: откажитесь от А. Б., забудьте ее. Если это невозможно, то хотя бы никогда не пытайтесь ее увидеть. Если вы сумеете отказаться от чувства, которому вам никогда не следовало предаваться и которое было бы безумием лелеять дальше, то в знак вашего согласия на это условие прикрепите к шляпе белую ленту, белое перо или еще что-нибудь белое, что вам удастся отыскать. Тогда с лодкой, которая повезет вас в Тауэр, столкнется как бы нечаянно другая лодка. Среди общего смятения прыгайте в воду и плывите к Саутуорку, на противоположный берег Темзы. Там вас будут ожидать друзья, и они помогут вам скрыться; там же вы найдете человека, который готов пожертвовать своей репутацией и жизнью, чтобы не дать и волоску упасть с вашей головы. Но если вы решитесь пренебречь этим предупреждением, он сочтет вас за безумца, погибшего от собственного безрассудства. Да внушит вам небо благоразумный путь к избавлению! Вот молитва того, кто станет вашим искренним другом, если вы того пожелаете.
Неизвестный».
Тауэр! Страшное слово, страшнее названий всех гражданских тюрем, ибо у этого мрачного здания слишком много дверей, ведущих к смерти. И кто знает, чего больше видели его стены в предыдущие царствования: жестоких казней или тайных убийств? Но Певерил ни минуты не колебался в своем решении.
«Я разделю участь моего отца, — сказал он про себя. — Я думал только о нем, когда меня доставили сюда, я буду думать только о нем, когда меня повезут в это еще более ужасное место заточения. Сын должен быть там, где его отец. А ты, Алиса Бриджнорт, ты будешь вправе назвать меня трусом и предателем в тот день, когда я откажусь от тебя! Прочь от меня, ложный друг! Раздели судьбу обольстителей и проповедников ереси!»
Бросая письмо в огонь, он произнес последние слова вслух и так горячо, что карлик вздрогнул от удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
«У меня нет достаточных причин, — думал Джулиан, — обвинять моего посетителя в злом умысле; хоть он и не пробудил во мне надежды помочь тем, кто мне дороже всего, но по отношению ко мне самому он выразил участие и сочувствие. А если мне удастся с его помощью получить свободу, то разве я не смогу быть полезен и тем, чье благополучие для меня дороже собственного? Я вел себя как глупец. Мне следовало задержать здесь это удивительное существо, узнать причины его появления и воспользоваться его помощью, если, конечно, она не будет предложена на условиях, противных моей чести. В этом случае я всегда успею от нее отказаться».
Рассуждая так, он старался придумать, как вести себя более благоразумно, если таинственный голос вновь заговорит с ним, но вскоре размышления его прервал сэр Джефри Хадсон, который предложил Джулиану заняться в этот день уборкой комнаты и всеми хлопотами, какими он сам занимался накануне.
Певерил не мог отклонить такое справедливое требование; он встал и принялся за работу, в то время как сэр Хадсон, взгромоздившись на стул, откуда ноги его не доставали до полу почти наполовину, уселся там в изящно томной позе и принялся бренчать на старой, разбитой гитаре и напевать испанские и мавританские песни, а также песни на Lingua Franca note 79, всякий раз отвратительно фальшивя. После каждой песенки он переводил Дягулиану ее содержание или делал замечание о характере перевода. Он даже пропел балладу, в которой описывалось его собственное приключение, когда он был взят в плен мавританскими пиратами и увезен в Марокко.
Эти годы своей жизни Хадсон обычно делал темой рассказов о многочисленных и самых удивительных приключениях, и, по его словам, — если только ему можно было верить, — он тогда произвел целый переполох среди любимых жен в гареме султана. И хотя доказать абсурдность его рассказов о любовных интригах и тайных связях никто не мог, тем не менее среди офицеров Танжерского гарнизона ходили слухи о том, что жестокие мавры могли заставить столь малосильного раба исполнять только одну работу — лежать в постели и высиживать индюшачьи яйца. Однако малейший намек на этот слух доводил Хадсона до бешенства, а роковой исход его ссоры с молодым Крофтсом, которая началась шуткой и закончилась кровопролитием, заставил людей более осторожно, чем прежде, выбирать вспыльчивого маленького героя предметом своих насмешек.
Пока Певерил возился с уборкой, карлик развлекался музыкой, но как только он увидел, что Джулиан собирается готовить завтрак, то, едва не сломав свою гитару, а заодно и шею, спрыгнул со стула, на котором с важностью восседал, и торжественно объявил, что скорее согласится стряпать отныне и до скончания века, нежели доверит эту важную обязанность такому неопытному повару, как его товарищ по заключению.
Молодой человек охотно уступил ему эту честь и с улыбкою слушал ворчание желчного маленького джентльмена, который с досадой заявил, что хотя Джулиан и не так высок, однако не менее бестолков, чем великан. Хадсон принялся стряпать, а Певерил — осматривать комнату в надежде отыскать какую-нибудь потайную дверь, через которую мог проникнуть его ночной посетитель и которой он сам мог бы воспользоваться для побега. Оглядев стены, он стал изучать пол, и тут его поиски оказались более успешными.
Возле самой его постели лежал запечатанный листок бума! и — Джулиан наверняка заметил бы его раньше, если бы не поспешил на нетерпеливый зов карлика. На нем были написаны буквы «Д. П.», указывавшие, что листок адресован ему. Пользуясь тем, что внимание карлика было поглощено приготовлением супа, — а он, как и многие более здравомыслящие и высокие люди, считал это одним из основных занятий в жизни и потому в тот момент его ничто иное не интересовало, — Джулиан развернул письмо и прочитал следующее:
«Хоть вы опрометчивы и безрассудны, но есть некто, готовый пожертвовать многим для вашего спасения. Завтра вас переведут в Тауэр, где нельзя ни на один день поручиться за вашу жизнь, ибо за несколько часов пребывания в Лондоне вы успели нажить себе непримиримого врага. Существует лишь одно средство к спасению: откажитесь от А. Б., забудьте ее. Если это невозможно, то хотя бы никогда не пытайтесь ее увидеть. Если вы сумеете отказаться от чувства, которому вам никогда не следовало предаваться и которое было бы безумием лелеять дальше, то в знак вашего согласия на это условие прикрепите к шляпе белую ленту, белое перо или еще что-нибудь белое, что вам удастся отыскать. Тогда с лодкой, которая повезет вас в Тауэр, столкнется как бы нечаянно другая лодка. Среди общего смятения прыгайте в воду и плывите к Саутуорку, на противоположный берег Темзы. Там вас будут ожидать друзья, и они помогут вам скрыться; там же вы найдете человека, который готов пожертвовать своей репутацией и жизнью, чтобы не дать и волоску упасть с вашей головы. Но если вы решитесь пренебречь этим предупреждением, он сочтет вас за безумца, погибшего от собственного безрассудства. Да внушит вам небо благоразумный путь к избавлению! Вот молитва того, кто станет вашим искренним другом, если вы того пожелаете.
Неизвестный».
Тауэр! Страшное слово, страшнее названий всех гражданских тюрем, ибо у этого мрачного здания слишком много дверей, ведущих к смерти. И кто знает, чего больше видели его стены в предыдущие царствования: жестоких казней или тайных убийств? Но Певерил ни минуты не колебался в своем решении.
«Я разделю участь моего отца, — сказал он про себя. — Я думал только о нем, когда меня доставили сюда, я буду думать только о нем, когда меня повезут в это еще более ужасное место заточения. Сын должен быть там, где его отец. А ты, Алиса Бриджнорт, ты будешь вправе назвать меня трусом и предателем в тот день, когда я откажусь от тебя! Прочь от меня, ложный друг! Раздели судьбу обольстителей и проповедников ереси!»
Бросая письмо в огонь, он произнес последние слова вслух и так горячо, что карлик вздрогнул от удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177