И Околов решил. Он решил: хорошо, пусть случилось так, что он полюбил двух одинаковых девушек, можно сказать, близнецов. Но вряд ли возможно, чтобы и его любили обе девушки. Поэтому он пошел к девушке из обувного отдела, чтобы попытаться познакомиться с нею, уповая на то, что продавщицы горды и неприступны по отношению к людям интеллигентным, скромным и малословным (а он именно таким и был), они любят мужчин крутоплечих, развязных и говорливых, владеющих хищно-стремительными и плотоядными машинами алого цвета.
Околов пришел в обувной магазин и стал совершенно явно смотреть на продавщицу.
— Вам чего? — спросила она.
— Хочу с вами познакомиться, — сказал Околов.
— Ну, знакомьтесь, — сказала, усмехнувшись, продавщица.
Он назвал свое имя, она свое. Хотите верьте, хотите нет, но имя у нее оказалось точно таким же, как у девушки-журналистки. И Околов, как когда-то девушку-журналистку, пригласил девушку-продавщицу в кафе.
У нее и голос оказался похож, и интонации, и даже, образно говоря, умственный уровень, потому что она была дипломированной переводчицей с испанского, но не смогла найти в городе Саратове (где, естественно, все и происходило) работу по специальности и от отчаяния временно пошла работать в универмаг по совету школьной подруги.
Через некоторое время Околов и продавщица, образно говоря, сблизились.
Почему? Почему, почему, почему я люблю их обеих и испытываю равное (хоть и разное) счастье с обеими?! — радовался и пугался Околов. Он пугался необычности происходящего. Он не мог понять. Чем горячей объятья были с продавщицей, тем больше он хотел как можно скорее увидеть журналистку. Чем нежней были журналисткины ласки, тем сильней томился он по продавщице.
Этот прекрасный ужас совсем истощил его нервную систему — и даже жена заметила, что ему, пожалуй, не следует так много работать, а пора бы взять отпуск хотя б на две недели.
Да, согласился он с ней дружелюбно (их совместная жизнь вообще отличалась дружелюбием), да, ты права.
А сам думал, что, уехав, со стороны, издали, сумеет разобраться в себе — поскольку дальше так нельзя.
Он отправился в пансионат «Волжские дали». Там он играл в теннис, читал, смотрел телевизор, купался, загорал — и старался не вспоминать о продавщице и журналистке.
14 июля он лежал на пляже, поглядывал по сторонам на окружающих людей и вдруг холодом пробрало вдоль позвоночник а — это в тридцатиградусную-то жару! Он понял вдруг, что не просто рассматривает людей, а, не отдавая себе в этом отчета, внимательно смотрит на каждую девушку — ища! Ища — кого? — да конечно же девушку, похожую на его любимую журналистку и любимую продавщицу.
Я с ума сошел, подумал Околов. Нет, по теории вероятности похожих людей не так уж мало и возможность встретить третью похожую девушку не так уж невозможно, но зачем ему это нужно, вот вопрос?
Однако, прошел день, вопрос так и остался вопросом, а Околов перестал бороться и отдался во власть своему сумасшествию. Да, я маньяк, сказал он себе. Когда я вернусь в город, я пойду к психиатру. А пока...
И он отправлялся в соседний пансионат «Волга», в пансионат «Заря», он инкогнито приезжал в город и бродил там по улицам... Тщетно.
Тогда он прервал отпуск, явился — но не к психиатру, а, образно говоря, на службу, к своему шефу и сказал, что соглашается на должность, связанную с командировками, которую ему давно предлагали, зная его хорошее здоровье, обязательность, непьющесть и умение ненавязчиво войти в деловой контакт.
Прошло два года. Всю Россию объехал Околов, достигая везде замечательных деловых успехов, за это его стали снаряжать в командировки заграничные, и вот результат: восемнадцать одинаковых девушек с каштановыми волосами и ореховыми глазами есть у него — в Саратове (продавщица и журналистка), в Новосибирске, Томске, Екатеринбурге, Макеевке, в Москве (две), в Санкт-Петербурге, в Пензе, в рабочем поселке Вырьино Красноярского края, в селе Шеварнак Ахтубинского района Волгоградской области, на станции Докторовка Приволжской железной дороги, в городах Авиньон (Франция), Париж (Франция), Уотерфорт (США), Кассель (Германия), и всех он любит Настоящей Любовью, о каждой тоскует в разлуке и счастлив, встречаясь, но не может успокопиться и колесит, колесит, колесит по всем окрестностям и закоулкам мира, отыскивая все новых близнецов, понимая, что стал жертвой неизвестной науке и практике болезни, но не имея сил да и желания от этой болезни избавиться.
Иногда, забывшись, он — в самолете, в поезде, в автомобиле — вскрикивает вслух, пугая окружающих:
— Господи, за что?! — но самый наитончайший психолог не сумел бы распознать, что содержится в этом крике — радость или отчаянье...
Не знаю этого и я, близкий друг Околова, с которым, правда, давно уже не встречаюсь, потому что боюсь заразиться от него этой странной болезнью, а в том, что она заразна, у меня сомнения нет.
Хорошие люди не умирают
Хоронили П. Р. Н-ва.
Мальчик Костя пяти лет сказал:
— Он, наверно, плохой человек был.
Я огляделся и тихо спросил:
— Это почему же?
— Хорошие люди не умирают, — безмятежно ответил Костя.
— Это почему же? — удивился я.
— Ну, мама-то вот моя не умерла, папа тоже, и бабушка, и дядя Витя. — Помедлив, он добавил. — Ну, вот и ты тоже не умер.
Я отвернулся и подумал.
конец рассказа
Излишне говорить
Были Он и Она — и любили друг друга.
— Ты знаешь, — сказал Он Ей однажды, — наша любовь отличается такой полнотой, что иногда возникает мысль о необходимости некоторых трудностей, которые придали бы этой любви изящную и неопасную остроту, ибо еще крепче, ярче и сильней становится та любовь, которая сопряжена с преодолением чего-либо.
— Что ты имеешь в виду? — нежно встревожилась Она.
— Ничего страшного, — успокоил Он. — Например: давай договоримся, что не будем употреблять какое-то слово. А если кто-то произнесет его — тут же расстанемся. Конечно, это будет достаточно редкое слово, вероятность попадания которого в нашу речь ничтожно мала, но, тем не менее, само существование опасности, из-за которой с нами может произойти невыносимое несчастье расставания, привнесет в наши отношения именно то, о чем я говорил чуть выше.
— О, нет! — воскликнула она. — Я боюсь! Где взять такое слово, какого мы не могли бы вплести в канву наших бесед, длящихся дни и ночи? О чем только не заходит речь у нас с тобой! Допустим: мы условимся с тобой никогда не говорить слово — ну, например, ГЛОССАЛИИ, которое я, помнится, встретила в какой-то книге, будучи студенткой отделения русского языка и литературы филологического факультета государственного университета имени Николая Гавриловича Чернышевского в одна тысяча девятьсот восемьдесят первом году, я так и не узнала значения этого слова, но кто поручится что оно по какой-то фантастической игре случая не вспыхнет в моем мозгу, мгновенно всплывшее из глубин пассивной памяти, я машинально произнесу его — как произношу другие слова, находясь в полузабытьи от счастья в те моменты, которые и тебе знакомы состоянием полузабытья, полусознанья?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Околов пришел в обувной магазин и стал совершенно явно смотреть на продавщицу.
— Вам чего? — спросила она.
— Хочу с вами познакомиться, — сказал Околов.
— Ну, знакомьтесь, — сказала, усмехнувшись, продавщица.
Он назвал свое имя, она свое. Хотите верьте, хотите нет, но имя у нее оказалось точно таким же, как у девушки-журналистки. И Околов, как когда-то девушку-журналистку, пригласил девушку-продавщицу в кафе.
У нее и голос оказался похож, и интонации, и даже, образно говоря, умственный уровень, потому что она была дипломированной переводчицей с испанского, но не смогла найти в городе Саратове (где, естественно, все и происходило) работу по специальности и от отчаяния временно пошла работать в универмаг по совету школьной подруги.
Через некоторое время Околов и продавщица, образно говоря, сблизились.
Почему? Почему, почему, почему я люблю их обеих и испытываю равное (хоть и разное) счастье с обеими?! — радовался и пугался Околов. Он пугался необычности происходящего. Он не мог понять. Чем горячей объятья были с продавщицей, тем больше он хотел как можно скорее увидеть журналистку. Чем нежней были журналисткины ласки, тем сильней томился он по продавщице.
Этот прекрасный ужас совсем истощил его нервную систему — и даже жена заметила, что ему, пожалуй, не следует так много работать, а пора бы взять отпуск хотя б на две недели.
Да, согласился он с ней дружелюбно (их совместная жизнь вообще отличалась дружелюбием), да, ты права.
А сам думал, что, уехав, со стороны, издали, сумеет разобраться в себе — поскольку дальше так нельзя.
Он отправился в пансионат «Волжские дали». Там он играл в теннис, читал, смотрел телевизор, купался, загорал — и старался не вспоминать о продавщице и журналистке.
14 июля он лежал на пляже, поглядывал по сторонам на окружающих людей и вдруг холодом пробрало вдоль позвоночник а — это в тридцатиградусную-то жару! Он понял вдруг, что не просто рассматривает людей, а, не отдавая себе в этом отчета, внимательно смотрит на каждую девушку — ища! Ища — кого? — да конечно же девушку, похожую на его любимую журналистку и любимую продавщицу.
Я с ума сошел, подумал Околов. Нет, по теории вероятности похожих людей не так уж мало и возможность встретить третью похожую девушку не так уж невозможно, но зачем ему это нужно, вот вопрос?
Однако, прошел день, вопрос так и остался вопросом, а Околов перестал бороться и отдался во власть своему сумасшествию. Да, я маньяк, сказал он себе. Когда я вернусь в город, я пойду к психиатру. А пока...
И он отправлялся в соседний пансионат «Волга», в пансионат «Заря», он инкогнито приезжал в город и бродил там по улицам... Тщетно.
Тогда он прервал отпуск, явился — но не к психиатру, а, образно говоря, на службу, к своему шефу и сказал, что соглашается на должность, связанную с командировками, которую ему давно предлагали, зная его хорошее здоровье, обязательность, непьющесть и умение ненавязчиво войти в деловой контакт.
Прошло два года. Всю Россию объехал Околов, достигая везде замечательных деловых успехов, за это его стали снаряжать в командировки заграничные, и вот результат: восемнадцать одинаковых девушек с каштановыми волосами и ореховыми глазами есть у него — в Саратове (продавщица и журналистка), в Новосибирске, Томске, Екатеринбурге, Макеевке, в Москве (две), в Санкт-Петербурге, в Пензе, в рабочем поселке Вырьино Красноярского края, в селе Шеварнак Ахтубинского района Волгоградской области, на станции Докторовка Приволжской железной дороги, в городах Авиньон (Франция), Париж (Франция), Уотерфорт (США), Кассель (Германия), и всех он любит Настоящей Любовью, о каждой тоскует в разлуке и счастлив, встречаясь, но не может успокопиться и колесит, колесит, колесит по всем окрестностям и закоулкам мира, отыскивая все новых близнецов, понимая, что стал жертвой неизвестной науке и практике болезни, но не имея сил да и желания от этой болезни избавиться.
Иногда, забывшись, он — в самолете, в поезде, в автомобиле — вскрикивает вслух, пугая окружающих:
— Господи, за что?! — но самый наитончайший психолог не сумел бы распознать, что содержится в этом крике — радость или отчаянье...
Не знаю этого и я, близкий друг Околова, с которым, правда, давно уже не встречаюсь, потому что боюсь заразиться от него этой странной болезнью, а в том, что она заразна, у меня сомнения нет.
Хорошие люди не умирают
Хоронили П. Р. Н-ва.
Мальчик Костя пяти лет сказал:
— Он, наверно, плохой человек был.
Я огляделся и тихо спросил:
— Это почему же?
— Хорошие люди не умирают, — безмятежно ответил Костя.
— Это почему же? — удивился я.
— Ну, мама-то вот моя не умерла, папа тоже, и бабушка, и дядя Витя. — Помедлив, он добавил. — Ну, вот и ты тоже не умер.
Я отвернулся и подумал.
конец рассказа
Излишне говорить
Были Он и Она — и любили друг друга.
— Ты знаешь, — сказал Он Ей однажды, — наша любовь отличается такой полнотой, что иногда возникает мысль о необходимости некоторых трудностей, которые придали бы этой любви изящную и неопасную остроту, ибо еще крепче, ярче и сильней становится та любовь, которая сопряжена с преодолением чего-либо.
— Что ты имеешь в виду? — нежно встревожилась Она.
— Ничего страшного, — успокоил Он. — Например: давай договоримся, что не будем употреблять какое-то слово. А если кто-то произнесет его — тут же расстанемся. Конечно, это будет достаточно редкое слово, вероятность попадания которого в нашу речь ничтожно мала, но, тем не менее, само существование опасности, из-за которой с нами может произойти невыносимое несчастье расставания, привнесет в наши отношения именно то, о чем я говорил чуть выше.
— О, нет! — воскликнула она. — Я боюсь! Где взять такое слово, какого мы не могли бы вплести в канву наших бесед, длящихся дни и ночи? О чем только не заходит речь у нас с тобой! Допустим: мы условимся с тобой никогда не говорить слово — ну, например, ГЛОССАЛИИ, которое я, помнится, встретила в какой-то книге, будучи студенткой отделения русского языка и литературы филологического факультета государственного университета имени Николая Гавриловича Чернышевского в одна тысяча девятьсот восемьдесят первом году, я так и не узнала значения этого слова, но кто поручится что оно по какой-то фантастической игре случая не вспыхнет в моем мозгу, мгновенно всплывшее из глубин пассивной памяти, я машинально произнесу его — как произношу другие слова, находясь в полузабытьи от счастья в те моменты, которые и тебе знакомы состоянием полузабытья, полусознанья?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65