! И — катастрофа!
— Отнюдь, — с улыбкой возразил Он. — Не надо подыскивать редчайших слов, это опасно уже тем, что, единожды озвученные, они становятся навязчивыми, как в старой байке о мальчике, которого поставили в угол и велели не думать о белых слонах. Можно взять нечто относительно знакомое — и даже не слово, а выражение, но такое, какое нам абсолютно не свойственно, поскольку употребляется в речи публицистической, газетной, ораторской и тому подобное — и совершенно невозможно в нашей с тобой хоть и правильной, но разговорной человеческой речи. Вот, к примеру, выражение ИЗЛИШНЕ ГОВОРИТЬ. Я очень не люблю его и никогда не употребляю. Во-первых, мне не нравится само слово ИЗЛИШНЕ. Во-вторых, сам оборот — ужаснейший канцеляризм. В-третьих, это просто-напросто бессмыслица, словесный мусор, без которого вполне можно обойтись. Это абсурд языка. Посуди сама: если излишне говорить о чем-то, то зачем тогда и говорить?! Но нет, ораторы сплошь и рядом, комментируя какой-либо факт, не упускают возможности выразиться в том духе, что, дескать, излишне говорить, какие последствия может вызвать данный факт, хотя можно было бы просто: этот факт может вызвать следующие последствия. Итак, я предлагаю, любимая моя: никогда ни ты, ни я не произнесем этого выражения, которого мы и так никогда не произносили. Если ж вдруг... То есть этого вдруг не будет, я уверен, но сама вероятность, возможность, допустимость придаст... Впрочем, об этом я уже говорил.
Она подумала. Она была встревожена. Она чувствовала опасность — впервые за долгий срок безоблачной и безоговорочной любви. Но вместе с этим в Ней возникло как раз то, о чем предупреждал Он: чувство опасности обострило в Ней и ум, и сердце, ее грудь начала вздыматься, она ощутила прилив любви такой, какого не бывало еще — и уже не в силах была отказаться от этого нового неизведанного ощущения. Она согласилась.
Они продолжали жить счастливо.
— Не потягивает ли тебя сказать одно выражение? — лукаво спрашивал Он время от времени.
— Ничуть! — отвечала она. И грудь Ее тут же начинала вздыматься.
— Есть одно словосочетание, — в свою очередь подшучивала Она, чувствуя щекочущий холодок, — одно такое глупое словосочетание, не напомнишь ли мне его?
— Нет! — смеялся Он, обнимая ее, и грудь Его тоже вздымалась, и дыхание становилось учащенным.
Шло время.
Происходило странное. И Он, и Она все чаще испытывали непреодолимое желание произнести запретные слова — конечно же, не для того, чтобы разрушить любовь или потому, что любовь их стала утомляться, нет, они любили друг друга все сильнее, хотя, казалось, сильнее уже невозможно.
Он, работая с людьми в многолюдном коллективе, ловил себя на том, что постоянно оперирует выражением-паразитом (ведь у них не было уговора, что с другими употреблять его нельзя). «Сегодня с утра очень жарко,» — говорил кто-нибудь из сотрудников. «ИЗЛИШНЕ ГОВОРИТЬ, насколько тяжело сейчас больным и старым людям!» — мгновенно откликался Он.
То же самое происходило и с Ней.
— Как вы там? — спрашивала Ее мама, которая все не могла поверить, что бывает такое устойчивое и длительное женское счастье.
— Ах, ИЗЛИШНЕ ГОВОРИТЬ, как я счастлива! — восклицала Она — и становилась после этого задумчива и печальна.
Печаль переросла в тревогу, тревога в раздражение. Не раз Она порывалась поговорить с Ним и попросить отменить глупый уговор, но боялась, что он примет это за Ее неуверенность в силе своей любви.
Впрочем, не менее страдал и Он. Все чаще посреди милого тихого веселья Он вдруг задумывался, становился отрешенным и странным.
Искушенному читателю нетрудно догадаться, что все кончилось тем, чем должно было кончиться.
23 июля 1997 года во время ужина Он спросил Ее, отчего котлета кажется недосоленой.
— Она недосолена оттого, — сказала Она, — что я, представь себе, забыла купить соль, которая у нас кончилась, а у соседей попросить постеснялась. Ведь это моя обязанность — думать о том, чтобы в доме было все необходимое.
Тут бы Ей и закончить, но кровавая волна неистового и непонятного гнева и отчаянья бросилась Ей вдруг в голову и Она почти прокричала:
— Излишне говорить, что и все остальные хозяйственные заботы лежат на мне — и ты с этим прекрасно миришься! Сел на шею и ножки свесил!
— Излишне говорить, что я зарабатываю в пять раз больше тебя и имею право в виде компенсации иметь домашний уют и обустроенность! Лентяйка! — закричал Он.
— Лежебока толстопузый! — закричала Она.
— Дура! — закричал Он.
— Козел плешивый! — закричала Она.
И они кричали так еще минут пять или двадцать, но вдруг остановились и посмотрели друг на друга.
— Что же мы наделали! — прошептала Она бледными губами.
— Это не считается! — сказал Он. — Это я виноват. — Я тебя спровоцировал.
— Нет. Все кончено. Уговор есть уговор. Ты же сам перестанешь уважать меня, а любви без уважения не бывает! Все кончено.
— Да, — согласился он, рыдая впервые в жизни, так как был всегда сильный и мужественный мужчина.
Излишне говорить, что в тот же вечер они расстались — навсегда.
То есть это они сейчас расстались навсегда, а в будущем, кто знает, может и встретятся и вернутся к своей любви, я не могу сказать об этом, так как сам еще не дожил до этого будущего.
Но для чего, собственно, рассказана эта история?
А для того, чтобы проиллюстрировать, что есть и в наше время и сила чувств, и чувство долга — высокие, одухотворенные!
Излишне говорить, что с таких людей надо брать пример, а не жить друг с дружкой в вечной распре, не боясь никаких слов и обзывая друг друга по чем попало ежедневно и ежечасно, оскорбляя слух ближних своих — то есть их бессмертную, хотим мы этого или нет, душу.
23 августа 1997 г.
Звонок
Подростки нажимали на звонок и убегали.
Лаков открывал дверь, видел их, вдали смеющихся и кривляющихся, молча закрывал дверь.
Не раз Лаков был у двери, подкарауливая, мгновенно открывал дверь и пускался в погоню. Но всегда они оказывались быстрее.
Но однажды он был не дома, а шел из булочной. А они этого не заметили, нажали на звонок и побежали. Он поймал одного, держал за воротник. Тот вертелся и молчал. Молчал и Лаков, не зная, что делать. А подростки, осмелев и окружив его, сказали, что он не понимает шуток. От этих слов Лаков начал сердиться. Тут проходивший мимо пьяный мужчина сказал Лакову: «Что ты с ним церемонишься, дай ему по шапке!» И Лаков ударил по шапке, под которой была голова. Тут подростки налетели на него, сбили, стали пинать ногами и запинали насмерть.
На суде их оправдали — потому, что они были несовершеннолетние, потому, что им нашли хорошего адвоката и потому, что свидетели показали, что Лаков первым стал драться, а они защищались.
В сущности, так оно все и было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Отнюдь, — с улыбкой возразил Он. — Не надо подыскивать редчайших слов, это опасно уже тем, что, единожды озвученные, они становятся навязчивыми, как в старой байке о мальчике, которого поставили в угол и велели не думать о белых слонах. Можно взять нечто относительно знакомое — и даже не слово, а выражение, но такое, какое нам абсолютно не свойственно, поскольку употребляется в речи публицистической, газетной, ораторской и тому подобное — и совершенно невозможно в нашей с тобой хоть и правильной, но разговорной человеческой речи. Вот, к примеру, выражение ИЗЛИШНЕ ГОВОРИТЬ. Я очень не люблю его и никогда не употребляю. Во-первых, мне не нравится само слово ИЗЛИШНЕ. Во-вторых, сам оборот — ужаснейший канцеляризм. В-третьих, это просто-напросто бессмыслица, словесный мусор, без которого вполне можно обойтись. Это абсурд языка. Посуди сама: если излишне говорить о чем-то, то зачем тогда и говорить?! Но нет, ораторы сплошь и рядом, комментируя какой-либо факт, не упускают возможности выразиться в том духе, что, дескать, излишне говорить, какие последствия может вызвать данный факт, хотя можно было бы просто: этот факт может вызвать следующие последствия. Итак, я предлагаю, любимая моя: никогда ни ты, ни я не произнесем этого выражения, которого мы и так никогда не произносили. Если ж вдруг... То есть этого вдруг не будет, я уверен, но сама вероятность, возможность, допустимость придаст... Впрочем, об этом я уже говорил.
Она подумала. Она была встревожена. Она чувствовала опасность — впервые за долгий срок безоблачной и безоговорочной любви. Но вместе с этим в Ней возникло как раз то, о чем предупреждал Он: чувство опасности обострило в Ней и ум, и сердце, ее грудь начала вздыматься, она ощутила прилив любви такой, какого не бывало еще — и уже не в силах была отказаться от этого нового неизведанного ощущения. Она согласилась.
Они продолжали жить счастливо.
— Не потягивает ли тебя сказать одно выражение? — лукаво спрашивал Он время от времени.
— Ничуть! — отвечала она. И грудь Ее тут же начинала вздыматься.
— Есть одно словосочетание, — в свою очередь подшучивала Она, чувствуя щекочущий холодок, — одно такое глупое словосочетание, не напомнишь ли мне его?
— Нет! — смеялся Он, обнимая ее, и грудь Его тоже вздымалась, и дыхание становилось учащенным.
Шло время.
Происходило странное. И Он, и Она все чаще испытывали непреодолимое желание произнести запретные слова — конечно же, не для того, чтобы разрушить любовь или потому, что любовь их стала утомляться, нет, они любили друг друга все сильнее, хотя, казалось, сильнее уже невозможно.
Он, работая с людьми в многолюдном коллективе, ловил себя на том, что постоянно оперирует выражением-паразитом (ведь у них не было уговора, что с другими употреблять его нельзя). «Сегодня с утра очень жарко,» — говорил кто-нибудь из сотрудников. «ИЗЛИШНЕ ГОВОРИТЬ, насколько тяжело сейчас больным и старым людям!» — мгновенно откликался Он.
То же самое происходило и с Ней.
— Как вы там? — спрашивала Ее мама, которая все не могла поверить, что бывает такое устойчивое и длительное женское счастье.
— Ах, ИЗЛИШНЕ ГОВОРИТЬ, как я счастлива! — восклицала Она — и становилась после этого задумчива и печальна.
Печаль переросла в тревогу, тревога в раздражение. Не раз Она порывалась поговорить с Ним и попросить отменить глупый уговор, но боялась, что он примет это за Ее неуверенность в силе своей любви.
Впрочем, не менее страдал и Он. Все чаще посреди милого тихого веселья Он вдруг задумывался, становился отрешенным и странным.
Искушенному читателю нетрудно догадаться, что все кончилось тем, чем должно было кончиться.
23 июля 1997 года во время ужина Он спросил Ее, отчего котлета кажется недосоленой.
— Она недосолена оттого, — сказала Она, — что я, представь себе, забыла купить соль, которая у нас кончилась, а у соседей попросить постеснялась. Ведь это моя обязанность — думать о том, чтобы в доме было все необходимое.
Тут бы Ей и закончить, но кровавая волна неистового и непонятного гнева и отчаянья бросилась Ей вдруг в голову и Она почти прокричала:
— Излишне говорить, что и все остальные хозяйственные заботы лежат на мне — и ты с этим прекрасно миришься! Сел на шею и ножки свесил!
— Излишне говорить, что я зарабатываю в пять раз больше тебя и имею право в виде компенсации иметь домашний уют и обустроенность! Лентяйка! — закричал Он.
— Лежебока толстопузый! — закричала Она.
— Дура! — закричал Он.
— Козел плешивый! — закричала Она.
И они кричали так еще минут пять или двадцать, но вдруг остановились и посмотрели друг на друга.
— Что же мы наделали! — прошептала Она бледными губами.
— Это не считается! — сказал Он. — Это я виноват. — Я тебя спровоцировал.
— Нет. Все кончено. Уговор есть уговор. Ты же сам перестанешь уважать меня, а любви без уважения не бывает! Все кончено.
— Да, — согласился он, рыдая впервые в жизни, так как был всегда сильный и мужественный мужчина.
Излишне говорить, что в тот же вечер они расстались — навсегда.
То есть это они сейчас расстались навсегда, а в будущем, кто знает, может и встретятся и вернутся к своей любви, я не могу сказать об этом, так как сам еще не дожил до этого будущего.
Но для чего, собственно, рассказана эта история?
А для того, чтобы проиллюстрировать, что есть и в наше время и сила чувств, и чувство долга — высокие, одухотворенные!
Излишне говорить, что с таких людей надо брать пример, а не жить друг с дружкой в вечной распре, не боясь никаких слов и обзывая друг друга по чем попало ежедневно и ежечасно, оскорбляя слух ближних своих — то есть их бессмертную, хотим мы этого или нет, душу.
23 августа 1997 г.
Звонок
Подростки нажимали на звонок и убегали.
Лаков открывал дверь, видел их, вдали смеющихся и кривляющихся, молча закрывал дверь.
Не раз Лаков был у двери, подкарауливая, мгновенно открывал дверь и пускался в погоню. Но всегда они оказывались быстрее.
Но однажды он был не дома, а шел из булочной. А они этого не заметили, нажали на звонок и побежали. Он поймал одного, держал за воротник. Тот вертелся и молчал. Молчал и Лаков, не зная, что делать. А подростки, осмелев и окружив его, сказали, что он не понимает шуток. От этих слов Лаков начал сердиться. Тут проходивший мимо пьяный мужчина сказал Лакову: «Что ты с ним церемонишься, дай ему по шапке!» И Лаков ударил по шапке, под которой была голова. Тут подростки налетели на него, сбили, стали пинать ногами и запинали насмерть.
На суде их оправдали — потому, что они были несовершеннолетние, потому, что им нашли хорошего адвоката и потому, что свидетели показали, что Лаков первым стал драться, а они защищались.
В сущности, так оно все и было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65