В номере, едва прикрыв за собой дверь, ринулся в душ, на ходу снимая трусы и плавки. Быстро смыл с себя пот, чужую и свою кровь и голым побежал в спальню, где торопливо оделся в собственные джинсы, рубашку и туфли-мокасины, приобретенные – давно ли? – давно, в городе. Сумка, документы, пистолет с обоймами – пожалуй, все. Нож на всякий случай.
Черт! Взглянул на часы, девять двадцать. За окнами уже темно. Вышел и закрыл за собой дверь.
И вот так, весь, как струна, – приоткрытая сумка, лежащий сверху пистолет, рука готова нырнуть за оружием, – дошел до лестницы и быстро сбежал на первый этаж. Здесь поглядел в приоткрытую дверную щель: зал вестибюля полон только сейчас начавшей выбираться из цирка публикой. Сколько же времени прошло? Или просто никто не торопится?
Николай пожалел на секунду, что не надел черный костюм – легче было бы затеряться. Ну да ладно, плевать. Вышел и спокойно, без судорожной торопливости, с деловым видом направился к выходу. Его узнавали, некоторые осмеливались заступать дорогу, с жадным упоением разглядывая его разбитое лицо; Николай вежливо отстранялся: потом, потом.
Знал, что замаскированные мальчики среди публики не осмелятся затевать здесь не то что стрельбу – скандал.
Вышел на полированные плиты крыльца. Полупрозрачная лента акведука к пристани. Ярко освещенный пляж, яхты, катера. Переливчатый пронзительный звон нескольких водных мотоциклов с любителями быстрой езды.
И темная жара, бархатная жара. Бриз доносил влажный запах моря, но из-за здания густо и хвойно пахнуло заповедным лесом. Голова у Николая тяжелела от всех этих драк, от пестроты огней, от музыки, льющейся отовсюду, от взглядов обгоняемых и идущих навстречу людей.
Свернув вправо, он пошел в сторону калитки и сразу заметил вдали – там, где свет от здания уже терял силу, сглаживая подробности, но четко выделяя силуэт, – троих, шедших навстречу людей. Томная одурь сразу прошла, потому что, кроме этих троих, никого там не было, а главное, в похожем на прицел "Калашникова" тройном контуре впереди (две внешние фигуры по бокам низенькой в центре) он подсознательно выделил Нину. С усталым бешенством Николай действительно убедился, что это она, еще до того, как бьющий в глаза свет позволил обоим баронским волкодавам, насильно возвращавшим Нину к отцу, узнать его.
Он остановил руку, схватившую пистолет. Нет, лучше нож.
Поравнявшись с группой, уже настороженной его приближением, шагнул ближе и ударил ближайшего пса рукояткой в висок. Повернулся к радостно вскрикнувшей Нине и рвущему из наплечной кобуры пистолет второму конвоиру.
Смешанное чувство – радость от удачной встречи, боязнь за нее, брезгливая усталая ненависть к сегодняшнему насилию – словно в попытке поставить на всем этом безобразии крест, нет, лучше печать (подписать и запечатать), он с силой ударил нового врага ножом в лоб. Толстое лезвие со скрипом вошло в кость между глаз и мертво заклинило; Николай оставил его медленно остывать вместе с телом.
А Нина даже не обратила внимания на близкую смерть. От удачи, от неожиданного спасения что-то взвинченно шептала. Он прервал ее:
– Почему ты до сих пор не в машине?
– Отец ни на минуту не отходил весь вечер. Я уже потеряла всякую надежду убежать. Только когда ему сообщили, что тебя не удалось запереть в камеру, что ты их всех убил – боже мой, как я рада! – только тогда он оставил меня, да и то приказал какому-то плюгавому следить. Я сказала, что мне надо в туалет…
– Где тебя задержали?
– У калитки. Там только один охранник. Мы его легко убьем.
При этих словах Николай покосился на нее и в слабом, все еще доходившем до них свете от окон дворца увидел блеск счастливых детских глаз.
– Конечно, убьем, – хмыкнул он.
Она быстро кивнула и, захлебываясь от эмоций, продолжила:
– Отец сказал, что ты не капитан милиции, а вор в законе. Это правда, милый? Я еще не была знакома ни с одним вором в законе. А тут сразу муж!
– Чей муж? – рассеянно спросил Николай, выискивая покинутую фигуру охранника.
– Чей, мой, конечно. Вот уж не думала! Как ты этого Гоблина! Мне показалось – все, конец. А это ты его выматывал, чтобы легче справиться. Я так рада!
Они подошли к воротам, и охранник шагнул к ним из прозрачной темноты.
– Опять вы? – удивился он, узнав Нину. – А как же?.. Сказали, что вам запрещено покидать территорию.
– Кто сказал? – спросил Николай.
– Ну, ребята были…
– Ребята ошиблись. Они уже раскаялись. А тебе Барон что-нибудь приказывал?
– Нет, но…
– Вот и открывай. Нам еще выкупаться надо.
Парень, конечно, сомневаясь, пропустил их. А с другой стороны, Нина все же дочь Барона, приказа не было, а когда паны дерутся, у холопов чубы трещат.
Пусть идет.
Уже в лесу Николай спросил:
– Удалось с тотализатором?
Ответом ему был счастливый смех Нины. Она подняла руку с плоским маленьким чемоданчиком, почти папкой.
– Я захватила компьютер. Тут все. Я все деньги на тебя поставила, все шестьсот двадцать тысяч долларов. Мы теперь миллионеры. Знаешь, как я старалась всех против тебя настраивать! Только трое вместе с нами поставили на тебя. Так что мы с тобой выиграли пятьдесят два миллиона. Хорошо, правда?
– Правда, – сказал Николай, думая о том, что еще может придумать Качаури?
Образ Барона тут же плотно восстал в его воображении, изрыгая проклятия, и, почуяв настоящую беду, таращил глаза, скрипел зубами и сильно, зверски дышал через нос.
Глава 39
СТРАШНЫЙ КОНЕЦ
Реальный прототип несколько отличался от Николаевой добротной фантазии, хотя действительно находился в состоянии, близком к умопомешательству.
Однако внешне гнев его и страшная ярость не выражались столь зубодробительно-банально. Внешне Барон был даже тих, суетливо-рассеян, молчаливо грыз ногти и, однако же, поминутно то вскакивал, то садился в кресло в гостиной Нининого номера, пытался хоть как-то усмирить тот кипящий океан, в котором варилось его с трудом сдерживаемое безумие. Ему доложили о потерях: четверо убитых, четверо покалеченных. Доложили, что последний, кто видел его дочь и Казанцева, был охранник у калитки; они шли купаться на дикий пляж, скорее всего в ближнюю бухту.
Последнему Качаури, разумеется, не поверил. В голову лезли совершенно посторонние мысли: то видения казней, которыми он умертвит Казанцева (они были очень разными и их было много), то варианты наказания ослушницы дочки, не столь кровожадные, но не менее суровые: он предполагал засадить ее на год под домашний арест, держать на сбалансированной, но скудной диете, без спиртного и сигарет – в общем, много чего.
Помощник, метавшийся между страхом и долгом, мужественно выбрал долг и доложил о том, что на Казанцева поставила Нина Отариевна, причем весь свой "безнал", так что на ее счет, как и на счет других двоих умников, догадавшихся поставить против Гоблина, уже переведены более пятидесяти миллионов долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78