Противоеврейские высказывания появились и в русской печати 70-90-х годов. Однако они не проявили ни того холодного теоретического колорита, как в Германии, ни тех бурных социальных страстей, как в Австро-Венгрии и Франции. Повести Всеволода Крестовского («Тьма египетская» и др.) да топорные газетные статьи.
Отдельным явлением была газета «Новое время». Она приобрела силу и успех своей активной позицией в тогдашнем «славянском движении», связанном с русско-турецкой войной за Балканы. Но, «когда с театра военных действий стали поступать донесения о хищничестве интендантов и поставщиков» и «поставщики «еврейского происхождения» явились как бы олицетворением всего русского еврейства», – «Новое время» стало вести «определённо антисемитскую линию», а с 80-х годов «газета не только перешла в лагерь реакции», но и «в еврейском вопросе Новое Время не знало границ для ненависти и недобросовестности», «предостерегающий вопль – «жид идёт» – впервые раздался со столбцов Нового Времени. Газета настаивала на принятии решительных мер против «захвата» евреями русской науки, литературы и искусства… Одной из излюбленных тем Нового Времени служило также «уклонение от воинской повинности».
Антиеврейские проявления – и за границей и в России – страстно осуждал ещё в 1884 взволнованный ими Владимир Соловьёв: «Иудеи всегда относились к нам по-иудейски; мы же, христиане, напротив, доселе не научились относиться к иудейству по-христиански»; «по отношению к иудейству христианский мир в массе своей обнаружил доселе или ревность не по разуму или дряхлый и бессильный индифферентизм». Нет, «не христианская Европа терпит евреев, а Европа безверная».
Растущую важность еврейского вопроса для России – российское общество ощутило даже на полвека позже правительства. Лишь после Крымской войны «нарождавшееся русское общественное мнение начало осознавать наличие еврейской проблемы в России». Но должно было пройти ещё несколько десятилетий, чтобы осозналась даже первостепенность этого вопроса. «Провидение водворило в нашем отечестве самую большую и самую крепкую часть еврейства», – писал Владимир Соловьёв в 1891.
А годом раньше, в 1890, Соловьёв, находя побуждение и поддержку в круге сочувствующих, составил текст «Протеста». Что «единственная причина так называемого еврейского вопроса» – забвение справедливости и человеколюбия», это «безрассудное увлечение слепым национальным эгоизмом». – «Возбуждение племенной и религиозной вражды, столь противной духу христианства… в корне развращает общество и может привести к нравственному одичанию…» – «Следует решительно осудить антисемитическое движение» – «уже из одного чувства национального самоохранения».
По рассказу С. М. Дубнова: Соловьёв собрал подписи, больше ста, включая Льва Толстого и Короленко. Но редакции всех газет получили предупреждение: не печатать этого протеста. Соловьёв «обратился с горячим письмом к Александру III». Однако через полицию его предупредили, что если будет настаивать, то добьётся административного преследования. И он – покинул затею.
Как и в Европе, многообразный рост еврейских устремлений не мог не вызвать у русских общественных слоев – у кого тревогу, у кого резкое противодействие, но у кого ж и сочувствие.
А у кого – и политический расчёт. Как народовольцы в 1881 сообразили выгоду сыграть на еврейском вопросе (тогда – в направлении травли), – так, спустя время, российские либерально-радикальные крути, левое крыло общества, сметило и усвоило надолго – выгоду использовать еврейский вопрос как весомую политическую карту в борьбе с самодержавием: всячески растравлять, что равноправия евреев в России нельзя добиться никаким другим путём, кроме полного свержения самодержавия. От либералов до эсеров и большевиков, евреев то и дело привлекали – кто и с искренним сочувствием, но все – как удобный козырь противосамодержавного фронта, и этот козырь, без зазрения совести, уже не выпускался революционерами из рук, использовался до самого 1917 года.
Однако все эти общественно-газетные веянья и обсужденья – совершенно ещё не коснулись в те годы народного отношения к евреям в Великороссии. О том есть множество свидетельств.
Вот Я. Тейтель, много живший в глуби России и общавшийся с простонародьем, свидетельствует, «что простому народу чужда расовая и национальная вражда». – Или вот, в мемуарных записях князей Вяземских отмечено, что в их больнице в Коробовке Усманского уезда крестьяне не любили хамоватого д-ра Смирнова, а когда его сменил старательный д-р Шафран – он пользовался всеобщей любовью и благодарностью крестьянской округи. – Из опыта каторги 80-90-х гг. подтверждает и П. Ф. Якубович-Мелынин: «Было бы неблагодарным делом отыскивать даже и в подонках нашего простонародья какие-либо антисемитские тенденции». – И именно с чувством, что таковых нет, евреи белорусского местечка, в начале XX века, дали телеграмму в Москву купчихе-благотворительнице М. Ф. Морозовой: «Пожертвуй сколько-то, синагога сгорела, ведь Бог у нас один». И она послала просимую сумму.
Да собственно, ни либеральная российская, ни еврейская печать и не обвиняли русский народ в природном антисемитизме, а – утверждали настойчиво, что антисемитизм в народной массе искусственно и злобно создавался и поджигался правительством. И сама формула «самодержавие, православие, народность» воспринималась в еврейских образованных кругах как направленная именно против евреев.
А в середине XX в. читаем у еврейского автора: «В старой России антисемитизм не имел глубоких корней в народных массах… В широких массах народа антисемитизма почти не было, да и самая проблема отношения к еврейству перед ними не вставала… Лишь в некоторых частях так называемой черты оседлости, главным образом на Украине, где ещё со времени польского господства, в силу особых условий, на которых здесь не приходится останавливаться, настроения антисемитизма имели очень широкое распространение в крестьянстве». Это – вполне верно. И сюда же – можно добавить Бессарабию. (Давность таких чувств и условий находим и у Карамзина: окружавшие Лжедмитрия казаки, очевидно запорожские, ругали россиян жидами, значит, для западных областей это было ругательство.)
А в русском фольклоре? Словарь Даля охватывал не только Великороссию, но и западные губернии, и Украину – пометкою «ю-зап», но далеко не всегда. В своих дореволюционных изданиях он содержал немало слов и разговорных выражений, производных от «жид». (Показательно, что в советском издании 1955, несмотря на трудности при фототипии, была перенабрана соответствующая страница, и всё это словарное гнездо между «жигало» и «жидкий» – целиком убрано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142