Люлька прошла половину пути до верхней точки, когда сверху крик нули:
- Стой!
Кабина замерла над бездной: она сейчас была крайней, соседки сверху и снизу находились чуть в стороне.
- Пускай, - не очень громко, но так, чтобы было слышно наверху, буднично распорядился тот, кто его ждал.
Двое вверху склонились и образовали вместе с мешком нечто устрашающе черное. Затем единое черное стало черным трезубцем, середина которого, безжалостно кантуемая, была опрокинута в открытую дверцу. Черный мешок полетел в бездну. На встречу с бетоном.
Мешок летел вниз и вдруг, будто ударившись о что-то встретившееся в пути, вознесся вверх метров на пять. И опять вниз, и опять вверх. Амплитуда сокращалась, и вскоре мешок неподвижно повис на невидимом упругом тросе.
- Давай, - опять донеслось снизу.
Большое колесо осторожно отправилось в обратный путь. Мешок приблизился к страшному бетону и аккуратно лег на него. Двое дождались окончательной остановки колеса и вылезли из кабины. Втроем (технический руководитель полета присоединился к дружной паре) подошли к мешку, открыли молнию, извлекли из него человека-бревно и понесли его к скамейке, с которой началось путешествие. Бревно безвольно прогибалось.
Китайские разносолы просились на волю. Рот Михаила Семеновича наполнился обильной вязкой слюной. Михаил Семенович, сделав рот куриной гузкой, с силой выплюнул ее и освобожденно поднял голову.
Тот, кто его ждал, обнял его за плечи и заставил подняться вместе с ним.
Так, вдвоем, и подошли к связанному человеку. Плоские, нарисованные, белые глаза не смотрели - присутствовали на синем лице. С широким пластырем, закрывавшим рот, он был похож на гримированного белого клоуна из цирка.
- Это была генеральная репетиция, - объявил клоуну тот, кто его ждал. - Но возможна и премьера, если ты собираешься упрямиться. Рисую перспективу: по окончании премьеры мы отвозим мешок к твоему дому, где балконная дверь и окна твоей квартиры будут распахнуты. Ты ведь, насколько я помню, на двенадцатом этаже живешь. Вытряхнув из мешка, мы уложим то, что от тебя останется, под этими окнами и, изобразив звук, который бывает при встрече человеческого тела с асфальтом, тихо исчезнем. Когда найдут твои останки, от них будет разить спиртным, а на столе в твоей квартире будут стоять пустая бутылка и стакан, захватанные твоими лапами. Человек, допившийся до белой горячки, выпрыгнул из окна. Что ж, и такое бывает. Ты посиди здесь, подумай. А мы с другом на колесе покатаемся. Тебя не приглашаем. Ты уже накатался.
По-прежнему в обнимку поднялись по ступеням и подошли к кабине, стоявшей внизу, из которой совсем не давно выбросили черный мешок. Тот, который его ждал, объяснил ретиво подбежавшему третьему, что надо делать:
- Пару кружков сделай, а потом на самом верху нас задержи. Москвой любоваться будем.
Колесо крутилось, и, пока оно крутилось, они молчали. Михаил Семенович с тоской смотрел на то удалявшуюся, то приближавшуюся бетонированную землю. Не по сторонам, не вдаль, а только вниз. Вознесенная на самый верх кабинка остановилась и, инерционно раскачиваясь, баюкала их. Тот, кто его ждал, стараясь привлечь внимание Михаила Семеновича к красотам панорамы великого города с высоты птичьего полета, настойчиво потребовал:
- Ты смотри, смотри!
Было на что смотреть. Небрежно разбросанная по семи малым холмам, прекрасная Москва была чуть внизу и уходила вдаль без конца и края. Сверкали позолоченные купола храма Христа Спасителя; неподвижно летал над землей явившийся из детских снов Кремль; вырванные подсветкой из общего ряда, рафинадно сверкали в чистоте и покое высотные дома; переливалась разноцветьем отраженных огней Москва-река.
- Воланд, - вдруг сказал Михаил Семенович.
- Что? - недовольно не поняли его.
- Ты, как Воланд перед отлетом из Москвы навсегда, осматриваешь свои владения.
- Похвально, что деятели поп-бизнеса знакомы с классической литературой, и, не скрою, весьма приятно, что ты соотносишь меня с Воландом. Но ты глубоко ошибаешься в одном: отлетать из Москвы навсегда я не собираюсь ни в коем разе. - Тот, кто его ждал, замолк на миг, а затем резко спросил. Почти как у связанного клоуна: - Ты подумал?
- Думай не думай - сто рублей не деньги, - расхожей народной мудростью откликнулся уже малость оклемавшийся Михаил Семенович.
- Так ты думал или не думал? - Фольклорный юмор здесь, судя по всему, не принимался.
- Думал, думал, - поспешил успокоить собеседника Михаил Семенович. Но мне неизвестны ваши теперешние условия.
- Условия прежние.
- Побойтесь бога! Не слишком ли жирно - любая половина?
- Не слишком.
- Ваш навар очевиден. А мой?
- Твой навар - полная гарантия твоей безопасности и анонимности. И освобождение тебя от всяческих обременительных забот.
- Не понял насчет забот, - настороженно признался Михаил Семенович.
- За тобой остаются только кадры, их поиск и подготовка. Вся организационная работа переходит к нам. Хватит любительщины.
- То есть полное отстранение меня от дел.
- Только от тех дел, с которыми ты плохо справляешься.
- Надеюсь, я буду в курсе финансовой части нашей, так сказать, сделки?
- Мы будем представлять тебе всю документацию по расчетам.
- И наш союз будет скреплен соответствующим договором?
- Непременно. Но учти: обнародование, если так можно выразиться, этого договора, а оно последует, если ты начнешь б..довать, - твоя могила.
- Уж это-то я учитываю в первую очередь.
- Да?
- Когда?
- Что - когда? - на этот раз не понял Михаила Семеновича тот, кто его ждал.
- Когда подпишем договор?
- Через три дня.
- Почему не завтра?
- Необходима контрольная проверка отдельных деталей.
- Касающихся меня, - продолжил за собеседника Михаил Семенович.
- Касающихся дела.
- Что ж, доверяй, но проверяй, - согласился Кобрин и неожиданно спросил: - Мешок - для меня спектакль?
И за самонадеянную бесцеремонность тотчас получил по лбу.
- Много чести. Я просто соединил приятное с полезным.
- Что приятное, а что полезное? - решил уточнить Михаил Семенович.
Тот, кто его ждал, ответил:
- Все полезное - приятно. Ну и как тебе Москва сверху? Хороша?
- Хороша, хороша, - ворчливо подтвердил Михаил Семенович, и тот, кто его ждал, все понял:
- Вниз хочется? - И, не дожидаясь ответа, громко крикнул: - Вниз!
Колесо сделало пол-оборота, и они были спущены вниз. На скамейке сидел связанный. Взгляд его был вял и равнодушен, как у засыпающего судака. Тот, кто его ждал, резким движением сорвал пластырь со рта у клоуна и, присев на корточки так, чтобы глаза в глаза, проникновенно спросил:
- Да?
- Да, - как бы выдохом ответил связанный.
- Ты со своими шестерками кинул нас на сто пятьдесят тысяч зеленых. Да?
- Да.
- В течение пяти дней ты возвращаешь эти сто пятьдесят и еще пятьдесят в счет погашения долга за нашу упущенную прибыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
- Стой!
Кабина замерла над бездной: она сейчас была крайней, соседки сверху и снизу находились чуть в стороне.
- Пускай, - не очень громко, но так, чтобы было слышно наверху, буднично распорядился тот, кто его ждал.
Двое вверху склонились и образовали вместе с мешком нечто устрашающе черное. Затем единое черное стало черным трезубцем, середина которого, безжалостно кантуемая, была опрокинута в открытую дверцу. Черный мешок полетел в бездну. На встречу с бетоном.
Мешок летел вниз и вдруг, будто ударившись о что-то встретившееся в пути, вознесся вверх метров на пять. И опять вниз, и опять вверх. Амплитуда сокращалась, и вскоре мешок неподвижно повис на невидимом упругом тросе.
- Давай, - опять донеслось снизу.
Большое колесо осторожно отправилось в обратный путь. Мешок приблизился к страшному бетону и аккуратно лег на него. Двое дождались окончательной остановки колеса и вылезли из кабины. Втроем (технический руководитель полета присоединился к дружной паре) подошли к мешку, открыли молнию, извлекли из него человека-бревно и понесли его к скамейке, с которой началось путешествие. Бревно безвольно прогибалось.
Китайские разносолы просились на волю. Рот Михаила Семеновича наполнился обильной вязкой слюной. Михаил Семенович, сделав рот куриной гузкой, с силой выплюнул ее и освобожденно поднял голову.
Тот, кто его ждал, обнял его за плечи и заставил подняться вместе с ним.
Так, вдвоем, и подошли к связанному человеку. Плоские, нарисованные, белые глаза не смотрели - присутствовали на синем лице. С широким пластырем, закрывавшим рот, он был похож на гримированного белого клоуна из цирка.
- Это была генеральная репетиция, - объявил клоуну тот, кто его ждал. - Но возможна и премьера, если ты собираешься упрямиться. Рисую перспективу: по окончании премьеры мы отвозим мешок к твоему дому, где балконная дверь и окна твоей квартиры будут распахнуты. Ты ведь, насколько я помню, на двенадцатом этаже живешь. Вытряхнув из мешка, мы уложим то, что от тебя останется, под этими окнами и, изобразив звук, который бывает при встрече человеческого тела с асфальтом, тихо исчезнем. Когда найдут твои останки, от них будет разить спиртным, а на столе в твоей квартире будут стоять пустая бутылка и стакан, захватанные твоими лапами. Человек, допившийся до белой горячки, выпрыгнул из окна. Что ж, и такое бывает. Ты посиди здесь, подумай. А мы с другом на колесе покатаемся. Тебя не приглашаем. Ты уже накатался.
По-прежнему в обнимку поднялись по ступеням и подошли к кабине, стоявшей внизу, из которой совсем не давно выбросили черный мешок. Тот, который его ждал, объяснил ретиво подбежавшему третьему, что надо делать:
- Пару кружков сделай, а потом на самом верху нас задержи. Москвой любоваться будем.
Колесо крутилось, и, пока оно крутилось, они молчали. Михаил Семенович с тоской смотрел на то удалявшуюся, то приближавшуюся бетонированную землю. Не по сторонам, не вдаль, а только вниз. Вознесенная на самый верх кабинка остановилась и, инерционно раскачиваясь, баюкала их. Тот, кто его ждал, стараясь привлечь внимание Михаила Семеновича к красотам панорамы великого города с высоты птичьего полета, настойчиво потребовал:
- Ты смотри, смотри!
Было на что смотреть. Небрежно разбросанная по семи малым холмам, прекрасная Москва была чуть внизу и уходила вдаль без конца и края. Сверкали позолоченные купола храма Христа Спасителя; неподвижно летал над землей явившийся из детских снов Кремль; вырванные подсветкой из общего ряда, рафинадно сверкали в чистоте и покое высотные дома; переливалась разноцветьем отраженных огней Москва-река.
- Воланд, - вдруг сказал Михаил Семенович.
- Что? - недовольно не поняли его.
- Ты, как Воланд перед отлетом из Москвы навсегда, осматриваешь свои владения.
- Похвально, что деятели поп-бизнеса знакомы с классической литературой, и, не скрою, весьма приятно, что ты соотносишь меня с Воландом. Но ты глубоко ошибаешься в одном: отлетать из Москвы навсегда я не собираюсь ни в коем разе. - Тот, кто его ждал, замолк на миг, а затем резко спросил. Почти как у связанного клоуна: - Ты подумал?
- Думай не думай - сто рублей не деньги, - расхожей народной мудростью откликнулся уже малость оклемавшийся Михаил Семенович.
- Так ты думал или не думал? - Фольклорный юмор здесь, судя по всему, не принимался.
- Думал, думал, - поспешил успокоить собеседника Михаил Семенович. Но мне неизвестны ваши теперешние условия.
- Условия прежние.
- Побойтесь бога! Не слишком ли жирно - любая половина?
- Не слишком.
- Ваш навар очевиден. А мой?
- Твой навар - полная гарантия твоей безопасности и анонимности. И освобождение тебя от всяческих обременительных забот.
- Не понял насчет забот, - настороженно признался Михаил Семенович.
- За тобой остаются только кадры, их поиск и подготовка. Вся организационная работа переходит к нам. Хватит любительщины.
- То есть полное отстранение меня от дел.
- Только от тех дел, с которыми ты плохо справляешься.
- Надеюсь, я буду в курсе финансовой части нашей, так сказать, сделки?
- Мы будем представлять тебе всю документацию по расчетам.
- И наш союз будет скреплен соответствующим договором?
- Непременно. Но учти: обнародование, если так можно выразиться, этого договора, а оно последует, если ты начнешь б..довать, - твоя могила.
- Уж это-то я учитываю в первую очередь.
- Да?
- Когда?
- Что - когда? - на этот раз не понял Михаила Семеновича тот, кто его ждал.
- Когда подпишем договор?
- Через три дня.
- Почему не завтра?
- Необходима контрольная проверка отдельных деталей.
- Касающихся меня, - продолжил за собеседника Михаил Семенович.
- Касающихся дела.
- Что ж, доверяй, но проверяй, - согласился Кобрин и неожиданно спросил: - Мешок - для меня спектакль?
И за самонадеянную бесцеремонность тотчас получил по лбу.
- Много чести. Я просто соединил приятное с полезным.
- Что приятное, а что полезное? - решил уточнить Михаил Семенович.
Тот, кто его ждал, ответил:
- Все полезное - приятно. Ну и как тебе Москва сверху? Хороша?
- Хороша, хороша, - ворчливо подтвердил Михаил Семенович, и тот, кто его ждал, все понял:
- Вниз хочется? - И, не дожидаясь ответа, громко крикнул: - Вниз!
Колесо сделало пол-оборота, и они были спущены вниз. На скамейке сидел связанный. Взгляд его был вял и равнодушен, как у засыпающего судака. Тот, кто его ждал, резким движением сорвал пластырь со рта у клоуна и, присев на корточки так, чтобы глаза в глаза, проникновенно спросил:
- Да?
- Да, - как бы выдохом ответил связанный.
- Ты со своими шестерками кинул нас на сто пятьдесят тысяч зеленых. Да?
- Да.
- В течение пяти дней ты возвращаешь эти сто пятьдесят и еще пятьдесят в счет погашения долга за нашу упущенную прибыль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107