На середине спуска он не столько увидел, сколько ощутил находившуюся поблизости скамейку. Он глянул на светящийся циферблат своих наручных часов. Было без десяти одиннадцать. Но тропа была сегодня тропой войны, и он вслух поправил себя:
- Двадцать два пятьдесят.
Еще можно было что-то произнести вслух. Он сел на скамейку, чтобы в последний раз перед решающим рывком расслабиться. Он умел это делать. Он раскинул руки по неудобной спинке, вытянул ноги, поднял лицо к звездному небу, закрыл глаза и ушел в бездумное бытие-небытие. Ровно через пятнадцать минут (им самим отведенный срок) внутренний будильник без звонка безотказно сработал, и он, рывком подняв веки, услышал тишину. Тишина- опасна, ибо каждый звук, разрывающий ее, кажется катастрофическим, отвлекая от главного дела нервную энергию и распыляя столь необходимое внимание. Кроме того, тишина могла выдать.
Сырцов бесшумно преодолел крутой спуск, некогда столь любимый жаждущими плотской любви парочками, где под сенью густых кустов они предавались нехитрым сексуальным забавам во все времена года. Даже на морозном снегу. Но - не та молодежь, не те времена. Одиночество на обширном пространстве опасно, ибо для охотников облегчаешь задачу: ты - одно живое существо в их заповеднике. Значит, зверь, подлежащий уничтожению.
Слева и вверху сияла самоварным золотом корона белоснежного небоскреба Академии наук. Сырцов, не дойдя до набережной, подлеском двинулся направо. Перемещение в угрожающем пространстве было медленным и прерывистым. Сырцов постепенно превращался из зверя в натасканную охотничью собаку, через определенные промежутки времени замиравшую в напряженной стойке.
Бессмысленного (на набережной он кончался никогда не закрываемыми воротами) забора, отделяющего Нескучный сад от Парка культуры и отдыха или, как любил выражаться Дед, парка культуры имени отдыха, он достиг в двадцать три пятьдесят пять. Не в ворота же идти! Сырцов крался вдоль забора, твердо зная, что нет такого забора, в котором русский человек, ленивый и предприимчивый, не проделал бы дыру. Он опять поднимался вверх, на этот раз подробно изучая забор. Обнаружил три дыры и не воспользовался ими. Они были столь же опасны, как и ворота, в первую очередь потому, что, если он их с легкостью обнаружил во тьме, то с еще большей легкостью их днем могла обнаружить бдительная охрана, которая сейчас несла настороженный караул. Дырки нужны были Сырцову для того, чтобы просчитать ее посты.
Замерев, умерев, исчезнув, он стал ждать. Они, конечно, обучены, но разве можно чему-нибудь всерьез обучить постоянно самоутверждающегося в гнусной лихости уголовника? Ну вот и дождался: по ту сторону забора, рядом с верхней дырой, некто, собрав хархотину, смачно сплюнул. Поехали дальше, к следующей дыре. Здесь дурачок тайно закурил. Огонька сигареты видно не было, но заграничный дым сладко дразнил ноздри бросившего курить два года тому назад Сырцова. В раздражении он по ветру определил приблизительное местонахождение курильщика. Третий был уж совсем прост: прохаживался и очень старался не шуметь, шумя при этом многообразно.
Сырцов под прикрытием двух сросшихся берез у ограды (как раз между нижней и средней дырой), будто выполняя упражнение на разновысоких брусьях, с мощной ветки на забор и вниз, на землю, в три маха бесшумно преодолел бетонное препятствие.
Опять игра в покойничка. Сырцов умер на пять минут.
И движение, наступательное движение вперед. Без звука, плавно, как в воде, замедленно, как в рапиде, почти не дыша.
Он не знал, как это почувствовал, но почувствовал, и инстинктивно, не включая в свои физические действия разума, встретил стремительно метнувшуюся к нему тень неуловимым ударом ребра ладони по предполагаемой шее, по сонной артерии. Он ничего не знал, он ни о чем не успел подумать, рука пошла сама по себе и сделала свое дело. Не вскрикнув, не охнув, не пикнув, незадачливый охотник рухнул у ног строптивой дичи. Сырцов огорченно присел на корточки для того, чтобы рассмотреть паренька. Может, из старых знакомых? Нет, незнаком. Не парень - мужик. Неужто законник? Сырцов расстегнул камуфляж, рванул борт так, чтобы обнажить плечо временно отключенного, и увидел то, что и ожидал: искусно наколотый погон. В звании разбираться не стал, застегнул пуговицы и стал думать.
- Э-э-э... - бессмысленно и почти неслышно промычал испорченным горлом законник и приоткрыл глаза. Открыть их до конца Сырцов ему не позволил. Он легко, но акцентированно ударил рукояткой "байарда" клиента за ушко, чтобы тот не мешал ему думать. Что делать с этим молодцом, не к месту и не ко времени нарвавшимся на него? Бросить в надежде на то, что придет в себя тогда, когда не будет опасен? Со всех сторон неубедительно. Добить? Но он никогда не сможет сделать этого. Вязать? Тоже не ахти что, но выбора не было. На этот раз не расстегивал - рвал камуфляж на длинные куски, которыми собирался вязать законника. Для начала приспособил кляп и закрепил его лентой, чтобы клиент не выплюнул...
...Первый, бросвшийся на него спереди, завалил Сырцова на спину, но Сырцов, падая из сидячего положения, успел сгруппироваться и обеими ногами страшно ударил нападавшего в живот. Напавший исчез в никуда. Но на миг прилегший Сырцов на этот миг оказался беззащитен, и чья-то воняющая грязным потом широкая и твердая грудь упала ему на лицо. Он успел схватить потного за выпуклости в паху. Т от по-вороньи закаркал от боли, но все равно миг был проигран. На него навалились скопом.
* * *
Как там в свое время пела Пугачева? "Этот мир придуман не нами..." Нет, этот мир был придуман ими - веселыми, раскованными, отвязанными. Колонна-стая разнообразных и разноцветных автомобилей, беззаконно перекликаясь клаксонами, подкатила к аэропорту, и столь же разнообразные и разноцветные, как их автомашины, владельцы транспортных средств и пассажиры под нестрашные выстрелы захлопываемых дверок высыпали на освещенную площадь и окружили нервным шевелящимся кольцом главных, любимых и самых дорогих для всех в этот вечер Анну, Дарью, застенчивого Бориса Евсеевича.
Добрые милиционеры и недобрые полупьяные носильщики наблюдали увлекательное зрелище. Милиционеры умильно, носильщики с презрительным отвращением. Таксистам и калымщикам лень и неинтересно было наблюдать, они и не такое видели в своей многособытийной жизни.
Неизвестно как - по волшебству или сам по себе - врубился на полную мощность чей-то автомобильный магнитофон с вальсом из "Летучей мыши".
Круг раздался, и немыслимый красавец подхватил Анну. Другой, столь же неотразимый, подхватил Дашу, и две пары по кругу в плавной стремительности понеслись в элегантном танце. Шли в танце, вращались в образованном любящими их людьми круге, жили в этом замечательном мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107