свалки, пакгаузы, подъездные пути.
Что-то недодумано, недовспомнено, а поезд замедляет ход. Уже Берлин.
Какой-то неприятный эпизод с Марией Ильиничной и Надеждой Константиновной, скомканный нервный разговор по пустячному поводу. С трудом скрываемое раздражение Марии Ильиничны.
Кажется, что-то связанное с его переездом в Горки. Собирались торопливо. Командовала Мария Ильинична, как всегда, нервно и не очень толково. Фотиева несколько раз "довозила" расшифровки, стенограммы, книги. Но это уже в середине лета, когда он стал поправляться.
Надежда ездила туда всего несколько раз, работала в Кремлевской приемной, потому что из Москвы проще было добираться в Зубалово к Васеньке, да и надобности в ней, судя по всему, не было. Иосиф вообще не посетил Старика ни разу.
Однажды позвонила Мария Ильинична, спросила, хорошо ли она знает немецкий. Нужна неправленная стенограмма восьмого заседания Конгресса Коминтерна с докладами Владимира Ильича и Клары Цеткин "Пять лет Российской революции и перспективы мировой революции".
- Хорошо. Я привезу.
- И еще. Найдите тетрадь с подготовкой к этому докладу. Черную, текст тоже по-немецки. Она на столе под книгами.
- Хорошо.
- Это просьба Владимира Ильича, лично к вам, секретно... К сожалению, больше попросить некого.
- Передайте Владимиру Ильичу, что я завтра же привезу.
Но тетради она не нашла.
- Как же так! - вспыхнула Мария Ильинична. - Я сама положила ее под книги. Я уверена, что вы плохо искали.
- Я искала хорошо.
- Но если бы вы, если бы вы...
- Не волнуйся, - голос Надежды Константиновны был спокоен, но базедовые глаза за толстыми очками уплывали вбок. - Поезжай сама и найди. Надя человек деликатный, она не стала все переворачивать...
- Да. Я только приподняла книги. Тетради под ними нет.
- Ну вот видишь. Возможно нужно лучше поискать, возможно, Владимир Ильич убрал ее.
- Надо его спросить.
- Ни в коем случае! Теперь, когда дело пошло на поправку, спросить..., - она осеклась.
- Но я помню, помню! Ведь он диктовал мне!
Она примчалась на следующий день. Холодно поздоровалась с секретарями и прошла в кабинет. Фотиева проводила ее долгим и совсем недружелюбным взглядом.
Кто-то тогда пришел в приемную, кажется, Ягода - передать какой-то циркуляр начальнику охраны.
Пребывание Марии Ильиничны в кабинете затянулось, губы у Фотиевой уже сложились в гримасу недоумения. Наконец, Мария Ильинична вышла. Лицо - в красных пятнах, в руках - какая-то книга. Увидев Ягоду, словно споткнулась, кивнула и прошла в покои.
- Мадам не в духе, - довольно громко сказал Ягода Фотиевой. - Ну что ж, пошлю с нарочным. - Проходя мимо Надежды склонил голову в едва уловимо, но очень почтительном поклоне.
И в этот же день опять неприятный разговор. Начался с пустяка, она, перепечатывая дневник дежурных секретарей, поинтересовалась, почему нет многих записей.
- Каких? - холодно откликнулась Лидия Александровна.
- Ну, например, писем к Мдивани и Троцкому. Нет записи от двадцать четвертого января от...
- Письмо Троцкому было передано по телефону, а Мдивани... Двадцать четвертого Владимир Ильич диктовал Марусе.
- Это было секретно, - прошелестела Володичева.
- Надежда Константиновна просила записывать все.
- Я вообще не в подчинении у Надежды Константиновны, - тихо и отчетливо сказала Фотиева, - и меня ее распоряжения не касаются. -Аккуратно положила карандаш в стакан и вышла.
- Что это с ней?
- Зря ты завела этот разговор, - Маруся стала раскачиваться, обхватив голову руками. - И вообще напрасно Надежда Константиновна рассказала Ильичу, что твой муж выругал ее. С этого начались все беды... и письмо это не надо было передавать Мдивани, копия пошла по рукам, все знают...
- Но ведь Иосиф извинился, инцидент исчерпан. Я о другом. Я заметила, что с января у нас здесь какие-то тайны мадридского двора, все от всех что-то скрывают, чего-то не договаривают, дошло до того, что манкируют...
- Молчи, Надя! - вдруг прекратив качаться точно маятник, крикнула шепотом Володичева. - Молчи!
В приемную вернулась Фотиева. Лицо спокойное, посвежевшее, видно умылась холодной водой.
"Я, кажется, была большой дурой".
И все отлетело, смылось волной радости: Павел и Женя проплывали мимо. Лица у них были напряженными - вглядывались в окна вагонов. Она уперлась ладонями в стекло, крикнула: "Павлуша! - и засмеялась. Они не могли ее слышать.
Говорили сразу обо всем: о Васе, о Светлане, об Иосифе, о том помогло ли лечение, а она не могла оторвать глаз от Жени. Такой удивительно красивой она еще не была никогда. Совсем другая женщина - не красавица-"поповна" с толстой косой-короной, а кинозвезда - с глянцевыми губами, ослепительной улыбкой, сверкающим маникюром. Темные волосы, точно нарисованные, симметричными завитками подчеркивают высокие скулы.
- Да, да, мы теперь совсем западные, - насмешливо сказал Павел, перехватив ее взгляд. - Мы и волосы красим, и ногти на ногах, между прочим, тоже. Знай наших новгородских поповен.
Прозвище "поповна" пошло от Владимира Ильича. Как-то увидев Женю в коридоре бывшего Чудова монастыря (коридор длиннющий, и все семейство Аллилуевых - по комнатам), так вот, как-то увидев Женю, он сказал: "Именно такой я и представлял себе поповну".
- Могли ли мы думать в том общежитии, что когда-нибудь у вас будет такая квартира.
- Квартира не наша. Принадлежит посольству, но Евгения чувствует себя вполне хозяйкой.
Что-то в его интонации настораживало, царапало. Она вопросительно посмотрела на Женю. Та ответила глазами: "Ничего, не волнуйся, все в порядке".
Но оказалось, что не все в порядке.
Вечером были гости. Соседи - милейшая чета Финкелей с девочкой, похожей на японку. Еще до их прихода Павел сказал, что Константин Финкель инженер, "светлая голова", работает вместе с ним по военным и промышленным поставкам из Германии, а жена - не только красавица, но и удивительная хозяйка, преданный и надежный друг.
Надежде эта фраза не понравилась. В ней она почувствовала тайный укор Жене, но Женя глядела безмятежно, во время ужина была оживлена и, как всегда, остроумна.
После ухода гостей Павел сказал, что ему надо обязательно поработать, все разговоры - на завтра, он вернется со службы пораньше, и ушел в кабинет. Надежде и интонация и то, что брат собрался работать на ночь напомнило их ссоры с Иосифом. Тот же самый сценарий, правда, здесь в деликатном исполнении.
Когда мыли посуду, сказала как бы небрежно:
- У Павлуши какой-то новый тон, и эта работа на ночь глядя... Это что-нибудь означает?
- Означает. Отношения у нас нынче - хуже некуда.
- Опять?
- Нет. Теперь другой вариант. Все расскажу, мы ляжем вместе, он все равно будет спать в кабинете.
- Как Иосиф.
- Иосиф очень скучает без тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Что-то недодумано, недовспомнено, а поезд замедляет ход. Уже Берлин.
Какой-то неприятный эпизод с Марией Ильиничной и Надеждой Константиновной, скомканный нервный разговор по пустячному поводу. С трудом скрываемое раздражение Марии Ильиничны.
Кажется, что-то связанное с его переездом в Горки. Собирались торопливо. Командовала Мария Ильинична, как всегда, нервно и не очень толково. Фотиева несколько раз "довозила" расшифровки, стенограммы, книги. Но это уже в середине лета, когда он стал поправляться.
Надежда ездила туда всего несколько раз, работала в Кремлевской приемной, потому что из Москвы проще было добираться в Зубалово к Васеньке, да и надобности в ней, судя по всему, не было. Иосиф вообще не посетил Старика ни разу.
Однажды позвонила Мария Ильинична, спросила, хорошо ли она знает немецкий. Нужна неправленная стенограмма восьмого заседания Конгресса Коминтерна с докладами Владимира Ильича и Клары Цеткин "Пять лет Российской революции и перспективы мировой революции".
- Хорошо. Я привезу.
- И еще. Найдите тетрадь с подготовкой к этому докладу. Черную, текст тоже по-немецки. Она на столе под книгами.
- Хорошо.
- Это просьба Владимира Ильича, лично к вам, секретно... К сожалению, больше попросить некого.
- Передайте Владимиру Ильичу, что я завтра же привезу.
Но тетради она не нашла.
- Как же так! - вспыхнула Мария Ильинична. - Я сама положила ее под книги. Я уверена, что вы плохо искали.
- Я искала хорошо.
- Но если бы вы, если бы вы...
- Не волнуйся, - голос Надежды Константиновны был спокоен, но базедовые глаза за толстыми очками уплывали вбок. - Поезжай сама и найди. Надя человек деликатный, она не стала все переворачивать...
- Да. Я только приподняла книги. Тетради под ними нет.
- Ну вот видишь. Возможно нужно лучше поискать, возможно, Владимир Ильич убрал ее.
- Надо его спросить.
- Ни в коем случае! Теперь, когда дело пошло на поправку, спросить..., - она осеклась.
- Но я помню, помню! Ведь он диктовал мне!
Она примчалась на следующий день. Холодно поздоровалась с секретарями и прошла в кабинет. Фотиева проводила ее долгим и совсем недружелюбным взглядом.
Кто-то тогда пришел в приемную, кажется, Ягода - передать какой-то циркуляр начальнику охраны.
Пребывание Марии Ильиничны в кабинете затянулось, губы у Фотиевой уже сложились в гримасу недоумения. Наконец, Мария Ильинична вышла. Лицо - в красных пятнах, в руках - какая-то книга. Увидев Ягоду, словно споткнулась, кивнула и прошла в покои.
- Мадам не в духе, - довольно громко сказал Ягода Фотиевой. - Ну что ж, пошлю с нарочным. - Проходя мимо Надежды склонил голову в едва уловимо, но очень почтительном поклоне.
И в этот же день опять неприятный разговор. Начался с пустяка, она, перепечатывая дневник дежурных секретарей, поинтересовалась, почему нет многих записей.
- Каких? - холодно откликнулась Лидия Александровна.
- Ну, например, писем к Мдивани и Троцкому. Нет записи от двадцать четвертого января от...
- Письмо Троцкому было передано по телефону, а Мдивани... Двадцать четвертого Владимир Ильич диктовал Марусе.
- Это было секретно, - прошелестела Володичева.
- Надежда Константиновна просила записывать все.
- Я вообще не в подчинении у Надежды Константиновны, - тихо и отчетливо сказала Фотиева, - и меня ее распоряжения не касаются. -Аккуратно положила карандаш в стакан и вышла.
- Что это с ней?
- Зря ты завела этот разговор, - Маруся стала раскачиваться, обхватив голову руками. - И вообще напрасно Надежда Константиновна рассказала Ильичу, что твой муж выругал ее. С этого начались все беды... и письмо это не надо было передавать Мдивани, копия пошла по рукам, все знают...
- Но ведь Иосиф извинился, инцидент исчерпан. Я о другом. Я заметила, что с января у нас здесь какие-то тайны мадридского двора, все от всех что-то скрывают, чего-то не договаривают, дошло до того, что манкируют...
- Молчи, Надя! - вдруг прекратив качаться точно маятник, крикнула шепотом Володичева. - Молчи!
В приемную вернулась Фотиева. Лицо спокойное, посвежевшее, видно умылась холодной водой.
"Я, кажется, была большой дурой".
И все отлетело, смылось волной радости: Павел и Женя проплывали мимо. Лица у них были напряженными - вглядывались в окна вагонов. Она уперлась ладонями в стекло, крикнула: "Павлуша! - и засмеялась. Они не могли ее слышать.
Говорили сразу обо всем: о Васе, о Светлане, об Иосифе, о том помогло ли лечение, а она не могла оторвать глаз от Жени. Такой удивительно красивой она еще не была никогда. Совсем другая женщина - не красавица-"поповна" с толстой косой-короной, а кинозвезда - с глянцевыми губами, ослепительной улыбкой, сверкающим маникюром. Темные волосы, точно нарисованные, симметричными завитками подчеркивают высокие скулы.
- Да, да, мы теперь совсем западные, - насмешливо сказал Павел, перехватив ее взгляд. - Мы и волосы красим, и ногти на ногах, между прочим, тоже. Знай наших новгородских поповен.
Прозвище "поповна" пошло от Владимира Ильича. Как-то увидев Женю в коридоре бывшего Чудова монастыря (коридор длиннющий, и все семейство Аллилуевых - по комнатам), так вот, как-то увидев Женю, он сказал: "Именно такой я и представлял себе поповну".
- Могли ли мы думать в том общежитии, что когда-нибудь у вас будет такая квартира.
- Квартира не наша. Принадлежит посольству, но Евгения чувствует себя вполне хозяйкой.
Что-то в его интонации настораживало, царапало. Она вопросительно посмотрела на Женю. Та ответила глазами: "Ничего, не волнуйся, все в порядке".
Но оказалось, что не все в порядке.
Вечером были гости. Соседи - милейшая чета Финкелей с девочкой, похожей на японку. Еще до их прихода Павел сказал, что Константин Финкель инженер, "светлая голова", работает вместе с ним по военным и промышленным поставкам из Германии, а жена - не только красавица, но и удивительная хозяйка, преданный и надежный друг.
Надежде эта фраза не понравилась. В ней она почувствовала тайный укор Жене, но Женя глядела безмятежно, во время ужина была оживлена и, как всегда, остроумна.
После ухода гостей Павел сказал, что ему надо обязательно поработать, все разговоры - на завтра, он вернется со службы пораньше, и ушел в кабинет. Надежде и интонация и то, что брат собрался работать на ночь напомнило их ссоры с Иосифом. Тот же самый сценарий, правда, здесь в деликатном исполнении.
Когда мыли посуду, сказала как бы небрежно:
- У Павлуши какой-то новый тон, и эта работа на ночь глядя... Это что-нибудь означает?
- Означает. Отношения у нас нынче - хуже некуда.
- Опять?
- Нет. Теперь другой вариант. Все расскажу, мы ляжем вместе, он все равно будет спать в кабинете.
- Как Иосиф.
- Иосиф очень скучает без тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79