- У тебя к Иосифу какое-то дело? - спросила спокойно, а на самом деле с тайным ужасом.
Слишком хорошо помнила, чем закончился такой же идиллический вечер прошедшей весной.
Тогда пришла Ирина и тоже сидела, выжидая Иосифа. Рассказала, что имеет поручение от Екатерины Павловны Пешковой. Речь идет о судьбе племянника Константина Сергеевича Станиславского Михаила. Михаила и его жену, урожденную Рябушинскую, а также ее сестру арестовали по делу Промпартии. Константин Сергеевич лежит с сердечным приступом.
Иосиф заявился в великолепном настроении с двумя бутылями красного домашнего вина.
- Остальное принесу завтра. Мама прислала. Варенье и чурчхели для детей.
Но ей почему-то казалось, что вино от Берии. Посылки от бабушки Кэзэ обычно приносили на дом.
- Устроим пир грузинских князей, но сначала вино должно согреться, Иосиф потащил бутылки на кухню и там принялся объяснять Каролине Васильевне преимущество грузинского красного вина перед французским. Они с Ириной накрыли на стол.
Надо было подождать, когда он выпьет несколько бокалов, но она, испытывая отвращение к предполагаемым даром "жабы", пить отказалась, что всегда вызывало у Иосифа раздражение, и без всякой предварительной подготовки, срывающимся голосом заявила, что "хлыщ с усиками" взял слишком большую власть.
- А в чем дело? - миролюбиво поинтересовался Иосиф у Ирины, обгладывая куриную ножку.
Ирина сказала в чем.
- Обращайся к Авелю.
- Но Авель санкционировал продление срока содержания под стражей.
- А продлил твой Ягода, - добавила Надежда.
- Повторяю, - Иосиф смотрел на нее прозрачными от сдерживаемого гнева глазами. - Обращайтесь к твоему крестному. Я ничего не решаю.
- Это ты ничего не решаешь? Кто же тогда решает?
- Ты отвяжешься от меня или нет? Что ты лезешь не в свое дело? - он говорил тихо и отчетливо.
Они с Ириной замерли.
- Но там маленькие дети, их хотят забрать в детдом...
- Заткнись, наконец! - он швырнул в нее обглоданной костью, попал в плечо. Ирина под столом сжала ее колено.
- Хорошо, раз вы ничего не решаете, мы пойдем к Авелю.
- А еще лучше пойдите обе на хуй!
Авель даже подпрыгнул в кресле, разговор происходил у него дома. Его бледное лицо альбиноса стало багровым, будто от солнечного ожога:
- Хозяин знает, знает! Ему Константин Сергеевич писал. Знает! Знает! А что я могу! Просите его, я с Ягодой в контрах!
Надежда тогда первый раз заплакала при посторонних (хотя какие они посторонние: крестный и подруга с гимназических лет). Просила за детей Михаила Владимировича. В этом Авель обещал помочь. Детей спасли, Михаил Владимирович умер в тюремной больнице, его жена и свояченница получили по десять лет концлагеря.
Но это произошло позже, потом, а в тот вечер, возвращаясь домой, под гром соловьиных трелей в Тайницком саду, она сказал себе, что больше никогда, ни за что не позволит ему швырять в себя всякой дрянью.
Когда отец начал рассказывать о цели своего прихода, у нее сжалось сердце: именно то, чего избегала - грозящее взрывом, скандалом при детях.
Отец не понимал, почему исключили из партии директора института Маркса-Энгельса , его старого друга Рязанова. Не понимал и решил спросить Иосифа.
- Он же огромный авторитет, - повторял отец. - Никого не трогает, замкнулся, не понимаю...Ссылка в Саратов... не понимаю...
- Знаешь папа, давай я сама спрошу. Иосиф придет усталый, голодный, мне хочется, чтобы он побыл с детьми, а ты втянешь его в долгий теоретический разговор.
- Теоретический? - удивился отец. - Причем здесь теория, речь идет о судьбе хорошего человека, старого партийца.
- Ну хорошо, все это так, - торопливо сказала Надежда. В прихожей раздавался голос Иосифа. - Только я тебя очень прошу, поговори в другой раз. Завтра.
Отец посмотрел на нее долгим печальным взглядом:
- Хорошо.
Ужин прошел весело. Светлана забралась на колени к отцу и пыталась кормить его с ложки. Иосиф кривился, делал вид, что капризничает, его усы были измазаны неловкой рукой Светланы картофельным пюре. Вася все время повторял: "Товарищи, минуточку внимания. Я хочу рассказать вам про лошадь по имени Орлик".
Дед готов был слушать , но Васе хотелось внимания отца, и он снова заводил свое: "Товарищи..."
Все было хорошо, как ей хотелось: Иосиф не ушел в кабинет, остался с детьми, но время от времени она ловила обращенный на нее грустно-вопрошающий взгляд отца.
Потом пришла мамаша, принесла любимый с зеленым луком и яйцами пирог Иосифа, заново поставили самовар, и тут она неожиданно для себя спросила:
- Скажи, а в чем вина Рязанова?
- В том, что пригрел меньшевиков. Вредительская деятельность на историческом фронте, - скороговоркой ответил муж.
- Но он же тебя не трогает, он замкнулся.
- При чем здесь я?
- Ты-то как раз и причем. Тебе этого мало, нужно, чтоб он держал экзамен на верность тебе. А он не умеет подхалимничать. Наверное, ты хочешь, чтоб он намекнул, что Маркс и Энгельс твои предтечи.
Он взял свой подстаканчик, тарелку с куском пирога, встал:
- Каролина Васильевна, принесите мне чай в кабинет.
Она посмотрела на отца: "Ну что, доволен?" Он покачал сокрушенно головой. А мамаша тихо и отчетливо:
- Дура, ты дура, идем Сергей.
Ей стало тошно: действительно не стоило при родителях говорить так с ним, но представить, что изысканно-вежливый, добрейший старик Рязанов вредитель, достойный исключения из партии и ссылки, тоже было невозможно.
Она вошла в кабинет. Иосиф лежал на диване, не сняв сапог, и читал "Известия". Голова на валике, без подушки, свет падает сзади. Подошла, осторожно погладила по голове, увидела первые седые волосы.
- Извини меня, пожалуйста. Не надо было при отце и при мамаше.
- А при ком надо? - спросил он, не отрываясь от газеты.
- Я же прошу прощения. Прости. Я без зла, я ведь любящая жена, а не член оппозиции.
- Сегодня - жена, завтра - враг, - сказал спокойно и перевернул страницу.
Тянулась нескончаемая зима. По утрам багровое солнце вставало за Москвой рекой, окрашивая стены и башни Кремля в кровавый цвет. Часовые у Троицких ворот почти незаметно, но не останавливаясь постукивали подошвами неуклюжих валенок . Задыхаясь от дымного морозного воздуха, бежала до Тверской, в ледяном автобусе, зажатая телогрейками, шинелями и громоздкими салопами - до Александра Невского, а там напрямую, мимо развалин Храма, к институту.
В начале апреля на улице было минус двадцать.
На лекциях сидели в пальто, счастливчики, обладатели перчаток, записывали лекции, не снимая их, другие дышали на руки. Настроение у всех было мрачнейшее. В столовой только перловая каша и жидкий чай с сахарином.
Каролина Васильевна настаивала, чтоб брала с собой бутерброды, и каждое утро оставляла для нее завернутый в кальку пакет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79