Нет, не пойду.
– Нет, я тебя не к покойнику зову. Вопросов полдюжины задам - и гривенник твой.
– Задавай, - позволил из-за двери Петров.
– Где твой дружок Митька, что на всемирную свечу деньги собирал? Жив? А коли жив - так где схоронился?
– Уходи, уходи! - послышалось из-за двери. - Уходите, Христа ради! Или мало вам, что вы с ним сотворили? Ангела Господь вам, неразумным, послал! Ангела сапожищами стоптали!
И опять в сенях что-то загремело.
– Ты что-либо понимаешь? - спросил у Левушки озадаченный Архаров и крикнул: - Петров, мы ангелов не топтали! Ответь, сделай милость, где твой дружок Митька, не то дверь с петель снимем!
– Снимайте, нехристи! - донеслось из сеней. - А я вот подожгусь изнутри! Святое дело сгубили! Богородицу ограбили! Ангела в домы свои не пустили! Храм осквернили! Иуду из меня сотворили! Поделом на вас мор напал, поделом! И каменный дождь на ваши головы падет!
– Не валяй дурака, Петров! - отвечал на это Архаров. - Мы для того и и пришли, чтобы нехристей покарать! Коли ответишь на вопросы - может статься, сыщем убийц митрополита…
– Уйдите, а то подожгусь! - повторял незримый Устин - а может, и не Устин, а кто-то иной, проверить это сейчас не было возможности.
Архаров и Левушка отошли на шаг от двери.
– Не пойму, - сказал Архаров. - Когда чушь несут, не сразу и разберешься, врут тебе, или хоть крупица правды в брехне имеется.
– Не может быть, чтобы не знал, где тот мастеровой Митька прячется! - воскликнул Левушка.
– Вот и я полагаю, что знает… А про ангелов выкликать и я могу, коли начальство прикажет. Эй, Петров!
Ответа не было.
– Не дури, выгляни!
В домишке молчали.
– Слушай, Петров, вот я рубль на крыльцо кладу! Слышишь - рубль! Надумаешь на вопросы отвечать - ищи у Головинского дворца палатки Преображенского полка, спроси капитан-поручика Архарова!
– Ты ты ему свое прозвание записал бы, что ли, - посоветовал Левушка. - Он же дьячок, значит, грамотный.
– А на чем прикажешь?
Левушка пошарил по карманам, отыскал пеструю конфектную бумажку. Но чем писать - не было.
Архаров завернул в нее рублевик и действительно положил на крыльцо.
– Пошли, - сказал он Левушке. - Больше ничего придумать не могу. Все три меченых рубля роздал. Себе пока оставил четвертый.
Он подумал - и носком сапога закинул в костер приготовленное поблизости топливо - то ли сухой навоз, то еще чего похуже. Коли уж обороняться дымом - так пусть дымит без перерыва.
– Этому ты рубль дал правильно, - убежденно сказал Левушка. - Помяни мое слово - он не умом тронулся, он дурочку ломает. И сей рублевик еще вынырнет! Знать бы еще, где! А… постой!… Где ты его взял, рублевик-то?…
– В кошельке, - преспокойно отвечал Архаров. И в доказательство извлек из глубин правого кармана кошелек.
– Но, позволь…
– Тучков, я не сыщик. Однако малость соображаю. У меня нарочно один из меченых рублей лежал особо, вот и пригодился. Тот разносчик ведь мог свой товар из пропавшего сундука горстью зачерпнуть. Там у него побрякушки недорогие были - как раз те, что на каждый день надевают, такие - что баба, послушав про свечу, тут же их из ушей, с пальца, да в сундук… понял?
– Как не понять, - обиженно отвечал Левушка, сильно недовольный, что Архаров не предупредил его об уловке. И пошел к забору, и подвинул к нему ногой чурбачок, чтобы ловчее залезать.
– Ты куда? - задумчиво спросил Архаров.
– На улицу.
– А калитка на что?
– Так заперта же!
Архаров подошел к калитке и открыл щеколду.
– Так для тех, кто на улице, заперта. А кто во дворе - ее запросто откроет. Пошли, философ, пока еще чего не намудрил.
* * *
Дьячок Устин, одетый в старенький подрясник, еще молодой, из тех малоподвижных домоседов и книжников, светловолосых и рыхловатых, чья белизна доходит до неживой прозрачности, громоздил лавку на бочонок, чтобы сделать сени вовсе неприступными. Ему редко приходилось управляться с тяжестями, так что все ползло, рушилось, вещи отказывались выполнять не свойственные им обязанности, и он умаялся подпирать их. Наконец вроде получилось. Можно было вздохнуть с некоторым облегчением.
– Ах, они ищут убийц митрополита? - сам себя спросил Устин. - Господи, долго ли будет мука сия?… Господи, да покарай же наконец, сил моих больше нет!
Он прислушался. Нехристи, желавшие задавать вопросы, что-то притихли. Ложь, ложь пропитала все их слова! Может, коли затаиться, - уйдут?…
Убедившись, что его укрепления недвижимы, он открыл дверь из сеней в горницу, вошел и тяжко вздохнул.
В горнице на лавке лежал наподобие покойника человек - лицом вверх, ноги ровно вытянуты. Когда дверь открылась, он отвернул голову к стене.
– Не сердись, Митя. Пусть кто хочет приходит, а я тебя не выдам, - пообещал Устин. - Не сердись, прости меня, Христа ради. Ты молись лучше. Бог услышит. В разум придешь, тогда я тебя развяжу…
Митя молчал.
Устин потрогал ему лоб, потрогал свой. Жар был, не такой, от коего мечутся в беспамятстве, но - был…
– Я тебя не обидел, я тебя спас, - проникновенно сказал Устин. - Я тебя не выдал, я тебя сюда привел, сам тебя вылечу. Ведь ты не зачумленный, Митенька, а они бы тебя в барак свезли, живым в землю закопали. Не отдам, слышишь? Даром ли я тебя от Донской обители сюда чуть ли не на руках нес? Митенька, ты меня слышишь?
Он очень осторожно присел в ногах у больного. Тот чуть повернул голову, глянул на Устина - и опять уставился в стенку.
– И свечу другую поставим, хочешь? Наберем денег… Я домишко продам - хочешь? Все сделаю, только не молчи.
Митя не отвечал. Он и впрямь смахивал на покойника - лежал с полуоткрытым ртом, почти не дыша. Его сухое темное лицо было неподвижно и страшновато, как у человека, который весь, полностью, улетел в те миры, что роятся, пересекаясь и сливаясь, у него в голове.
– А может, выйти? - спросил сам себя Устин. - Может, это ОН догадался? Может, это ОН их подослал? ОН же нас хорошо запомнил - и меня, и тебя. Выйти - и зажмуриться, стерпеть, недолго же… Пусть рука Божия покарает… Нет. Не могу. Кто же тогда о тебе, Митька, позаботится? Только ты меня на сем свете и держишь…
Митя повернулся к нему и что-то прошептал.
– Не пойму, говори внятно… Пить, что ли? Сейчас поднесу.
Устин побежал в сени, принес ковшик воды, приподнял Митину голову и выпоил ему несколько глотков.
– Может, опамятуешься? - спросил с надеждой. - А я бы и покормил тебя, у меня хлебец еще есть, луковицы, яблоки…
От этих слов ему самому есть захотелось.
Устин отломил от краюхи небольшой кусочек и медленно его сжевал. Потом забрался на лавку и выглянул в окошко.
– Ушли, ироды. И калитка нараспашку, - пожаловался он Мите. - Пойду затворю да навоза в огонь подкину. Или караулят? Как ты полагаешь, Митенька?
Тот не ответил. Устин некоторое время смотрел на него с лавки, потом спустился и встал на колени у скамьи, подняв бледное лицо к образам в красном углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
– Нет, я тебя не к покойнику зову. Вопросов полдюжины задам - и гривенник твой.
– Задавай, - позволил из-за двери Петров.
– Где твой дружок Митька, что на всемирную свечу деньги собирал? Жив? А коли жив - так где схоронился?
– Уходи, уходи! - послышалось из-за двери. - Уходите, Христа ради! Или мало вам, что вы с ним сотворили? Ангела Господь вам, неразумным, послал! Ангела сапожищами стоптали!
И опять в сенях что-то загремело.
– Ты что-либо понимаешь? - спросил у Левушки озадаченный Архаров и крикнул: - Петров, мы ангелов не топтали! Ответь, сделай милость, где твой дружок Митька, не то дверь с петель снимем!
– Снимайте, нехристи! - донеслось из сеней. - А я вот подожгусь изнутри! Святое дело сгубили! Богородицу ограбили! Ангела в домы свои не пустили! Храм осквернили! Иуду из меня сотворили! Поделом на вас мор напал, поделом! И каменный дождь на ваши головы падет!
– Не валяй дурака, Петров! - отвечал на это Архаров. - Мы для того и и пришли, чтобы нехристей покарать! Коли ответишь на вопросы - может статься, сыщем убийц митрополита…
– Уйдите, а то подожгусь! - повторял незримый Устин - а может, и не Устин, а кто-то иной, проверить это сейчас не было возможности.
Архаров и Левушка отошли на шаг от двери.
– Не пойму, - сказал Архаров. - Когда чушь несут, не сразу и разберешься, врут тебе, или хоть крупица правды в брехне имеется.
– Не может быть, чтобы не знал, где тот мастеровой Митька прячется! - воскликнул Левушка.
– Вот и я полагаю, что знает… А про ангелов выкликать и я могу, коли начальство прикажет. Эй, Петров!
Ответа не было.
– Не дури, выгляни!
В домишке молчали.
– Слушай, Петров, вот я рубль на крыльцо кладу! Слышишь - рубль! Надумаешь на вопросы отвечать - ищи у Головинского дворца палатки Преображенского полка, спроси капитан-поручика Архарова!
– Ты ты ему свое прозвание записал бы, что ли, - посоветовал Левушка. - Он же дьячок, значит, грамотный.
– А на чем прикажешь?
Левушка пошарил по карманам, отыскал пеструю конфектную бумажку. Но чем писать - не было.
Архаров завернул в нее рублевик и действительно положил на крыльцо.
– Пошли, - сказал он Левушке. - Больше ничего придумать не могу. Все три меченых рубля роздал. Себе пока оставил четвертый.
Он подумал - и носком сапога закинул в костер приготовленное поблизости топливо - то ли сухой навоз, то еще чего похуже. Коли уж обороняться дымом - так пусть дымит без перерыва.
– Этому ты рубль дал правильно, - убежденно сказал Левушка. - Помяни мое слово - он не умом тронулся, он дурочку ломает. И сей рублевик еще вынырнет! Знать бы еще, где! А… постой!… Где ты его взял, рублевик-то?…
– В кошельке, - преспокойно отвечал Архаров. И в доказательство извлек из глубин правого кармана кошелек.
– Но, позволь…
– Тучков, я не сыщик. Однако малость соображаю. У меня нарочно один из меченых рублей лежал особо, вот и пригодился. Тот разносчик ведь мог свой товар из пропавшего сундука горстью зачерпнуть. Там у него побрякушки недорогие были - как раз те, что на каждый день надевают, такие - что баба, послушав про свечу, тут же их из ушей, с пальца, да в сундук… понял?
– Как не понять, - обиженно отвечал Левушка, сильно недовольный, что Архаров не предупредил его об уловке. И пошел к забору, и подвинул к нему ногой чурбачок, чтобы ловчее залезать.
– Ты куда? - задумчиво спросил Архаров.
– На улицу.
– А калитка на что?
– Так заперта же!
Архаров подошел к калитке и открыл щеколду.
– Так для тех, кто на улице, заперта. А кто во дворе - ее запросто откроет. Пошли, философ, пока еще чего не намудрил.
* * *
Дьячок Устин, одетый в старенький подрясник, еще молодой, из тех малоподвижных домоседов и книжников, светловолосых и рыхловатых, чья белизна доходит до неживой прозрачности, громоздил лавку на бочонок, чтобы сделать сени вовсе неприступными. Ему редко приходилось управляться с тяжестями, так что все ползло, рушилось, вещи отказывались выполнять не свойственные им обязанности, и он умаялся подпирать их. Наконец вроде получилось. Можно было вздохнуть с некоторым облегчением.
– Ах, они ищут убийц митрополита? - сам себя спросил Устин. - Господи, долго ли будет мука сия?… Господи, да покарай же наконец, сил моих больше нет!
Он прислушался. Нехристи, желавшие задавать вопросы, что-то притихли. Ложь, ложь пропитала все их слова! Может, коли затаиться, - уйдут?…
Убедившись, что его укрепления недвижимы, он открыл дверь из сеней в горницу, вошел и тяжко вздохнул.
В горнице на лавке лежал наподобие покойника человек - лицом вверх, ноги ровно вытянуты. Когда дверь открылась, он отвернул голову к стене.
– Не сердись, Митя. Пусть кто хочет приходит, а я тебя не выдам, - пообещал Устин. - Не сердись, прости меня, Христа ради. Ты молись лучше. Бог услышит. В разум придешь, тогда я тебя развяжу…
Митя молчал.
Устин потрогал ему лоб, потрогал свой. Жар был, не такой, от коего мечутся в беспамятстве, но - был…
– Я тебя не обидел, я тебя спас, - проникновенно сказал Устин. - Я тебя не выдал, я тебя сюда привел, сам тебя вылечу. Ведь ты не зачумленный, Митенька, а они бы тебя в барак свезли, живым в землю закопали. Не отдам, слышишь? Даром ли я тебя от Донской обители сюда чуть ли не на руках нес? Митенька, ты меня слышишь?
Он очень осторожно присел в ногах у больного. Тот чуть повернул голову, глянул на Устина - и опять уставился в стенку.
– И свечу другую поставим, хочешь? Наберем денег… Я домишко продам - хочешь? Все сделаю, только не молчи.
Митя не отвечал. Он и впрямь смахивал на покойника - лежал с полуоткрытым ртом, почти не дыша. Его сухое темное лицо было неподвижно и страшновато, как у человека, который весь, полностью, улетел в те миры, что роятся, пересекаясь и сливаясь, у него в голове.
– А может, выйти? - спросил сам себя Устин. - Может, это ОН догадался? Может, это ОН их подослал? ОН же нас хорошо запомнил - и меня, и тебя. Выйти - и зажмуриться, стерпеть, недолго же… Пусть рука Божия покарает… Нет. Не могу. Кто же тогда о тебе, Митька, позаботится? Только ты меня на сем свете и держишь…
Митя повернулся к нему и что-то прошептал.
– Не пойму, говори внятно… Пить, что ли? Сейчас поднесу.
Устин побежал в сени, принес ковшик воды, приподнял Митину голову и выпоил ему несколько глотков.
– Может, опамятуешься? - спросил с надеждой. - А я бы и покормил тебя, у меня хлебец еще есть, луковицы, яблоки…
От этих слов ему самому есть захотелось.
Устин отломил от краюхи небольшой кусочек и медленно его сжевал. Потом забрался на лавку и выглянул в окошко.
– Ушли, ироды. И калитка нараспашку, - пожаловался он Мите. - Пойду затворю да навоза в огонь подкину. Или караулят? Как ты полагаешь, Митенька?
Тот не ответил. Устин некоторое время смотрел на него с лавки, потом спустился и встал на колени у скамьи, подняв бледное лицо к образам в красном углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96