– Что они мне могут сделать? – спросил император, выразительно кладя ладонь на рукоять своего меча.
– Могут. Они мне очень не нравятся, Зу. Сделай милость старику, не ходи.
Пока они обменивались репликами, стоя у самого парадного входа, впереди всех вельмож и воинов, люди на площади начали заметно волноваться. Будто кто-то невидимый дирижировал этим странным оркестром.
– Император хочет отказаться от благословения вайделотов! – заорал кто-то.
– Он хочет рассориться со Змеебогом!!! – крикнули с противоположной стороны.
– Прими благословение, аита! – истошно закричала какая-то женщина, простирая к императору руки.
Толпу охватывало исступление.
– Император принесет нам горе и смерть!!! Сойди к жрецам!
Зу-Л-Карнайн нахмурился. Самым верным было бы отдать тхаухудам приказ очистить площадь и схватить лжежрецов, но, во-первых, он не мог воевать с собственными подданными, а во-вторых, он засомневался, что бесконечно преданные ему воины сейчас станут повиноваться. Тихий внутренний голос упрямо твердил, что не все сейчас происходит как обычно, что люди одурманены чем-то и его солдаты не составляют исключения.
Смертельно побледнел Агатияр. Сжал крепче свой меч император и решительно шагнул вперед, спускаясь по лестнице к застывшим в ожидании жрецам. Все внутри Зу-Л-Карнайна сопротивлялось этому поступку, он был уверен, что перед ним стоят чужаки, оборотни. Даже если бы письмо Каэтаны не подоспело ко времени, то и тогда он бы заметил разницу между теми, кто приехал на белой колеснице ко дворцу, выдавая себя за его жрецов, и теми, кто уходил в пустыню в поисках правды, – скромными, добрыми и вовсе не такими надменными и жестокими.
Люди бесновались, кричали все громче, и император начал медленно приближаться к неизвестной опасности, грозившей ему смертью или чем-то еще более страшным.
И тут двое увальней выскочили из толпы, оттолкнув тхаухудов, тщетно пытавшихся преградить им дорогу. Это были румяные деревенские крепыши, улыбчивые, наивные, чуждые интриг и подлости. Они с детским доверчивым любопытством уставились на статных стариков в белых ниспадающих одеяниях, после чего один из них обратился к другому:
– Слышь-ка, а енто вовсе как и не нашенские будут, потому как у нашенских зрачки людские, а у ентих кошачьи, как у братцев Лахаталовых, но только еще противней.
Люди взвились было, услышав последнюю фразу, но увальни не унимались, и – странное дело – никто их не трогал. Оторопело глядели на молодых нахалов воины охраны, затихла толпа, и только легкий ропот пролетал из конца в конец.
– Вы че, себя в зеркале не разглядели, как из дому выходили? – спросил второй парень.
А потом случилось дивное: неизвестно откуда он извлек ловким движением огромное зеркало в бронзовой раме в виде извивающихся змей и поставил его на мраморные плиты дворцовой площади, прямо перед жрецами. Это зеркало и четверо дюжих мужчин не смогли бы поднять, а достать его из-за пазухи было и вовсе немыслимо.
Если бы здесь была Каэтана, она бы молвила пару ласковых слов тому нахалу, который утащил из ее комнаты бесценный подарок одного из правителей Сонандана, – ведь ему было около полутора тысяч лет.
Но главное свершилось: зеркало Истины показало настоящее лицо того, кто отразился в нем – пусть и против своей воли.
Лжежрецы не успели ничего предпринять, только беспомощно замахали руками, пытаясь отогнать увальней с их зеркалом. А люди в толпе глупо захихикали. Они еще не видели того, что успел заметить император. Увидев себя в зеркале, двое стариков странно изменились в лице: жесткие, сухие черты вдруг смягчились, а затем как бы поплыли, потекли, словно растаявший воск, обнажая настоящие лица, скрытые под масками, вылепленными (чего греха таить?) с удивительным сходством.
Кожа на лицах «жрецов» внезапно приобрела жутковатый коричневый цвет, словно вмиг стала грязной и скукожившейся. Кроме того, она вся была в отвратительных бородавках, пузырях и жутких наростах... Острые уши и плоские носы с огромными провалами ноздрей не украшали эти физиономии, равно как и крохотные алые глазки под выступающими надбровными дугами, и рты, похожие на язвы.
А толпа будто вмиг протрезвела, пробудилась ото сна, очнулась от дурмана. И ужаснулась увиденному. Кто-то со всех ног ринулся прочь, кто-то так и застыл на месте, хватая открытым ртом теплый воздух, как рыба, выброшенная на берег. Тхаухуды, призванные охранять порядок и покой, выставили вперед обнаженные мечи и решительно двинулись на монстров, готовые истребить их по первому слову повелителя.
Облегченно вздохнул Агатияр. Сомкнулись тесным кольцом вокруг своего аиты преданные телохранители. И император просиял радостной улыбкой, потому что мир вдруг стал прежним, а внутренний голос скромно замолчал.
– Кто это был? – спросил Зу-Л-Карнайн у одного из деревенских увальней, учудивших шутку с зеркалом.
– Онгоны, великий император. Самые настоящие онгоны, а это печально, потому что сии твари живучи и злобны. Они жестоко мстят тем, кто сражается с ними. Они в любой момент могут связаться с тем, кто породил их. А повелителем онгонов является Мелькарт. Это его любимые создания – умные, хитрые, расчетливые.
– А мне показалось, вы так легко их убили.
– Они были очень слабы после того, как обнаружилась их сущность. Ведь это не шутка – посмотреть в зеркало Истины. Ох, задаст нам Каэ трепку, если узнает, что мы ее драгоценное имущество уволокли. Лучше ничего ей не рассказывай.
Розовощекий крепыш, в ярком кафтане серебристо-серого оттенка, подошел к упомянутому зеркалу и внимательно в него посмотрел. Сверкающая поверхность тут же отразила розовые шпалеры, затканные золотыми пчелами, шкаф, заставленный книгами, и кресло с высокой спинкой. Словом, рабочий кабинет аиты. И прекрасного бога с драконьими крыльями за спиной, которые трепетали полупрозрачными облаками.
Тиермес отошел от зеркала и молвил:
– Вот видите, даже я не могу сохранить другой облик.
Зу-Л-Карнайн склонил голову перед бессмертным:
– Я признателен тебе, Владыка Ада Хорэ, за то, что ты сегодня для нас сделал. И был бы рад узнать, кого еще я должен благодарить за помощь.
Второй паренек, сидевший на краешке стола, хмыкнул, отряхнулся, словно собака, вылезшая из воды, и миру явилось смуглое и неправильно-красивое лицо Малаха га-Мавета со сверкающими желтыми глазами. Он был, по своему обыкновению, в черном, но увечья своего больше не стыдился или просто так привык к нему, что стал понемногу забывать, – в любом случае было видно, что у Бога Смерти нет правой руки.
– Прими мою благодарность за мальчика, – тихо сказал старый визирь, подходя к Черному богу.
– Не за что. Всегда рад. – Га-Мавет говорил, а сам думал, что, верно, мир перевернулся, а уж он сам себя точно не узнает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118