Гамон вынул из кармана носовой платок и провел им по вспотевшему лбу.
— Я не убийца! — захрипел он. — В конце концов, что бы я ни сделал, они могут лишь повесить меня. — И, взглянув на Джоан, он продолжал: — Я хотел вам кое-что сказать, но вы спутали мои планы. Мне нетрудно будет выяснить, находится ли Морлек в Танжере.
— Я не утверждала, что он в Танжере. Об этом мне ничего неизвестно.
Лицо Гамона прояснилось.
— В таком случае он прибудет в Танжер. И я думаю, что не станет медлить, как только ему станет известно, что вы находитесь здесь. Вы любите друг друга? Да, я видел, как он поцеловал вас в лесу!..
Гамон о чем-то задумался.
— Да, я скоро выясню, в Танжере ли он, — и с этими словами он покинул комнату, пройдя через маленькую дверь, скрытую занавесом.
Через несколько минут к Джоан снова пришла мавританка и провела ее в другую комнату. В этой комнате оказалась ванна, вделанная в пол, и девушка знаками пояснила, чтобы Джоан разделась. На низком сиденьи лежало приготовленное для Джоан платье. Джоан попыталась воспротивиться, но девушка выразительно указала на дверь, и Джоан поняла, что в случае сопротивления будет применена сила. Поэтому она повиновалась и. раздевшись, вошла в ванну.
После купания рабыня подала ей мохнатое полотенце и арабскую одежду.
— Мне придется надеть это платье? — осведомилась Джоан на ломаном испанском языке.
— Да, сеньорита, — ответила рабыня, и Джоан принялась за свой туалет.
Костюм, приготовленный для нее, совсем не походил на одеяния мавританских девушек, которые ей проходилось видеть на сцене.
Он был свободен от всяких побрякушек, и Джоан почувствовала себя в нем очень хорошо. Из своего прежнего костюма у Джоан сохранились лишь чулки. Затем девушка отвела Джоан в первую комнату и оставила ее там в одиночестве.
С наступлением темноты к ней вторично явился Гамон.
— Ваш приятель Морлек натворил много дел в Танжере, и его преследуют теперь марокканские власти. Он сам в этом повинен. Морлек достаточно хорошо знаком с местными обычаями, чтобы не считаться с ними. Он проник в гарем одного высокопоставленного лица. Быть может, вас заинтересует сообщение, что он пытался разыскать вас.
— Все, что его касается, интересует меня, — сказала Джоан.
Гамон нахмурился.
— Было бы лучше, Джоан, если бы наконец вы отдали себе отчет в том, в каком положении находитесь. В вашей и в моей жизни вскоре наступят большие перемены.
Он опустился рядом с нею на диван.
— Наконец-то я заживу жизнью, о которой всегда мечтал. В этой стране действительно имеется возможность сладкого покоя и ничегонеделания.
— Неужели вы воображаете, что здесь вы вне пределов правосудия?
— Правосудие! Справедливость! — иронически усмехнулся Гамон. — В этой горной стране существует только один закон — закон сильного, а затем дружба с тем, кто властвует. Вы вот не слышали о том, что здесь обитает некий Райзули, уже два десятка лет живущий по своим законам и слушающийся только самого себя? Дорогая Джоан, ни одно европейское государство не затеет войны из-за того, что на вашу долю выпали здесь кое-какие неприятности. Более того, я оказываю вам большую услугу, предоставляя возможность познать жизнь, которую вы до сих пор не знали.
— Что это значит? — серьезно спросила Джоан.
— Это значит, что вы выйдете за меня замуж. Вам предстоит потерпеть один или два года, но мавританские браки заключаются менее сложным образом, чем европейские. Вам придется изучить арабский язык, и я буду вашим учителем. Мы будем читать стихи Гафиза в подлиннике. И впоследствии вы с сожалением вспомните прежнюю Джоан Карстон, которая и понятия не имела обо всех этих красотах жизни…
— Вы красиво говорите, — перебила его Джоан. — Кто бы мог представить, что человек ваших лет и вашего уродства был бы так падок на поэзию.
Она заложила руки за спину и свысока поглядела на Гамона.
— Право, вы достойный внимания человек, — выразительно произнесла она. — Я не знаю, сколько загубленных жизней на вашей совести, но не сомневаюсь в том, что вы не остановились бы перед убийством. Я убеждена в том, что все ваше богатство зиждется на какой-нибудь грязной истории и куплено ценой ужасного преступления. Прямо не верится, что в наше время еще существуют люди, подобные вам, но, должно быть, это так, раз вы еще живы.
Гамон был вне себя от злости. Никогда ему не приходилось слышать таких откровенных и беспощадных высказываний о себе.
Лицо его исказилось, и он выдавил с усилием:
— Я не убийца, слышите? Я… я… я многое натворил на своем веку… но я не убийца…
— Кто же убил Ферри Фаррингтона? — спокойно спросила Джоан.
Он поднял на нее глаза, и она прочла в этом взгляде и страх, и озабоченность.
— Я не знаю, может быть… это я сделал… Я не хотел его убивать… Я хотел… убить Морлека… Я поехал к нему на автомобиле и прошел три мили пешком…
И он прикрыл глаза рукою, словно силясь отогнать от себя тягостное воспоминание.
— Проклятье!.. — вскричал он, овладев собой. — Как смеете вы говорить мне подобные вещи! Я вам заткну рот, я вас лишу возможности говорить обо мне! — и с этими словами он поспешил к выходу.
Больше в этот вечер она его не видела. К ночи Джоан задремала.
Вдруг скрипнула дверь, и на пороге показалась мавританская девушка. В руках у нее было длинное синее пальто. Не произнеся ни слова, она подошла к Джоан и набросила ей пальто на плечи. Итак, должна была начаться вторая часть ее путешествия.
Куда же она приведет Джоан? Девушка надеялась, что где-либо встретится с Джемсом, и что он придет к ней на помощь.
Глава 20. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Гамон не солгал, когда объявил Джоан, что Джемс впутался в неприятную историю с должностными лицами. Но Джемс не боялся этих затруднений.
Танжерский паша, верховный повелитель правоверных, мирно сидел на кофе, когда слуга доложил ему о появлении Джемса.
Паша провел рукой по окладистой бороде и нахмурился.
— Скажи ему, что я не могу его принять. Шериф Сади Гафиз подал на него жалобу, и эта жалоба будет завтра разбираться в консульском суде.
Слуга удалился, но скоро вернулся и сообщил:
— О господин, меня посылает Мирлака — он ответил на твои слова всего лишь одним словом.
— Ты глупец и ослушник, — сердито вскричал паша, — я ведь сказал тебе, что не хочу его видеть. Что за слово он сказал тебе?
— Он сказал одно слово, он сказал: «сахар».
Это невинное словечко произвело на пашу сильное впечатление. Он смущенно почесал голову.
— Впусти его ко мне, — сказал он после минутного раздумья.
— Да будет мир над твоим домом, Теффик-паша! — приветствовал пашу Джемс.
— И да будет мир над твоим домом, — ответил паша и движением руки приказал слуге удалиться.
— Ваша светлость, — продолжал он, — должен вам сказать, что в Танжере царит большое недовольство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43