Но новоприбывшие сразу запротестовали:
– Как бы не так! Я не в каком-то второразрядном сортире! – громко закричала краснолицая женщина. – Я – пайщица и имею право присутствовать на годичном собрании, и я там буду. – Своей мясистой рукой она отстранила пожилого работника охраны, раздвинула ограждение, важно вошла в уже переполненный банкетный зал. Несколько человек оттеснили стражника и последовали за ней. Он только беспомощно пожимал плечами, затем попросту снял веревку и даже попытался навести порядок в потоке людей, двигающихся в банкетный зал.
К Терезе Ван Бэрен обратился худой, серьезного вида человек:
– Странно все получается! Я прилетел сюда из Нью-Йорка и хочу задать на собрании кое-какие вопросы.
– Во втором зале будет микрофон, – заверила она его, – и все вопросы, как и ответы, оттуда услышат в обоих залах. Человек с ненавистью глянул на беспорядочную толпу:
– Большинство из них лишь мелкие пайщики. А у меня десять тысяч акций. Сзади раздался голос:
– У меня двадцать акций, мистер, но мои права ничуть не меньше ваших.
В конечном счете обоим пришлось пройти в малый зал.
– Насчет мелких пайщиков он прав, – заметила Ван Бэрен, обращаясь к Шарлетт Андерхил, на некоторое время оказавшейся рядом с ней в фойе.
Шарлетт покачала головой:
– Многие из здесь присутствующих имеют не более десятка акций. Лишь у очень немногих их более ста.
Нэнси Молино из “Калифорния экзэминер” наблюдала за людским потоком. Она стояла неподалеку от Терезы и Шарлетт.
– Слышишь? – спросила ее Ван Бэрен. – Самое настоящее опровержение утверждений, будто мы огромная монолитная компания. Те люди, которых ты видишь здесь, и есть ее владельцы.
Молино скептически заметила:
– Но здесь немало и крупных, состоятельных держателей акций.
– Не так много, как вам может показаться, – вставила Шарлетт Андерхил. – Более пятидесяти процентов наших пайщиков – мелкие вкладчики со ста акциями и даже меньше. Наш крупнейший единоличный пайщик – трест, владеющий капиталом работников компании, у него восемь процентов акций. То же самое вы обнаружите и в других компаниях коммунального хозяйства.
Судя по всему, это не убедило журналистку.
– Я не видела тебя, Нэнси, с тех пор как ты написала эту пакостную статейку о Ниме Голдмане, – сказала Тереза. – Неужели тебе и в самом деле нужно было это сделать? Ним – отличный работящий парень.
Нэнси Молино слегка улыбнулась.
– Тебе она не понравилась? А мой редактор посчитал, что заметка великолепная. – Сочтя тему законченной, она продолжала осматривать фойе отеля, а потом бросила:
– “Голден стейт пауэр энд лайт”, видимо, не в состоянии вести дело должным образом. Многие из собравшихся здесь столь же недовольны своими счетами за энергию, как и своими дивидендами.
Ван Бэрен посмотрела туда же, куда устремила свой взгляд журналистка, – на маленькую группку, окружившую стол бухгалтеров. Понимая, что многие пайщики являются одновременно и потребителями, “ГСП энд Л” на годичных собраниях устанавливала этот стол, чтобы любой мог подойти и сразу же на месте справиться о плате за газ и электричество. Три клерка за столом разбирали жалобы, рядом стояла все увеличивающаяся толпа ожидающих своей очереди. Раздался протестующий женский голос:
– Меня не волнует, что вы говорите, но этот счет не правильный. Я живу одна и не расходую энергии больше, чем два года назад, а плата возросла вдвое.
Справляясь с показаниями на видеодисплее, связанном с компьютером, молодой служащий продолжал объяснять, что именно вошло в этот счет. Но женщина оставалась непреклонной.
– Иногда, – сказала Ван Бэрен Нэнси Молино, – одни и те же люди хотят меньше платить и больше получать. Сложно объяснить, почему невозможно одновременно то и другое.
Ничего не сказав, журналистка ушла.
В час сорок, за двадцать минут до начала собрания, во втором зале можно было лишь стоять, а люди все подходили.
– Я здорово обеспокоен, – признался Гарри Лондон Ниму Голдману. Оба находились сейчас между банкетным залом и дополнительным помещением, в том месте, где шум достигал апогея.
Лондона и нескольких человек из его отдела “взяли в аренду” по случаю собрания, чтобы укрепить обычный персонал “ГСП энд Л”, занимающийся обеспечением безопасности. Несколько минут назад Эрик Хэмфри послал Нима лично оценить состояние дел. Президент, обычно раскованно общавшийся с пайщиками перед собранием, по совету начальника службы безопасности сегодня ввиду агрессивного настроения толпы в холле отеля не появился. В этот момент Хэмфри проводил совещание с высшими служащими и директорами, которые должны были вместе с ним выйти на сцену банкетного зала в два часа.
– Я обеспокоен, – повторил Лондон, – потому что думаю, что еще до окончания всего этого мы столкнемся с насилием. Ты был снаружи?
Ним покачал головой, а потом, сделав приглашающий жест, повел его к внешнему вестибюлю и на улицу. Они проскользнули через боковую дверь и, свернув, оказались перед отелем.
На площади перед отелем “Святой Чарлз” обычно располагался гостиничный транспорт – такси, личные автомобили и автобусы. Но сейчас все движение было заблокировано толпой из нескольких сотен кричащих и размахивающих плакатами демонстрантов. Узкий проход для пешеходов оцепили полицейские, они же не позволяли демонстрантам продвинуться ближе к зданию.
Телевизионщики, которым не разрешили присутствовать на собрании пайщиков, вышли на улицу и стали снимать происходящее там. Над головами толпы были подняты фанерные щиты с лозунгами: “Поддержите “Энергию и свет для народа”, “Народ требует снижения тарифов на газ и электричество”, “Уничтожьте капиталистического монстра “ГСП энд Л”, “Энергия и свет для народа” выступает за передачу “ГСП энд Л” в общественную собственность”, “Люди важнее прибылей”.
Все прибывающие группы пайщиков “ГСП энд Л”, проходя через полицейские наряды, читали эти призывы.
Низкорослый, небрежно одетый лысоватый мужчина со слуховым аппаратом остановился и со злостью закричал на демонстрантов:
– Я такой же народ, как и вы, и я всю жизнь работал, чтобы купить несколько акций…
Бледный юноша в очках, одетый в спортивный костюм Стэнфордского университета, съязвил:
– Обожрись, капиталистическая жадюга! Одна из новоприбывших – моложавая привлекательная женщина – отпарировала:
– Быть может, если бы некоторые из вас получше работали и накопили немного…
Ее слова потонули в хоре голосов: “Зажмем спекулянтов!”, “Власть принадлежит народу!"
Женщина двинулась на кричащих, подняв кулак:
– Послушайте, бездельники! Я не спекулянтка. Я рабочая, в профсоюзе и…
– Спекулянтка!.. Капиталистка, кровопийца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
– Как бы не так! Я не в каком-то второразрядном сортире! – громко закричала краснолицая женщина. – Я – пайщица и имею право присутствовать на годичном собрании, и я там буду. – Своей мясистой рукой она отстранила пожилого работника охраны, раздвинула ограждение, важно вошла в уже переполненный банкетный зал. Несколько человек оттеснили стражника и последовали за ней. Он только беспомощно пожимал плечами, затем попросту снял веревку и даже попытался навести порядок в потоке людей, двигающихся в банкетный зал.
К Терезе Ван Бэрен обратился худой, серьезного вида человек:
– Странно все получается! Я прилетел сюда из Нью-Йорка и хочу задать на собрании кое-какие вопросы.
– Во втором зале будет микрофон, – заверила она его, – и все вопросы, как и ответы, оттуда услышат в обоих залах. Человек с ненавистью глянул на беспорядочную толпу:
– Большинство из них лишь мелкие пайщики. А у меня десять тысяч акций. Сзади раздался голос:
– У меня двадцать акций, мистер, но мои права ничуть не меньше ваших.
В конечном счете обоим пришлось пройти в малый зал.
– Насчет мелких пайщиков он прав, – заметила Ван Бэрен, обращаясь к Шарлетт Андерхил, на некоторое время оказавшейся рядом с ней в фойе.
Шарлетт покачала головой:
– Многие из здесь присутствующих имеют не более десятка акций. Лишь у очень немногих их более ста.
Нэнси Молино из “Калифорния экзэминер” наблюдала за людским потоком. Она стояла неподалеку от Терезы и Шарлетт.
– Слышишь? – спросила ее Ван Бэрен. – Самое настоящее опровержение утверждений, будто мы огромная монолитная компания. Те люди, которых ты видишь здесь, и есть ее владельцы.
Молино скептически заметила:
– Но здесь немало и крупных, состоятельных держателей акций.
– Не так много, как вам может показаться, – вставила Шарлетт Андерхил. – Более пятидесяти процентов наших пайщиков – мелкие вкладчики со ста акциями и даже меньше. Наш крупнейший единоличный пайщик – трест, владеющий капиталом работников компании, у него восемь процентов акций. То же самое вы обнаружите и в других компаниях коммунального хозяйства.
Судя по всему, это не убедило журналистку.
– Я не видела тебя, Нэнси, с тех пор как ты написала эту пакостную статейку о Ниме Голдмане, – сказала Тереза. – Неужели тебе и в самом деле нужно было это сделать? Ним – отличный работящий парень.
Нэнси Молино слегка улыбнулась.
– Тебе она не понравилась? А мой редактор посчитал, что заметка великолепная. – Сочтя тему законченной, она продолжала осматривать фойе отеля, а потом бросила:
– “Голден стейт пауэр энд лайт”, видимо, не в состоянии вести дело должным образом. Многие из собравшихся здесь столь же недовольны своими счетами за энергию, как и своими дивидендами.
Ван Бэрен посмотрела туда же, куда устремила свой взгляд журналистка, – на маленькую группку, окружившую стол бухгалтеров. Понимая, что многие пайщики являются одновременно и потребителями, “ГСП энд Л” на годичных собраниях устанавливала этот стол, чтобы любой мог подойти и сразу же на месте справиться о плате за газ и электричество. Три клерка за столом разбирали жалобы, рядом стояла все увеличивающаяся толпа ожидающих своей очереди. Раздался протестующий женский голос:
– Меня не волнует, что вы говорите, но этот счет не правильный. Я живу одна и не расходую энергии больше, чем два года назад, а плата возросла вдвое.
Справляясь с показаниями на видеодисплее, связанном с компьютером, молодой служащий продолжал объяснять, что именно вошло в этот счет. Но женщина оставалась непреклонной.
– Иногда, – сказала Ван Бэрен Нэнси Молино, – одни и те же люди хотят меньше платить и больше получать. Сложно объяснить, почему невозможно одновременно то и другое.
Ничего не сказав, журналистка ушла.
В час сорок, за двадцать минут до начала собрания, во втором зале можно было лишь стоять, а люди все подходили.
– Я здорово обеспокоен, – признался Гарри Лондон Ниму Голдману. Оба находились сейчас между банкетным залом и дополнительным помещением, в том месте, где шум достигал апогея.
Лондона и нескольких человек из его отдела “взяли в аренду” по случаю собрания, чтобы укрепить обычный персонал “ГСП энд Л”, занимающийся обеспечением безопасности. Несколько минут назад Эрик Хэмфри послал Нима лично оценить состояние дел. Президент, обычно раскованно общавшийся с пайщиками перед собранием, по совету начальника службы безопасности сегодня ввиду агрессивного настроения толпы в холле отеля не появился. В этот момент Хэмфри проводил совещание с высшими служащими и директорами, которые должны были вместе с ним выйти на сцену банкетного зала в два часа.
– Я обеспокоен, – повторил Лондон, – потому что думаю, что еще до окончания всего этого мы столкнемся с насилием. Ты был снаружи?
Ним покачал головой, а потом, сделав приглашающий жест, повел его к внешнему вестибюлю и на улицу. Они проскользнули через боковую дверь и, свернув, оказались перед отелем.
На площади перед отелем “Святой Чарлз” обычно располагался гостиничный транспорт – такси, личные автомобили и автобусы. Но сейчас все движение было заблокировано толпой из нескольких сотен кричащих и размахивающих плакатами демонстрантов. Узкий проход для пешеходов оцепили полицейские, они же не позволяли демонстрантам продвинуться ближе к зданию.
Телевизионщики, которым не разрешили присутствовать на собрании пайщиков, вышли на улицу и стали снимать происходящее там. Над головами толпы были подняты фанерные щиты с лозунгами: “Поддержите “Энергию и свет для народа”, “Народ требует снижения тарифов на газ и электричество”, “Уничтожьте капиталистического монстра “ГСП энд Л”, “Энергия и свет для народа” выступает за передачу “ГСП энд Л” в общественную собственность”, “Люди важнее прибылей”.
Все прибывающие группы пайщиков “ГСП энд Л”, проходя через полицейские наряды, читали эти призывы.
Низкорослый, небрежно одетый лысоватый мужчина со слуховым аппаратом остановился и со злостью закричал на демонстрантов:
– Я такой же народ, как и вы, и я всю жизнь работал, чтобы купить несколько акций…
Бледный юноша в очках, одетый в спортивный костюм Стэнфордского университета, съязвил:
– Обожрись, капиталистическая жадюга! Одна из новоприбывших – моложавая привлекательная женщина – отпарировала:
– Быть может, если бы некоторые из вас получше работали и накопили немного…
Ее слова потонули в хоре голосов: “Зажмем спекулянтов!”, “Власть принадлежит народу!"
Женщина двинулась на кричащих, подняв кулак:
– Послушайте, бездельники! Я не спекулянтка. Я рабочая, в профсоюзе и…
– Спекулянтка!.. Капиталистка, кровопийца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149