А как их у матери отнимешь? И без того злющая Клеопарда – совсем с ума сойдёт, на всё начнёт кидаться. Дядя Серёжа и придумал зайчонка ей вместо щенят подложить, чтобы не скучала, не лютовала.
Так и сделал.
Щенята в ящике сидели. Он их оттуда взял, когда матери не было, а на их место зайчонка положил.
Клеопарда пришла – щенят нет, а сидит в ящике малая зверюшка и её собачьим запахом пахнет: в ящике-то всё с её запахом.
Она и не тронула зайчонка: своим признала. Утешилась им. Кости ему стала таскать, лучшие куски мяса. С такой пищи зайчонок живо бы ножки протянул, да дядя Серёжа кормил его молоком и капустой. Так и не научила Клеопарда своего приёмыша кости глодать и мясо есть – её собачью пищу. Зато научила собачьей храбрости.
Клеопарда была отличным сторожем и к хозяйскому дому никого не подпускала – ни чужого человека, ни собак. С таким злобным видом вылетала им навстречу, что редкая собака не подожмёт хвоста и не пустится наутёк, не дожидаясь, пока эта серая злюка сшибёт с ног.
Ростом она была с волчицу.
Зайчонок взрослел быстро. Зайчихи своих детей и двух недель не кормят. По-заячьему, двухнедельный зайчонок уже «большим» считается и должен сам себе разные вкусные травки разыскивать и прятаться от собак.
Этот зайчонок, хоть ещё махонький, живо из ящика выскочил и бегал по всему двору за своей названой матерью. И во всём ей, как обезьянка, подражал. Клеопарда с места – и он за ней. Она на собаку – и он тоже. Она куснёт – и он старается куснуть собаку. А зубы у него передние – видели зайцев? – длинные, острые, ветки перегрызают. Как куснёт, – из собаки шерсть летит! Собаке не до него: только бы от Клеопарды отбиться. Он, зайчонок, и потерял всякий страх перед собаками. Как где увидит, так и несётся навстречу – кусаться. Храбрей волчонка стал. Соседские собаки все его боялись.
Да вот раз забрёл на двор к дяде Серёже какой-то дальний щенок, который ни Клеопарды не знал, ни храброго её сынишки.
Клеопарды тут не случилось поблизости, а зайчонок её, напившись молочка, спал на сене под ящиком.
Щенок подбежал к ящику, – зайчишка! И кинулся на него.
Собака, конечно, не то, что заяц. Если по-заячьи двухнедельный зайчонок уже «большим» считается, то у трёхнедельной собачонки ещё только глаза прорезаются. Она и в три месяца считается щенком.
Этому щенку месяца четыре уже стукнуло от роду, а он был ещё совсем глупый. Очень хотелось ему зайца поймать. А как за дело взяться толком, он не знал – не приходилось ему ещё на охоте бывать.
Он прыгнул на зайчонка и хвать его зубами за бочок! Надо бы за шиворот или ещё как, а он за бок.
Ну, конечно, шерсти клок выдрал порядочный, плешинку на боку сделал, – а удержать не мог. Зайчонок как вскочит, как махнёт с перепугу через ящик – только его щенок и видел! А тут ещё Клеопарда прибежала, – пришлось щенку поскорей убираться со двора подобру-поздорову.
Клеопарда своему зайчонку рану зализала. Известно ведь: собачий язык – лучше всякого пластыря, и раны залечивает превосходно. Но зайчонок после этого случая жить на дворе у дяди Серёжи больше не захотел. Ночью пролез сквозь забор – и в лес.
Да вот трёх дней не прошло, Джим наш его в лесу и поймал.
Сынишка рассказ мой выслушал и губы надул, чуть не плачет.
– Ну, вот, – говорит. – Ты его, значит, дяде Серёже несёшь. А я думал, он у нас поживёт…
– Что ж, – говорю. – Сегодня-то уж, конечно, у нас переночует, а завтра сходим к дяде Серёже, попросим. Если ему не надо, может, и уступит нам.
Мы пришли домой, и я выпустил зайчонка на пол.
Он сразу в угол, под лавку – и спрятался там.
Сынишка налил ему блюдечко молока, зовёт его:
– Лупленный Бочок, Лупленный Бочок, иди молочко пить. Сладкое!
Зайчонок не выходит.
Сынишка полез за ним под лавку, схватил его за шиворот, вытащил. Зайчонок верещит, задними лапами дрыгает.
– Глупенький, мы же люди, – объясняет ему сынишка, – мы тебя не обидим!
А зайчонок изловчился – и цоп его зубами за палец! Так куснул, что даже кровь пошла.
Сынишка вскрикнул, выпустил его.
Зайчонок опять под лавку.
Тут наш котёнок – у нас ещё котёнок тогда был, ростом поменьше зайчонка, – подбежал к блюдечку и начал лакать из него молоко.
Лупленный Бочок как выскочит, как кинется на него, как куснёт!
Котёнок птицей от него на печку взвился!
Сынишка сквозь слёзы улыбается:
– Вот так заяц!
Мы поужинали, и Джим первый улёгся спать на своё место – у него свой матрасик в углу. Джим очень устал – ведь целый день по лесу бегал, дичь искал, старичок.
Смотрим, Лупленный Бочок к нему ковыляет. Сел на задние лапы, а передними вдруг как забарабанит по Джиму!
Джим вскочил и, ворча и оборачиваясь, ушёл под лавку: не драться же с маленьким, – да всё-таки обидно свою постель такому уступать!..
Лупленный Бочок преспокойно себе улёгся на его матрасике.
Переспали мы ночь. Утром встаём, – Джим так и спит под лавкой на голом полу, а котёнок всё на печке сидит, слезть боится.
Я сынишку спрашиваю:
– Ну, что ж, пойдём к дяде Серёже зайчонка себе просить?
Сынишка посмотрел на котёнка, на Джима, на свой завязанный палец – и говорит:
– Знаешь, что? Пойдём, лучше, отнесём зайчонка дяде Серёже насовсем.
Там мы и сделали. Ну, как, в самом деле, такого скандалиста дома держать! Со всеми дерётся. Уж на что добряк Джим – и с ним не ужился.
Отнесли мы зайчонка дяде Серёже, а он говорит:
– Мне тоже такого не надо. Тащите его, откуда взяли.
Пришлось в лес нести.
Там выпустили.
Зайчонок прыг-прыг – и в кусты.
Даже «до свиданья» не сказал.
Вот какие зайцы бывают.
Бешеный бельчонок
Мы с сынишкой собрались в лес по грибы. И только свернули тропой с просёлочной дороги, – навстречу нам из лесу собака Клеопарда. Злющая – чистый волк.
Сынишка был впереди меня. Он хотел кинуться назад, ко мне, но я успел крикнуть ему:
– Только не беги! Иди, как шёл.
Ускорив шаг, я поравнялся с сынишкой и взял его за руку. Ни ружья, ни палок у нас с собой не было: одни простые корзинки. Обороняться было нечем.
А Клеопарда была уже в нескольких шагах от нас. Или мы ей дорогу должны были уступить, или она нам: тропа была узкая, а по сторонам – грязь.
– Вперёд без страха и сомнения! – произнёс я как можно веселее, крепко сжимая руку сынишки.
Клеопарда остановилась и молча оскалила зубы. Миг был решительный.
Я ещё твёрже шагнул – раз, два, три…
Свирепое животное вдруг прыгнуло в сторону и, увязая в глубокой грязи, пошло мимо нас стороной.
Я отпустил руку сынишки.
– Видишь? А ты хотел бежать.
– Ух, страшно!
– Убегать ещё страшней.
Но тут мы дошли до леса и скоро забыли это приключение.
Вчера целый день лил дождь. Грибов было много. Сперва мы брали всякие – и красные, и подберёзовики, маслята. Но глубже в лесу, на гривках под елями и соснами, начались белые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Так и сделал.
Щенята в ящике сидели. Он их оттуда взял, когда матери не было, а на их место зайчонка положил.
Клеопарда пришла – щенят нет, а сидит в ящике малая зверюшка и её собачьим запахом пахнет: в ящике-то всё с её запахом.
Она и не тронула зайчонка: своим признала. Утешилась им. Кости ему стала таскать, лучшие куски мяса. С такой пищи зайчонок живо бы ножки протянул, да дядя Серёжа кормил его молоком и капустой. Так и не научила Клеопарда своего приёмыша кости глодать и мясо есть – её собачью пищу. Зато научила собачьей храбрости.
Клеопарда была отличным сторожем и к хозяйскому дому никого не подпускала – ни чужого человека, ни собак. С таким злобным видом вылетала им навстречу, что редкая собака не подожмёт хвоста и не пустится наутёк, не дожидаясь, пока эта серая злюка сшибёт с ног.
Ростом она была с волчицу.
Зайчонок взрослел быстро. Зайчихи своих детей и двух недель не кормят. По-заячьему, двухнедельный зайчонок уже «большим» считается и должен сам себе разные вкусные травки разыскивать и прятаться от собак.
Этот зайчонок, хоть ещё махонький, живо из ящика выскочил и бегал по всему двору за своей названой матерью. И во всём ей, как обезьянка, подражал. Клеопарда с места – и он за ней. Она на собаку – и он тоже. Она куснёт – и он старается куснуть собаку. А зубы у него передние – видели зайцев? – длинные, острые, ветки перегрызают. Как куснёт, – из собаки шерсть летит! Собаке не до него: только бы от Клеопарды отбиться. Он, зайчонок, и потерял всякий страх перед собаками. Как где увидит, так и несётся навстречу – кусаться. Храбрей волчонка стал. Соседские собаки все его боялись.
Да вот раз забрёл на двор к дяде Серёже какой-то дальний щенок, который ни Клеопарды не знал, ни храброго её сынишки.
Клеопарды тут не случилось поблизости, а зайчонок её, напившись молочка, спал на сене под ящиком.
Щенок подбежал к ящику, – зайчишка! И кинулся на него.
Собака, конечно, не то, что заяц. Если по-заячьи двухнедельный зайчонок уже «большим» считается, то у трёхнедельной собачонки ещё только глаза прорезаются. Она и в три месяца считается щенком.
Этому щенку месяца четыре уже стукнуло от роду, а он был ещё совсем глупый. Очень хотелось ему зайца поймать. А как за дело взяться толком, он не знал – не приходилось ему ещё на охоте бывать.
Он прыгнул на зайчонка и хвать его зубами за бочок! Надо бы за шиворот или ещё как, а он за бок.
Ну, конечно, шерсти клок выдрал порядочный, плешинку на боку сделал, – а удержать не мог. Зайчонок как вскочит, как махнёт с перепугу через ящик – только его щенок и видел! А тут ещё Клеопарда прибежала, – пришлось щенку поскорей убираться со двора подобру-поздорову.
Клеопарда своему зайчонку рану зализала. Известно ведь: собачий язык – лучше всякого пластыря, и раны залечивает превосходно. Но зайчонок после этого случая жить на дворе у дяди Серёжи больше не захотел. Ночью пролез сквозь забор – и в лес.
Да вот трёх дней не прошло, Джим наш его в лесу и поймал.
Сынишка рассказ мой выслушал и губы надул, чуть не плачет.
– Ну, вот, – говорит. – Ты его, значит, дяде Серёже несёшь. А я думал, он у нас поживёт…
– Что ж, – говорю. – Сегодня-то уж, конечно, у нас переночует, а завтра сходим к дяде Серёже, попросим. Если ему не надо, может, и уступит нам.
Мы пришли домой, и я выпустил зайчонка на пол.
Он сразу в угол, под лавку – и спрятался там.
Сынишка налил ему блюдечко молока, зовёт его:
– Лупленный Бочок, Лупленный Бочок, иди молочко пить. Сладкое!
Зайчонок не выходит.
Сынишка полез за ним под лавку, схватил его за шиворот, вытащил. Зайчонок верещит, задними лапами дрыгает.
– Глупенький, мы же люди, – объясняет ему сынишка, – мы тебя не обидим!
А зайчонок изловчился – и цоп его зубами за палец! Так куснул, что даже кровь пошла.
Сынишка вскрикнул, выпустил его.
Зайчонок опять под лавку.
Тут наш котёнок – у нас ещё котёнок тогда был, ростом поменьше зайчонка, – подбежал к блюдечку и начал лакать из него молоко.
Лупленный Бочок как выскочит, как кинется на него, как куснёт!
Котёнок птицей от него на печку взвился!
Сынишка сквозь слёзы улыбается:
– Вот так заяц!
Мы поужинали, и Джим первый улёгся спать на своё место – у него свой матрасик в углу. Джим очень устал – ведь целый день по лесу бегал, дичь искал, старичок.
Смотрим, Лупленный Бочок к нему ковыляет. Сел на задние лапы, а передними вдруг как забарабанит по Джиму!
Джим вскочил и, ворча и оборачиваясь, ушёл под лавку: не драться же с маленьким, – да всё-таки обидно свою постель такому уступать!..
Лупленный Бочок преспокойно себе улёгся на его матрасике.
Переспали мы ночь. Утром встаём, – Джим так и спит под лавкой на голом полу, а котёнок всё на печке сидит, слезть боится.
Я сынишку спрашиваю:
– Ну, что ж, пойдём к дяде Серёже зайчонка себе просить?
Сынишка посмотрел на котёнка, на Джима, на свой завязанный палец – и говорит:
– Знаешь, что? Пойдём, лучше, отнесём зайчонка дяде Серёже насовсем.
Там мы и сделали. Ну, как, в самом деле, такого скандалиста дома держать! Со всеми дерётся. Уж на что добряк Джим – и с ним не ужился.
Отнесли мы зайчонка дяде Серёже, а он говорит:
– Мне тоже такого не надо. Тащите его, откуда взяли.
Пришлось в лес нести.
Там выпустили.
Зайчонок прыг-прыг – и в кусты.
Даже «до свиданья» не сказал.
Вот какие зайцы бывают.
Бешеный бельчонок
Мы с сынишкой собрались в лес по грибы. И только свернули тропой с просёлочной дороги, – навстречу нам из лесу собака Клеопарда. Злющая – чистый волк.
Сынишка был впереди меня. Он хотел кинуться назад, ко мне, но я успел крикнуть ему:
– Только не беги! Иди, как шёл.
Ускорив шаг, я поравнялся с сынишкой и взял его за руку. Ни ружья, ни палок у нас с собой не было: одни простые корзинки. Обороняться было нечем.
А Клеопарда была уже в нескольких шагах от нас. Или мы ей дорогу должны были уступить, или она нам: тропа была узкая, а по сторонам – грязь.
– Вперёд без страха и сомнения! – произнёс я как можно веселее, крепко сжимая руку сынишки.
Клеопарда остановилась и молча оскалила зубы. Миг был решительный.
Я ещё твёрже шагнул – раз, два, три…
Свирепое животное вдруг прыгнуло в сторону и, увязая в глубокой грязи, пошло мимо нас стороной.
Я отпустил руку сынишки.
– Видишь? А ты хотел бежать.
– Ух, страшно!
– Убегать ещё страшней.
Но тут мы дошли до леса и скоро забыли это приключение.
Вчера целый день лил дождь. Грибов было много. Сперва мы брали всякие – и красные, и подберёзовики, маслята. Но глубже в лесу, на гривках под елями и соснами, начались белые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54