Надев пальто, она, не говоря больше ни слова, вышла. А вечером, когда вернулась, сообщила радостную новость: получила работу в журнале модной одежды.
Переехали в Даунтаун, и теперь Луиза каждое утро ходила на работу, а Дарлинг оставался дома и пил. Луизе приходилось оплачивать его счета за выпивку. Не раз она ему намекала, что намерена бросить работу, как только он, Дарлинг, найдет что-нибудь поприличнее для себя, хотя в журнале ей поручали все более ответственные задания: она брала интервью у знаменитых актеров, подбирала художников для создания иллюстраций и обложек, советовала актрисам, как позировать перед фотокамерой, встречалась с нужными людьми и выпивала вместе с ними в барах. У нее появилась куча новых знакомых, которых она, как честная и верная жена, непременно представляла Дарлингу.
-- Что-то не нравится мне твоя шляпка...-- кисло пробормотал Дарлинг однажды вечером, когда она вернулась с работы и, как всегда, нежно его поцеловала,-- от нее разило выпитым мартини.
-- Что же тебе в ней не нравится? -- Она поглаживала его по волосам.-Все говорят -- просто шикарная.
-- Слишком шикарная. Тебе не идет. Она для богатой, заумной женщины, лет этак тридцати пяти, у которой полно поклонников.
-- Ну что ж,-- засмеялась она,-- я как раз и стараюсь быть богатой тридцатипятилетней заумной женщиной с кучей поклонников.
Он уставился на нее трезвым взглядом.
-- Ну зачем такая мрачность, бэби! Под этой шляпкой скрывается все та же твоя маленькая простушка женушка. Разве ты не видишь, домосед номер один?
-- У тебя такой запах изо рта, что поезд может с рельсов сойти.
Ему совсем не хотелось ее обидеть, и упрекал он ее только от скуки. Присмотревшись к ней поближе, он испытал что-то вроде шока от неожиданности: перед ним стояла не его жена, а незнакомка, в новой шляпке, с совершенно неизвестным ему раньше выражением в глазах под неширокими полями,-- в них промелькнуло что-то таинственное, полная уверенность в себе, в чем она целиком отдавала себе отчет.
Луиза поднесла головку к его подбородку, чтобы он почувствовал, пахнет ли от нее.
-- Видишь ли, пришлось угощать коктейлями еще одного автора,-объяснила она,-- он с плато Озарк и пьет как сапожник. К тому же коммунист.
-- Почему, черт подери, этот коммунист с плато Озарк пишет для женского журнала мод?
Луиза фыркнула.
-- В наши дни в журнальном бизнесе все перепуталось, перевернулось вверх дном. Издатели хотят прибрать к рукам все на свете -- любую область общественной жизни. К тому же где сегодня найти автора, которому менее семидесяти и который еще не коммунист?
-- Нечего тебе якшаться со всеми этими людьми, Луиза! -- предостерег ее Дарлинг.-- Зачем с ними пить, не понимаю!
-- Ты напрасно. Очень милый, добрый парень,-- возразила Луиза.-- Читает Эрнеста Доусона.
-- Кто такой этот Эрнест Доусон?
Луиза, похлопав его ладошкой по руке, встала и поправила прическу.
-- Английский поэт.
Дарлинг почувствовал, что она им разочарована.
-- Неужели я не могу не знать, кто такой этот Эрнест Доусон?
-- Конечно, можешь, дорогой. Пойду-ка я приму ванну.-- И вышла.
А Дарлинг, встав с места, медленно направился к углу, где лежала ее шляпка; взял ее в руки. Ничего особенного: клочок соломы, украшенный красным цветком, короткая вуаль,-- в общем, абсолютно бесполезная вещь у него в руке; но стоит ей оказаться на голове жены, и она становится определенным символом... Большой город, соблазнительные, с мозгами женщины обедают и выпивают не со своими мужьями, а со своими ухажерами, ведут беседы на темы, которые не чужды нормальному человеку. Французы, рисующие так, словно вместо кистей пользуются для самовыражения собственными локтями; композиторы, создающие симфонии, в которых невозможно отыскать ни одной приятной мелодии; писатели, которым все известно о политике; женщины, которым все известно об этих писателях; движение пролетариата, Маркс... И вся эта мешанина каким-то неизъяснимым образом связана с обедами за пять долларов; с самыми красивыми женщинами в Америке; с этими злыми гениями, что их смешат, давая им все понять остроумными полунамеками; с женами, называющими своих мужей "бэби"...
Он положил на место ее шляпку -- клочок соломы, украшенный ярким цветком, с короткой вуалью. Глотнув неразбавленного виски, направился в ванную комнату, где его жена, погрузившись глубоко в воду, что-то напевала, то и дело улыбаясь про себя, словно маленькая, счастливая девушка, мягко похлопывая ладошками по поверхности,-- от воды доносился резковатый запах эссенций...
Стоя над ней, он внимательно ее разглядывал. Она улыбнулась ему,-глаза полузакрыты, порозовевшее тело подрагивает в теплой, ароматной воде... Вновь он внезапно испытал знакомое чувство, которое постоянно не давало ему покоя: как все же она хороша, как нужна ему!..
-- Я зашел к тебе сюда, чтобы сказать одну вещь. Прошу -- не называй меня больше "бэби".
Она внимательно смотрела на него из ванны, глаза ее наполнились печалью, она еще до конца не понимала, что он имеет в виду. Опустившись перед ней на колени (рукава его неслышно погрузились в воду, рубашка и пиджак сразу промокли насквозь), он молча, все сильнее сжимал ее в объятиях, отчаянно, словно безумный; из груди вылетало сдавленное дыхание, а он целовал ее, страстно, безудержно,-- видимо, искал чего-то в этих поцелуях, о чем-то сожалел...
Вскоре после этого случая он нашел себе работу -- стал продавать недвижимость и автомобили,-- но все же, хотя у него был теперь личный рабочий стол и на нем деревянная призма с его именем и он с фанатической пунктуальностью приходил на работу в девять утра, ему так и не удалось ничего продать и денег у него ничуть не прибавилось.
Луизу тем временем назначили заместителем главного редактора, и теперь в их квартире всегда было полно незнакомых людей -- мужчин и женщин,-которые страстно, словно пулеметы, все время спорили друг с другом, обсуждая такие темы, как муральная живопись, творчество писателей и деятельность профсоюзов, и даже нередко сердились из-за этого друг на друга. Чернокожие писатели -- авторы коротких рассказов бесцеремонно уничтожали крепкие напитки, выставленные Луизой, а великое множество евреев -- это были высокие, мощные люди, лица их украшены шрамами, а руки мозолистые, большие -- с торжественным видом, не прытко, но с толком рассуждали о пикетах, о столкновениях (оружие или свинцовые трубы в руках) с руководителями шахт у фабричных ворот. Луиза чувствовала себя как рыба в воде,-- с полным доверием переходила от одного гостя к другому и очень хорошо понимала то, о чем они говорили: к ее мнению все прислушивались, с ней активно спорили, словно она не женщина, а такой же мужчина, как они. Она всех хорошо знала, никогда ни перед кем не заискивала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59