Но, когда мы даем план больше, чем выполняем, в одном месте рвется, начинаем затыкать, прибавляем к другому месту. План, значит, заново надо. «Кто виноват?» – он говорит. У него на даче. Человек шесть-семь. Он был председателем Совмина, я – первым заместителем, это было, видимо, в 1950 году. Он говорит: «Нельзя у нас добавлять, добавлять, а потом тут возьмем, там… Кто виноват?» – «Ты виноват!» – я ему.
Он разозлился. «Ты же все время добавляешь! – я ему так сгоряча, при всех, ну, своя компания. – Все время, придут к тебе, ты еще добавишь, еще!».
Я дрался со многими.
Я считаю, Берия тут меньше других мне вредил. Я думаю, меньше. Едва ли и Маленков. Я думаю, кой-кто из аппарата ЦК, более мелкие, а потом уже он давал расследовать…
– До сих пор не могу понять, почему я был отстранен? Берия? Нет. Я думаю, что он меня даже защищал в этом деле. А потом, когда увидел, что даже Молотова отстранили, теперь берегись, Берия! Если уж Сталин Молотову не доверяет, то нас расшибет в минуту!
Хрущев? Едва ли. Некоторые знали слабые стороны Сталина. Во всяком случае, я ему никаких поводов не мог дать. Я ему не всегда поддакивал, это верно. Он меня за это ценил: скажешь свое – правильно, неправильно, можно не учесть и эту сторону дела. А тут вдруг…
У нас была привычка, в течение войны, перед войной началось, вечером засидимся в ЦК долго или у Сталина на квартире, ужинаем, потом – давай, пойдем в кино! Часов в 11–12 идем в кино, в кремлевский зал. Была такая небольшая сцена, иностранцев туда приглашали, Черчилль там бывал. Небольшой кинозал, но удобно, что посторонних нет. Кто-нибудь из киношников бывал. Во-первых, Большаков как председатель комитета, иногда кто-нибудь из авторов сценариев и так далее. И вот тогда разговоры некоторые бывали, конечно.
Я до сих пор не могу понять – к Хрущеву Сталин относился тоже очень критически. Он его как практика ценил, – что он нюхает везде, старается кое-что узнать – Сталину такой человек нужен, чтоб он мог на него положиться более-менее.
В последние годы был один научный работник в «Проблемах мира и социализма», Ярошенко, который был раскритикован Сталиным в его последней работе. Когда Хрущева не было, Сталин говорил: «Дело Хрущева!»
Сталин его крепко разгромил, и, по-моему, правильно. Сомнения были, разобрался ли я в этом деле, потому что там были довольно сложные политэкономические вопросы. Сталин говорил, что это подстроено, потому что Ярошенко был в Московской организации. Я думаю, это неправильно, вряд ли Хрущев мог додуматься, он не разбирался в таких теоретических вопросах. Могли подсказать. Ловкачи всегда есть. Вовремя сообщить, какой-то документ дать, и, конечно, тогда человека заинтересовывает, он начинает все ближе влезать в дела.
Но Сталин никому полностью не доверял – особенно в последние годы.
04.10.1972, 09.01.1981
«Полина жива!»
…В жаркий августовский день приехали на Новодевичье кладбище – на сегодня назначено открытие надгробного памятника П. С. Жемчужиной. К 16 часам в старой части кладбища, в углу стал собираться народ – земля слухом полнится. А слух такой, что приедет Молотов, – тот самый, исчезнувший с портретов в 1957 году.
– Я недавно с ним ехал в одном троллейбусе, – слышу голос в толпе.
– Ну да, будет он в троллейбусе ездить – у него небось персональная «Чайка»!
Надо сказать, Хрущев лишил его, как и других членов «антипартийной группы» всех прежних привилегий. Молотов жил у родственников на Чкаловской и получал пенсию 120 рублей. Накоплений и богатства не было – не та закалка, да и жил на всем государственном.
Вспоминаю разговор с маршалом Г. К. Жуковым: «Когда меня сняли при Хрущеве, мы с Галиной Александровной думали, что у нас много денег. Оказалось – ничего. Пришлось баян продать. Солдат отнес в „комиссионку“, принес 500 рублей. Я, конечно, мог бы ездить на трамвае, но ведь меня будут снимать для иностранных журналов, я же одиозная фигура».
Я уже ничему не удивлялся, ибо знал, как живут «опальные» бывшие.
…Молотов идет по аллее в строгом темно-синем костюме, при галстуке, в пенсне. Рядом – дочь Светлана и зять Алексей Дмитриевич Никонов, доктор наук, профессор.
Памятник делал Вучетич. Денег не взял. Долго делал, тянул, объяснял, что это «должно быть достойно Вучетича». На черной вертикальной плите – белый барельеф. Все. Строго, ничего лишнего.
На кладбище мы пробыли с полчаса и поехали в дом на улице Грановского, квартира 61, где помянули Полину Семеновну.
– Мне выпало большое счастье, – сказал Молотов за столом перед гостями, – что она была моей женой. И красивая, и умная, а главное – настоящий большевик, настоящий советский человек. Для нее жизнь сложилась нескладно из-за того, что она была моей женой. Она пострадала в трудные времена, но все понимала и не только не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его ругают, ибо тот, кто очерняет Сталина, будет со временем отброшен как чуждый нашей партии и нашему народу элемент.
– Все-таки мне кажется, – позже сказал я ему, да и не раз у нас возникал разговор и на эту тему, – что не она из-за вас пострадала, а вы из-за нее, когда Сталин выступил против вас на пленуме после XIX съезда и не ввел в Бюро Президиума ЦК.
– Чего он на меня взъелся? Может, и это имело значение. Когда на заседании Политбюро он прочитал материал, который ему чекисты принесли на Полину Семеновну, у меня коленки задрожали. Но дело было сделано на нее – не подкопаешься. Чекисты постарались. В чем ее обвиняли? В связях с сионистской организацией, с послом Израиля Голдой Меир. Хотели сделать Крым Еврейской автономной областью… Были у нее хорошие отношения с Михоэлсом… Находили, что он чуждый.
Конечно, ей надо было быть более разборчивой в знакомствах. Ее сняли с работы, какое-то время не арестовывали. Арестовали, вызвав в ЦК. Между мной и Сталиным, как говорится, пробежала черная кошка.
Она сидела больше года в тюрьме и была больше трех лет в ссылке. Берия на заседаниях Политбюро, проходя мимо меня, говорил, верней шептал мне на ухо: «Полина жива!» Она сидела в тюрьме на Лубянке, а я не знал.
– А вы продолжали оставаться вторым человеком в государстве?
– Формально – да. Но только для прессы, для общественного мнения.
На свободу она вышла на второй день после похорон Сталина. Она даже не знала, что Сталин умер, и первым ее вопросом было: «Как Сталин?» – дошли слухи о его болезни. Я встретился с ней в кабинете Берии, куда он пригласил меня. Не успел подойти к ней, как Берия, опередив меня, бросился к ней: «Героиня!»
Перенесла она много, но, повторяю, отношения своего к Сталину не изменила, всегда ценила его очень высоко.
Шота Иванович добавил:
– Однажды один из ее родственников за столом стал осуждать Сталина, она его быстро поставила на свое место:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Он разозлился. «Ты же все время добавляешь! – я ему так сгоряча, при всех, ну, своя компания. – Все время, придут к тебе, ты еще добавишь, еще!».
Я дрался со многими.
Я считаю, Берия тут меньше других мне вредил. Я думаю, меньше. Едва ли и Маленков. Я думаю, кой-кто из аппарата ЦК, более мелкие, а потом уже он давал расследовать…
– До сих пор не могу понять, почему я был отстранен? Берия? Нет. Я думаю, что он меня даже защищал в этом деле. А потом, когда увидел, что даже Молотова отстранили, теперь берегись, Берия! Если уж Сталин Молотову не доверяет, то нас расшибет в минуту!
Хрущев? Едва ли. Некоторые знали слабые стороны Сталина. Во всяком случае, я ему никаких поводов не мог дать. Я ему не всегда поддакивал, это верно. Он меня за это ценил: скажешь свое – правильно, неправильно, можно не учесть и эту сторону дела. А тут вдруг…
У нас была привычка, в течение войны, перед войной началось, вечером засидимся в ЦК долго или у Сталина на квартире, ужинаем, потом – давай, пойдем в кино! Часов в 11–12 идем в кино, в кремлевский зал. Была такая небольшая сцена, иностранцев туда приглашали, Черчилль там бывал. Небольшой кинозал, но удобно, что посторонних нет. Кто-нибудь из киношников бывал. Во-первых, Большаков как председатель комитета, иногда кто-нибудь из авторов сценариев и так далее. И вот тогда разговоры некоторые бывали, конечно.
Я до сих пор не могу понять – к Хрущеву Сталин относился тоже очень критически. Он его как практика ценил, – что он нюхает везде, старается кое-что узнать – Сталину такой человек нужен, чтоб он мог на него положиться более-менее.
В последние годы был один научный работник в «Проблемах мира и социализма», Ярошенко, который был раскритикован Сталиным в его последней работе. Когда Хрущева не было, Сталин говорил: «Дело Хрущева!»
Сталин его крепко разгромил, и, по-моему, правильно. Сомнения были, разобрался ли я в этом деле, потому что там были довольно сложные политэкономические вопросы. Сталин говорил, что это подстроено, потому что Ярошенко был в Московской организации. Я думаю, это неправильно, вряд ли Хрущев мог додуматься, он не разбирался в таких теоретических вопросах. Могли подсказать. Ловкачи всегда есть. Вовремя сообщить, какой-то документ дать, и, конечно, тогда человека заинтересовывает, он начинает все ближе влезать в дела.
Но Сталин никому полностью не доверял – особенно в последние годы.
04.10.1972, 09.01.1981
«Полина жива!»
…В жаркий августовский день приехали на Новодевичье кладбище – на сегодня назначено открытие надгробного памятника П. С. Жемчужиной. К 16 часам в старой части кладбища, в углу стал собираться народ – земля слухом полнится. А слух такой, что приедет Молотов, – тот самый, исчезнувший с портретов в 1957 году.
– Я недавно с ним ехал в одном троллейбусе, – слышу голос в толпе.
– Ну да, будет он в троллейбусе ездить – у него небось персональная «Чайка»!
Надо сказать, Хрущев лишил его, как и других членов «антипартийной группы» всех прежних привилегий. Молотов жил у родственников на Чкаловской и получал пенсию 120 рублей. Накоплений и богатства не было – не та закалка, да и жил на всем государственном.
Вспоминаю разговор с маршалом Г. К. Жуковым: «Когда меня сняли при Хрущеве, мы с Галиной Александровной думали, что у нас много денег. Оказалось – ничего. Пришлось баян продать. Солдат отнес в „комиссионку“, принес 500 рублей. Я, конечно, мог бы ездить на трамвае, но ведь меня будут снимать для иностранных журналов, я же одиозная фигура».
Я уже ничему не удивлялся, ибо знал, как живут «опальные» бывшие.
…Молотов идет по аллее в строгом темно-синем костюме, при галстуке, в пенсне. Рядом – дочь Светлана и зять Алексей Дмитриевич Никонов, доктор наук, профессор.
Памятник делал Вучетич. Денег не взял. Долго делал, тянул, объяснял, что это «должно быть достойно Вучетича». На черной вертикальной плите – белый барельеф. Все. Строго, ничего лишнего.
На кладбище мы пробыли с полчаса и поехали в дом на улице Грановского, квартира 61, где помянули Полину Семеновну.
– Мне выпало большое счастье, – сказал Молотов за столом перед гостями, – что она была моей женой. И красивая, и умная, а главное – настоящий большевик, настоящий советский человек. Для нее жизнь сложилась нескладно из-за того, что она была моей женой. Она пострадала в трудные времена, но все понимала и не только не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его ругают, ибо тот, кто очерняет Сталина, будет со временем отброшен как чуждый нашей партии и нашему народу элемент.
– Все-таки мне кажется, – позже сказал я ему, да и не раз у нас возникал разговор и на эту тему, – что не она из-за вас пострадала, а вы из-за нее, когда Сталин выступил против вас на пленуме после XIX съезда и не ввел в Бюро Президиума ЦК.
– Чего он на меня взъелся? Может, и это имело значение. Когда на заседании Политбюро он прочитал материал, который ему чекисты принесли на Полину Семеновну, у меня коленки задрожали. Но дело было сделано на нее – не подкопаешься. Чекисты постарались. В чем ее обвиняли? В связях с сионистской организацией, с послом Израиля Голдой Меир. Хотели сделать Крым Еврейской автономной областью… Были у нее хорошие отношения с Михоэлсом… Находили, что он чуждый.
Конечно, ей надо было быть более разборчивой в знакомствах. Ее сняли с работы, какое-то время не арестовывали. Арестовали, вызвав в ЦК. Между мной и Сталиным, как говорится, пробежала черная кошка.
Она сидела больше года в тюрьме и была больше трех лет в ссылке. Берия на заседаниях Политбюро, проходя мимо меня, говорил, верней шептал мне на ухо: «Полина жива!» Она сидела в тюрьме на Лубянке, а я не знал.
– А вы продолжали оставаться вторым человеком в государстве?
– Формально – да. Но только для прессы, для общественного мнения.
На свободу она вышла на второй день после похорон Сталина. Она даже не знала, что Сталин умер, и первым ее вопросом было: «Как Сталин?» – дошли слухи о его болезни. Я встретился с ней в кабинете Берии, куда он пригласил меня. Не успел подойти к ней, как Берия, опередив меня, бросился к ней: «Героиня!»
Перенесла она много, но, повторяю, отношения своего к Сталину не изменила, всегда ценила его очень высоко.
Шота Иванович добавил:
– Однажды один из ее родственников за столом стал осуждать Сталина, она его быстро поставила на свое место:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166