Так или иначе, в марте 1502 года – это по флорентийскому календарю, где новый год считается от Благовещения, или от 25 марта, между тем как в Милане 1503 году скоро будет три месяца, – мы находим его во Флоренции, где он желает приступить к мирным занятиям.
80
Вода, движущаяся в реке, или призываема, или гонима, или движется сама. Если гонима – кто тот, кто гонит ее? Если призываема или требуема – кто требующий?
Тут, как нарочно, возобновились военные действия против пизанцев, и капитан флорентийского войска доносил магистратам, что велит выдергивать виноградную лозу и жечь, и разрушать устроенные земледельцами оросительные канавы, и таким образом более успешно опустошает страну. Магистраты и гонфелоньер Содерини тем временем задумали отвести воды реки Арно из принадлежащей неприятелю местности и лишить этих пизанцев хлеба, остановивши их мельницы: при том, что Содерини прославился исключительной скупостью, на подобные злодейские предприятия находятся средства. Рассчитывали за двадцать дней прорыть два канала шириной по двадцать локтей и глубиной по десять. Хотя Леонардо искал, как было сказано, своим изобретениям мирного применения и не желал стать инструментом зверской жестокости гонфалоньера, согласившись избавить Республику от чрезмерных расходов, он предложил Синьории землечерпальные машины, при которых достаточно шестерых работников вместо множества с телегами и лошадьми. Однако же Содерини не понял его благородства, настаивая, чтобы работы продолжались прежним разорительным способом, и еще издевательски предлагал Леонардо нарочно устроить другую войну для проверки машин, которые, думает он, превосходны, но теперь, мол, не имеется достаточно времени для опытов. Между тем из-за осенних дождей в Арно прибыла вода, и стали пытаться отводить ее в один из каналов, в ту пору полностью готовый. Хотя это и удалось, когда дожди прекратились, вода не пожелала остаться на новом, непривычном для нее месте, и на дне канала оказалась только жидкая грязь. Магистраты, на нее глядя, сетовали об истраченных суммах, Леонардо же всячески потешался над их неудачей, не смущаясь распространившимся мнением, будто причина его злобы именно та, что он не поставлен руководить работами. Леонардо и этих распространителей справедливо высмеивал, поясняя:
– Они не знают, почему Арно никогда не удержится в канале; это получается потому, что реки, в нее впадающие, отлагают при впадении землю, а с противоположной стороны ее уносят и придают изгиб ее руслу. Так что река, если хотят отвести ее в другое место, должна быть завлекаема, а не ожесточаема насильственно.
Конечно, Леонардо редко кому уступал в остроумии, и какая-нибудь колкость не удерживалась на его устах; но если одна неприятность следует за другой, трудно не впасть в уныние и самому мужественному человеку. Однажды Леонардо проходил мимо церкви св. Троицы, где, как водится, собравшиеся рассуждали о каком-то стихе из «Комедии». Эти спросили Мастера, как лучше его толковать. Как раз в это время тут же проходил известный большими познаниями в подобных вещах Микеланджело Буонарроти; ничего нет удивительного, если Леонардо посоветовал гражданам обратиться к нему за разъяснениями, может быть, желая этим показать свое уважение к таланту, как бы молод он ни был и с каким бы дурным характером ни сочетался. Внезапно изменившись в лице, скульптор на дружеское предложение Мастера гневно ответил:
– Объясни-ка ты, не сумевший отлить бронзового Коня и, к стыду своему, оставивший его недоделанным! – После чего повернулся и пошел, Леонардо же, как показывают свидетели, остался на месте, покраснев от сказанных ему слов. Но Микеланджело счел этого недостаточным: отойдя два-три шага и вновь оборотившись, он громким голосом вскричал:
– И эти тупоголовые миланцы могли тебе поверить!
А ведь Леонардо ни поступками, ни поведением, ни какими бы ни было публичными высказываниями не давал повода заподозрить его в неприязни к тому, кто решительно во всем от него отличался, а сходство имел только в исключительности своего дарования. Так, испорченный неумелым скульптором мрамор, первоначально предназначавшийся для Леонардо, о котором распространилась молва, что он умеет делать вещи громадные, внезапно передали его сопернику, и Мастер не выражал громко свое возмущение, хотя, может, в душе обижался. Больше того, когда из этого мрамора Микеланджело сделал своего Давида и сведущие люди собрались обсудить, куда лучше его поставить, Леонардо из всех оказался наиболее заботливым и ради сохранности произведения советовал держать его под крышею. И это когда рассеивалась и окончательно исчезала надежда на восстановление миланского Коня когда-нибудь в будущем. Дело в том, что если гасконцы испортили и частично разрушили глиняную модель, то скорлупы яйца, откуда после отливки должен был вылупиться громадный цыпленок, иначе говоря, части литейной формы, остались ими нетронутыми. Когда, находясь во Флоренции, Леонардо только еще обдумывал возможность службы у Борджа, а именно в августе 1501 года, к французской администрации в Милане поступило письмо из Феррары, где герцог Эрколе просил уступить ему оставшиеся в целости части литейной формы, поскольку он, Эрколе, намерен ими воспользоваться при сооружении памятника, увековечивающего династию д'Эсте.
Итак, частичный виновник разрушения модели, купивший у Моро в целях исправления артиллерийского парка бронзу, назначенную для отливки Коня, выступает с желанием сохранить, что осталось, тогда как французский король, однажды из-за своего восхищения едва не сгубивший «Тайную вечерю», распорядившись выломать стену и увезти вместе с картиной в Париж, теперь, отказывая герцогу Эрколе, не позаботился о помещении драгоценных скорлуп куда-нибудь в более надежное место. Поскольку же маршал Тривульцио, имевший в Корте Веккио свою резиденцию, также об этом не помышлял, спустя малое время скорлупы стали пропадать и рассеивались по всему свету, подобные раковинам, влекомым потопом или невежеством и наглостью тех, кто решается пользоваться обломками величайших произведений для починки мостовых.
Тем временем, покуда в Милане агонизировало его детище, во Флоренции умер отец.
«Июля 9 дня 1504 года в среду в 7 часов умер сер Пьеро да Винчи, нотариус дель Подеста, мой отец, в семь часов в возрасте 80 лет. Оставил 10 сыновей и 2 дочери».
В отношении возраста умершего записывающий, однако, неточен: Пьеро при его кончине до 80 недоставало двух лет, тогда как в непроизвольных повторениях, касающихся времени – в среду, в семь часов, – видна некоторая пульсация памяти, какие-то затягивающие глубины. И тут уместно вновь привести другое повторение, сходное, а именно в заметке, относящейся к прибытию Катерины в Милан 16 июля 1493 года:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
80
Вода, движущаяся в реке, или призываема, или гонима, или движется сама. Если гонима – кто тот, кто гонит ее? Если призываема или требуема – кто требующий?
Тут, как нарочно, возобновились военные действия против пизанцев, и капитан флорентийского войска доносил магистратам, что велит выдергивать виноградную лозу и жечь, и разрушать устроенные земледельцами оросительные канавы, и таким образом более успешно опустошает страну. Магистраты и гонфелоньер Содерини тем временем задумали отвести воды реки Арно из принадлежащей неприятелю местности и лишить этих пизанцев хлеба, остановивши их мельницы: при том, что Содерини прославился исключительной скупостью, на подобные злодейские предприятия находятся средства. Рассчитывали за двадцать дней прорыть два канала шириной по двадцать локтей и глубиной по десять. Хотя Леонардо искал, как было сказано, своим изобретениям мирного применения и не желал стать инструментом зверской жестокости гонфалоньера, согласившись избавить Республику от чрезмерных расходов, он предложил Синьории землечерпальные машины, при которых достаточно шестерых работников вместо множества с телегами и лошадьми. Однако же Содерини не понял его благородства, настаивая, чтобы работы продолжались прежним разорительным способом, и еще издевательски предлагал Леонардо нарочно устроить другую войну для проверки машин, которые, думает он, превосходны, но теперь, мол, не имеется достаточно времени для опытов. Между тем из-за осенних дождей в Арно прибыла вода, и стали пытаться отводить ее в один из каналов, в ту пору полностью готовый. Хотя это и удалось, когда дожди прекратились, вода не пожелала остаться на новом, непривычном для нее месте, и на дне канала оказалась только жидкая грязь. Магистраты, на нее глядя, сетовали об истраченных суммах, Леонардо же всячески потешался над их неудачей, не смущаясь распространившимся мнением, будто причина его злобы именно та, что он не поставлен руководить работами. Леонардо и этих распространителей справедливо высмеивал, поясняя:
– Они не знают, почему Арно никогда не удержится в канале; это получается потому, что реки, в нее впадающие, отлагают при впадении землю, а с противоположной стороны ее уносят и придают изгиб ее руслу. Так что река, если хотят отвести ее в другое место, должна быть завлекаема, а не ожесточаема насильственно.
Конечно, Леонардо редко кому уступал в остроумии, и какая-нибудь колкость не удерживалась на его устах; но если одна неприятность следует за другой, трудно не впасть в уныние и самому мужественному человеку. Однажды Леонардо проходил мимо церкви св. Троицы, где, как водится, собравшиеся рассуждали о каком-то стихе из «Комедии». Эти спросили Мастера, как лучше его толковать. Как раз в это время тут же проходил известный большими познаниями в подобных вещах Микеланджело Буонарроти; ничего нет удивительного, если Леонардо посоветовал гражданам обратиться к нему за разъяснениями, может быть, желая этим показать свое уважение к таланту, как бы молод он ни был и с каким бы дурным характером ни сочетался. Внезапно изменившись в лице, скульптор на дружеское предложение Мастера гневно ответил:
– Объясни-ка ты, не сумевший отлить бронзового Коня и, к стыду своему, оставивший его недоделанным! – После чего повернулся и пошел, Леонардо же, как показывают свидетели, остался на месте, покраснев от сказанных ему слов. Но Микеланджело счел этого недостаточным: отойдя два-три шага и вновь оборотившись, он громким голосом вскричал:
– И эти тупоголовые миланцы могли тебе поверить!
А ведь Леонардо ни поступками, ни поведением, ни какими бы ни было публичными высказываниями не давал повода заподозрить его в неприязни к тому, кто решительно во всем от него отличался, а сходство имел только в исключительности своего дарования. Так, испорченный неумелым скульптором мрамор, первоначально предназначавшийся для Леонардо, о котором распространилась молва, что он умеет делать вещи громадные, внезапно передали его сопернику, и Мастер не выражал громко свое возмущение, хотя, может, в душе обижался. Больше того, когда из этого мрамора Микеланджело сделал своего Давида и сведущие люди собрались обсудить, куда лучше его поставить, Леонардо из всех оказался наиболее заботливым и ради сохранности произведения советовал держать его под крышею. И это когда рассеивалась и окончательно исчезала надежда на восстановление миланского Коня когда-нибудь в будущем. Дело в том, что если гасконцы испортили и частично разрушили глиняную модель, то скорлупы яйца, откуда после отливки должен был вылупиться громадный цыпленок, иначе говоря, части литейной формы, остались ими нетронутыми. Когда, находясь во Флоренции, Леонардо только еще обдумывал возможность службы у Борджа, а именно в августе 1501 года, к французской администрации в Милане поступило письмо из Феррары, где герцог Эрколе просил уступить ему оставшиеся в целости части литейной формы, поскольку он, Эрколе, намерен ими воспользоваться при сооружении памятника, увековечивающего династию д'Эсте.
Итак, частичный виновник разрушения модели, купивший у Моро в целях исправления артиллерийского парка бронзу, назначенную для отливки Коня, выступает с желанием сохранить, что осталось, тогда как французский король, однажды из-за своего восхищения едва не сгубивший «Тайную вечерю», распорядившись выломать стену и увезти вместе с картиной в Париж, теперь, отказывая герцогу Эрколе, не позаботился о помещении драгоценных скорлуп куда-нибудь в более надежное место. Поскольку же маршал Тривульцио, имевший в Корте Веккио свою резиденцию, также об этом не помышлял, спустя малое время скорлупы стали пропадать и рассеивались по всему свету, подобные раковинам, влекомым потопом или невежеством и наглостью тех, кто решается пользоваться обломками величайших произведений для починки мостовых.
Тем временем, покуда в Милане агонизировало его детище, во Флоренции умер отец.
«Июля 9 дня 1504 года в среду в 7 часов умер сер Пьеро да Винчи, нотариус дель Подеста, мой отец, в семь часов в возрасте 80 лет. Оставил 10 сыновей и 2 дочери».
В отношении возраста умершего записывающий, однако, неточен: Пьеро при его кончине до 80 недоставало двух лет, тогда как в непроизвольных повторениях, касающихся времени – в среду, в семь часов, – видна некоторая пульсация памяти, какие-то затягивающие глубины. И тут уместно вновь привести другое повторение, сходное, а именно в заметке, относящейся к прибытию Катерины в Милан 16 июля 1493 года:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129