Мнение улицы прочно стоит также па том, что ужасный порок гнездится в лавках ремесленников, и если кого-нибудь туда приглашают из-за его красивой наружности, то это не для рисования. Когда 8 апреля 1476 года, во второй понедельник месяца, как принято обычаем, распечатали tambur infra scriptorum – круглый ящик, прикрепленный у входа в Палаццо нарочно для тайных доносов, присутствующие нотариусы и служащие ночной стражи смогли прочитать:
«Сообщаю Вашим Превосходительствам синьорам Ночной стражи, как истинное, что Джакопо Сальтарелли, единокровный брат Джованни Сальтарелли, у которого и обучается ювелирному делу в боттеге на улице Ваккареккиа, – одет в черное, лет семнадцати или около того, – движимый нуждою доставлял удовольствие лицам, склонявшим его к пороку. Это случалось много раз, когда он услуживал названным в настоящем уведомлении:
– Бартоломео ди Пасквино, ювелир с улицы Ваккареккиа.
– Баккино, портной от Сан Микеле у лоджии деи Черки, где прежде находилась мастерская стригалей.
– Леонардо Торнабуони, одет в черное.
– Леонардо ди сер Пьеро да Винчи, держит мастерскую вместе с Андреа Вероккио.
Перечисленные лица предавались с указанным Джакопо содомскому греху; и это истинно».
Постановлением камеры ночной стражи обвиненные были скоро задержаны, и их препроводили в подвальное помещение Палаццо Синьории, где они находились взаперти. Как и другие, Леонардо настаивал при допросе, что ученик ювелира из-за своего красивого и правильного телосложения служил моделью для фигуры отрока Иисуса. Синьоры ночной стражи возразили на это, что из указанных лиц только Леонардо занимается живописью, но что они не имеют сведений о заказанной ему картине с изображением отрока Иисуса. Тогда Леонардо сказал:
– Если живописец исполняет только те вещи, которые ему заказаны, он не научится чему-нибудь новому, а то, чему обучен прежде, многократным употреблением испортит.
После чтения доноса глашатаями по людным местам тайные обвинители не обнаружились и задержанных пришлось отпустить; судьи отнеслись к ним с большой мягкостью, так как один из упомянутых в донесении оказывается в близком родстве с Лоренцо и Джулиано Медичи, поскольку матушка их, синьора Лукреция, происходит из флорентийских Торнабуони.
С другой стороны, некоторые юридические установления, если их применять без разбору, позволяют преследовать многих известных и уважаемых лиц. Поэтому законы, как тот, по какому возможно было судить Леонардо и его приятелей, не столько являются орудием справедливости, сколько злобы и зависти и сведения личных счетов. Между тем, пробыв какое-то время в заключении в подвале Палаццо, Леонардо изобрел инструмент, чтобы открывать темницы втайне от тюремщиков как изнутри, так и снаружи. Однако что пригодится человеку под угрозой несправедливого осуждения, может понадобиться и злоумышленнику. Подобная двойственность представляет существенное неудобство для добродетели, поскольку тонкость осязания важна как механику, так и тайному вору: постепенно поворачивая отмычку, тот чувствует малейшее препятствие и открывает замок, не нарушая его устройства. Равно и механик, когда, скажем, проверяет исправность винтовой передачи, сосредоточивает внимание в чувствительных подушечках пальцев и действует не глядя.
Имея в виду подобное соотношение между умением и добродетелью, не приходится удивляться дурному обществу, какое Леонардо другой раз предпочитал. Томмазо Мазино из Перетолы, более известный как Зороастро, считаясь по справедливости величайшим озорником и насмешником над людьми, не сделавшими ему ничего плохого, лечил и поддерживал многих несчастных четвероногих, тогда как двуногие, подобные ему самому, его опасались. Одному, который спросил, отчего у Зороастро, страдавшего от рождения косоглазием, или страбизмом, глаза смотрят в разные стороны, тот отвечал, что, мол, из любопытства и отвращения, которые велят правому глазу наблюдать за таким дураком бестолковым, тогда как другой от него отворачивается, чтобы не видеть. Этот страбизм считался в те времена вещью опасной и для многих свидетельствовал, как леворукость, о сношениях с нечистой силой. Из-за того что ремесло ювелира, какому Томмазо обучался без большого старания, не приносило ему дохода, и, если не удавалось кого-нибудь обмануть и раздобыть деньги, он веселился в остериях за счет римской казны, как говорят в Тоскане, то есть в долг, и находились простаки, ему доверявшие. Зороастро выдавал себя за внебрачного сына Бернардо Руччелаи, знаменитого и влиятельного человека, близкого к Медичи и их родственника, и желал бы прославиться в качестве гадателя-некроманта. Отсюда его прозвище: настоящий Зороастро жил в Мидии за пять тысяч лет до Троянской войны и назывался верховным жрецом и магом огнепоклонников, приносящих жертвы растениями, поскольку убийство животного считалось у них грехом.
Томмазо не надевал кожаной обуви, сделанного из овечьей шерсти сукна, и запрещал себе пользоваться волосяными петлями. Однако же в сумке, с которой он редко когда расставался, хранились вещи, мало отвечающие облику такого ханжи: завернутый в сырую тряпку глаз рыси – чтобы излечивать чирьи; фаланги пальцев младенца, умершего накануне духова дня; добытый у палача кусок веревки; волчьи и лошадиные зубы; бычий пузырь в другое, пригодное, чтобы обманывать доверчивых людей в этом городе, где каждый считает себя хитрей остальных.
47
Поистине живопись – наука и законная дочь природы, ибо она рождена природой; но, чтобы выразиться правильней, мы скажем: внучка природы, так как все видимые вещи были порождены природой, и от этих вещей родилась живопись. Поэтому мы справедливо будем ее называть внучкой природы и родственницей бога.
Жабам, которых Леонардо держал в помещениях, предоставленных ему Вероккио для жилья и работы, он придумывал различные прозвища, и Пьеро, однажды посетив сына, был удивлен, что такое тупое создание откликается на голос человека. Пьеро принес доску из фигового дерева в виде круглого щита: один крестьянин из Винчи, помогавший нотариусу при рыбной ловле, попросил, чтобы этот щит ему расписали во Флоренции, а он, дескать, хорошо заплатит. Леонардо с охотою согласился, как если бы не имел другого дела, кроме как исполнять подобные дурацкие просьбы.
«Он выпрямил этот щит па огне, – пишет Вазари, – и, отдав токарю, из покоробленного и неказистого сделал гладким и ровным, а затем, пролевкасивши, по-своему обработал и стал раздумывать, что бы на нем написать такое, что должно было бы напугать каждого, кто на него натолкнется, произведя то же впечатление, которое некогда производила голова Медузы. И вот для этой цели Леонардо напустил в одну из комнат, в которую никто, кроме него, не входил, разных ящериц, сверчков, змей, бабочек, кузнечиков, нетопырей и другие странные виды подобных же тварей, и, сочетая их части по-разному, он создал чудовище весьма отвратительное и страшное, которое воспламеняло и отравляло своим дыханием воздух».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
«Сообщаю Вашим Превосходительствам синьорам Ночной стражи, как истинное, что Джакопо Сальтарелли, единокровный брат Джованни Сальтарелли, у которого и обучается ювелирному делу в боттеге на улице Ваккареккиа, – одет в черное, лет семнадцати или около того, – движимый нуждою доставлял удовольствие лицам, склонявшим его к пороку. Это случалось много раз, когда он услуживал названным в настоящем уведомлении:
– Бартоломео ди Пасквино, ювелир с улицы Ваккареккиа.
– Баккино, портной от Сан Микеле у лоджии деи Черки, где прежде находилась мастерская стригалей.
– Леонардо Торнабуони, одет в черное.
– Леонардо ди сер Пьеро да Винчи, держит мастерскую вместе с Андреа Вероккио.
Перечисленные лица предавались с указанным Джакопо содомскому греху; и это истинно».
Постановлением камеры ночной стражи обвиненные были скоро задержаны, и их препроводили в подвальное помещение Палаццо Синьории, где они находились взаперти. Как и другие, Леонардо настаивал при допросе, что ученик ювелира из-за своего красивого и правильного телосложения служил моделью для фигуры отрока Иисуса. Синьоры ночной стражи возразили на это, что из указанных лиц только Леонардо занимается живописью, но что они не имеют сведений о заказанной ему картине с изображением отрока Иисуса. Тогда Леонардо сказал:
– Если живописец исполняет только те вещи, которые ему заказаны, он не научится чему-нибудь новому, а то, чему обучен прежде, многократным употреблением испортит.
После чтения доноса глашатаями по людным местам тайные обвинители не обнаружились и задержанных пришлось отпустить; судьи отнеслись к ним с большой мягкостью, так как один из упомянутых в донесении оказывается в близком родстве с Лоренцо и Джулиано Медичи, поскольку матушка их, синьора Лукреция, происходит из флорентийских Торнабуони.
С другой стороны, некоторые юридические установления, если их применять без разбору, позволяют преследовать многих известных и уважаемых лиц. Поэтому законы, как тот, по какому возможно было судить Леонардо и его приятелей, не столько являются орудием справедливости, сколько злобы и зависти и сведения личных счетов. Между тем, пробыв какое-то время в заключении в подвале Палаццо, Леонардо изобрел инструмент, чтобы открывать темницы втайне от тюремщиков как изнутри, так и снаружи. Однако что пригодится человеку под угрозой несправедливого осуждения, может понадобиться и злоумышленнику. Подобная двойственность представляет существенное неудобство для добродетели, поскольку тонкость осязания важна как механику, так и тайному вору: постепенно поворачивая отмычку, тот чувствует малейшее препятствие и открывает замок, не нарушая его устройства. Равно и механик, когда, скажем, проверяет исправность винтовой передачи, сосредоточивает внимание в чувствительных подушечках пальцев и действует не глядя.
Имея в виду подобное соотношение между умением и добродетелью, не приходится удивляться дурному обществу, какое Леонардо другой раз предпочитал. Томмазо Мазино из Перетолы, более известный как Зороастро, считаясь по справедливости величайшим озорником и насмешником над людьми, не сделавшими ему ничего плохого, лечил и поддерживал многих несчастных четвероногих, тогда как двуногие, подобные ему самому, его опасались. Одному, который спросил, отчего у Зороастро, страдавшего от рождения косоглазием, или страбизмом, глаза смотрят в разные стороны, тот отвечал, что, мол, из любопытства и отвращения, которые велят правому глазу наблюдать за таким дураком бестолковым, тогда как другой от него отворачивается, чтобы не видеть. Этот страбизм считался в те времена вещью опасной и для многих свидетельствовал, как леворукость, о сношениях с нечистой силой. Из-за того что ремесло ювелира, какому Томмазо обучался без большого старания, не приносило ему дохода, и, если не удавалось кого-нибудь обмануть и раздобыть деньги, он веселился в остериях за счет римской казны, как говорят в Тоскане, то есть в долг, и находились простаки, ему доверявшие. Зороастро выдавал себя за внебрачного сына Бернардо Руччелаи, знаменитого и влиятельного человека, близкого к Медичи и их родственника, и желал бы прославиться в качестве гадателя-некроманта. Отсюда его прозвище: настоящий Зороастро жил в Мидии за пять тысяч лет до Троянской войны и назывался верховным жрецом и магом огнепоклонников, приносящих жертвы растениями, поскольку убийство животного считалось у них грехом.
Томмазо не надевал кожаной обуви, сделанного из овечьей шерсти сукна, и запрещал себе пользоваться волосяными петлями. Однако же в сумке, с которой он редко когда расставался, хранились вещи, мало отвечающие облику такого ханжи: завернутый в сырую тряпку глаз рыси – чтобы излечивать чирьи; фаланги пальцев младенца, умершего накануне духова дня; добытый у палача кусок веревки; волчьи и лошадиные зубы; бычий пузырь в другое, пригодное, чтобы обманывать доверчивых людей в этом городе, где каждый считает себя хитрей остальных.
47
Поистине живопись – наука и законная дочь природы, ибо она рождена природой; но, чтобы выразиться правильней, мы скажем: внучка природы, так как все видимые вещи были порождены природой, и от этих вещей родилась живопись. Поэтому мы справедливо будем ее называть внучкой природы и родственницей бога.
Жабам, которых Леонардо держал в помещениях, предоставленных ему Вероккио для жилья и работы, он придумывал различные прозвища, и Пьеро, однажды посетив сына, был удивлен, что такое тупое создание откликается на голос человека. Пьеро принес доску из фигового дерева в виде круглого щита: один крестьянин из Винчи, помогавший нотариусу при рыбной ловле, попросил, чтобы этот щит ему расписали во Флоренции, а он, дескать, хорошо заплатит. Леонардо с охотою согласился, как если бы не имел другого дела, кроме как исполнять подобные дурацкие просьбы.
«Он выпрямил этот щит па огне, – пишет Вазари, – и, отдав токарю, из покоробленного и неказистого сделал гладким и ровным, а затем, пролевкасивши, по-своему обработал и стал раздумывать, что бы на нем написать такое, что должно было бы напугать каждого, кто на него натолкнется, произведя то же впечатление, которое некогда производила голова Медузы. И вот для этой цели Леонардо напустил в одну из комнат, в которую никто, кроме него, не входил, разных ящериц, сверчков, змей, бабочек, кузнечиков, нетопырей и другие странные виды подобных же тварей, и, сочетая их части по-разному, он создал чудовище весьма отвратительное и страшное, которое воспламеняло и отравляло своим дыханием воздух».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129