при этом он стучал деревянными башмаками, как угольщик, накрываясь мешком с двумя дырами вместо рукавов.
Леонардо желает быть возле Медичи так же красиво одетым, как те, что, по его словам, расхаживают, чванные и напыщенные, украшенные не только своими, но и чужими трудами. И питаться желает оп не остатками, предназначаемыми для свиней, но чтобы восседать за той трапезой, где, по словам Данте в «Пире», вкушают ангельский хлеб – так называет Поэт пищу знания. «О, сколь несчастны те, кто питается той же пищей, что и скотина!» – продолжает великий тосканец, сохраняющий, однако, надежду на человеческое благородство: «Поскольку каждый человек каждому другому человеку – друг, а каждый друг скорбит о недостатках любимого, постольку вкушающие пищу за столь высокой трапезой не лишены сострадания к тем, кто у них на глазах бродит по скотскому пастбищу, питаясь травой и желудями».
Но легко ли самолюбивому юноше, самим Меценатом призванному, принять участие в платонических сборищах, если другие присутствующие его встречают с нарочитой прохладцей и он вынужден слоняться за их спинами, знаками напоминая о себе. Вопреки мнению Данте, сообщавшему, будто познавшие истину, как он говорит, всегда щедро делятся своими богатствами с бедняками, являя собой как бы живой источник, чья вода утоляет природную любознательность, эти платоники не так благодушны. Непреходящая обида и язвительность Мастера относительно их поведения оказались бы еще значительно большими, не окажись между пирующими мессера Паоло Тосканелли.
Всегдашний его доброжелатель, выведенный в поэме Луиджи Пульчи «Великий Моргаyте» под личиною черта – по крайней мере, так полагают знающие филологи, – в прежние годы служил библиотекарем у известного Никколо Никколи. Когда тот разорился, потратив все состояние на книги и различные древности, Козимо Медичи выкупил его библиотеку у кредиторов и подарил монахам монастыря Сан Марко. Хотя, как исстари заведено, книги во Флоренции доступны каждому взыскующему знания, чтобы Леонардо не блуждал посреди полок без руководства, мессер Паоло, хорошо изучивший состав библиотеки Никколо Никколи, давал ему правильное направление и помогал советами. Таким образом, Тосканелли стал первым помощником в осуществлении благородного замысла и желания Леонардо не только принять полноправное участие в пире, но также изменить порядок застолья, поместив рядом с Философией благородную Живопись как представительницу свободных искусств. Трудность заключается в том, что в библиотеке монастыря Сан Марко гораздо более книг на латыни и греческом, чем на общедоступном тосканском наречии. И вот когда этот uomo sanza lettere, то есть без книжного образования, с ослиным упрямством вчитывается в латинские тексты, советуясь о правильности перевода с людьми, сведущими в грамматике, и вновь и вновь возвращаясь к какому-нибудь абзацу, на котором его заколодило, у него есть время хорошо обдумать читаемое, а нужные ему вещи прочнее оседают в памяти.
И все же большую часть образованности Леонардо приобрел не над книжными полками и не в аудиториях, которые не посещал, а как если бы, обладая чудесным сачком, улавливал ее в воздухе: его тривиум и квадривиум – в уличных сборищах, в дружеских беседах и спорах, когда наряду с оскорблениями рождается истина. Сравнительно с учеными лекциями и чтением книг подобная практика лучше закаляет ум в риторике и диалектике и делает его для противника неуязвимым. Также и музыку он изучает в предпраздничных спевках возле церкви св. Мартина, где устраиваются состязания и турниры певцов. Когда же в перерывах не слышится пения, раздается гул разговора множества людей, поскольку тут встречаются и беседуют между собою богатые и бедные, люди из старинных семейств и безродные, купцы, менялы, аптекари, монахи, живописцы, кожевники, булочники – люди всякого звания, мастера, подмастерья и ученики, а также бездельники, живущие обманом и кознями. И никто здесь не чванится перед другими знатностью или богатством, потому что во Флоренции существует только один род чванства, а именно чванство ученое, которого Леонардо много терпел от платоников.
43
– Один лик божий является в трех по порядку разложенных зеркалах: в ангеле, в душе и в теле мира, – говорил Марсилио Фичино, наибольший платоник из собиравшихся вокруг братьев Медичи, и его лицо, постное и утонченное, еще вытягивалось. – Блеск и красота божьего мира, так отраженные, должны быть названы всеобщей красотой, а всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью.
Люди попроще имели другие способы приблизиться к божескому через любовь, имея руководителя, как Екатерина Сиенская. Известная в те времена духовидица перед кончиною сообщила, что де Христова невеста вступает на ложе своего жениха, называла Иисуса сладчайшим возлюбленным рыцарем и еще по-всячески, в чем некоторые ханжи усматривали неприличие. Наконец, третьи исходили из Дантовой «Новой Жизни», где Поэт с присущей ему силой показывает, как таинственный Амор является то в виде юноши в красной одежде, то в белой, то пламенеющего облака или, внезапно утрачивая какие бы ни было признаки, внедряется в душу в качестве универсальной причины. Но все равно соглашаются, что этот князь Амор, или Любовь, управляет и господствует в громаднейшей области и его воля объединяет множество подданных. И неудивительно, если люди разного состояния и привычек, невежественные и хорошо образованные, все горячо обсуждают сердечную привязанность младшего Медичи.
Симонетта Веспуччи, урожденная Каттанео, имела плоскую, даже впалую грудь, а живот выдавался как у беременной и нос был велик, однако же, подчиняясь внушению Медичи, граждане Флоренции считали ее образцом красоты и прелести. Симонетта была замужем за Марко, сыном нотариуса Анастасио Веспуччи, второй сын которого, Америго, дал имя Америке, открытой Христофором Колумбом. Хотя Симонетту можно было назвать возлюбленной Джулиано Медичи только в идеальном смысле, семейство затаило на него вражду и, поддерживая заговорщиков Пацци, способствовало его гибели. Между тем незадолго до этого Симонетта внезапно умерла, и многие оплакивали ее смерть, будучи в уверенности, что в таких людях отражается лик божий и созерцающие подобную красоту коротким путем сообщаются с небом.
В отличие от Лоренцо, которого называют самым безобразным человеком в Италии, Джулиано очень красив: кожа у него нежная и белая и без малейшего румянца, а взгляд приветлив, тогда как в выражении Лоренцо видна язвительная насмешка. Движения младшего Медичи плавны и неторопливы, Лоренцо же во всех действиях резок и быстр, и, покуда Джулиано убивался и вздыхал, Лоренцо написал большое количество сонетов на смерть Симонетты Веспуччи, где показал себя таким же огорчающимся и влюбленным, как его брат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Леонардо желает быть возле Медичи так же красиво одетым, как те, что, по его словам, расхаживают, чванные и напыщенные, украшенные не только своими, но и чужими трудами. И питаться желает оп не остатками, предназначаемыми для свиней, но чтобы восседать за той трапезой, где, по словам Данте в «Пире», вкушают ангельский хлеб – так называет Поэт пищу знания. «О, сколь несчастны те, кто питается той же пищей, что и скотина!» – продолжает великий тосканец, сохраняющий, однако, надежду на человеческое благородство: «Поскольку каждый человек каждому другому человеку – друг, а каждый друг скорбит о недостатках любимого, постольку вкушающие пищу за столь высокой трапезой не лишены сострадания к тем, кто у них на глазах бродит по скотскому пастбищу, питаясь травой и желудями».
Но легко ли самолюбивому юноше, самим Меценатом призванному, принять участие в платонических сборищах, если другие присутствующие его встречают с нарочитой прохладцей и он вынужден слоняться за их спинами, знаками напоминая о себе. Вопреки мнению Данте, сообщавшему, будто познавшие истину, как он говорит, всегда щедро делятся своими богатствами с бедняками, являя собой как бы живой источник, чья вода утоляет природную любознательность, эти платоники не так благодушны. Непреходящая обида и язвительность Мастера относительно их поведения оказались бы еще значительно большими, не окажись между пирующими мессера Паоло Тосканелли.
Всегдашний его доброжелатель, выведенный в поэме Луиджи Пульчи «Великий Моргаyте» под личиною черта – по крайней мере, так полагают знающие филологи, – в прежние годы служил библиотекарем у известного Никколо Никколи. Когда тот разорился, потратив все состояние на книги и различные древности, Козимо Медичи выкупил его библиотеку у кредиторов и подарил монахам монастыря Сан Марко. Хотя, как исстари заведено, книги во Флоренции доступны каждому взыскующему знания, чтобы Леонардо не блуждал посреди полок без руководства, мессер Паоло, хорошо изучивший состав библиотеки Никколо Никколи, давал ему правильное направление и помогал советами. Таким образом, Тосканелли стал первым помощником в осуществлении благородного замысла и желания Леонардо не только принять полноправное участие в пире, но также изменить порядок застолья, поместив рядом с Философией благородную Живопись как представительницу свободных искусств. Трудность заключается в том, что в библиотеке монастыря Сан Марко гораздо более книг на латыни и греческом, чем на общедоступном тосканском наречии. И вот когда этот uomo sanza lettere, то есть без книжного образования, с ослиным упрямством вчитывается в латинские тексты, советуясь о правильности перевода с людьми, сведущими в грамматике, и вновь и вновь возвращаясь к какому-нибудь абзацу, на котором его заколодило, у него есть время хорошо обдумать читаемое, а нужные ему вещи прочнее оседают в памяти.
И все же большую часть образованности Леонардо приобрел не над книжными полками и не в аудиториях, которые не посещал, а как если бы, обладая чудесным сачком, улавливал ее в воздухе: его тривиум и квадривиум – в уличных сборищах, в дружеских беседах и спорах, когда наряду с оскорблениями рождается истина. Сравнительно с учеными лекциями и чтением книг подобная практика лучше закаляет ум в риторике и диалектике и делает его для противника неуязвимым. Также и музыку он изучает в предпраздничных спевках возле церкви св. Мартина, где устраиваются состязания и турниры певцов. Когда же в перерывах не слышится пения, раздается гул разговора множества людей, поскольку тут встречаются и беседуют между собою богатые и бедные, люди из старинных семейств и безродные, купцы, менялы, аптекари, монахи, живописцы, кожевники, булочники – люди всякого звания, мастера, подмастерья и ученики, а также бездельники, живущие обманом и кознями. И никто здесь не чванится перед другими знатностью или богатством, потому что во Флоренции существует только один род чванства, а именно чванство ученое, которого Леонардо много терпел от платоников.
43
– Один лик божий является в трех по порядку разложенных зеркалах: в ангеле, в душе и в теле мира, – говорил Марсилио Фичино, наибольший платоник из собиравшихся вокруг братьев Медичи, и его лицо, постное и утонченное, еще вытягивалось. – Блеск и красота божьего мира, так отраженные, должны быть названы всеобщей красотой, а всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью.
Люди попроще имели другие способы приблизиться к божескому через любовь, имея руководителя, как Екатерина Сиенская. Известная в те времена духовидица перед кончиною сообщила, что де Христова невеста вступает на ложе своего жениха, называла Иисуса сладчайшим возлюбленным рыцарем и еще по-всячески, в чем некоторые ханжи усматривали неприличие. Наконец, третьи исходили из Дантовой «Новой Жизни», где Поэт с присущей ему силой показывает, как таинственный Амор является то в виде юноши в красной одежде, то в белой, то пламенеющего облака или, внезапно утрачивая какие бы ни было признаки, внедряется в душу в качестве универсальной причины. Но все равно соглашаются, что этот князь Амор, или Любовь, управляет и господствует в громаднейшей области и его воля объединяет множество подданных. И неудивительно, если люди разного состояния и привычек, невежественные и хорошо образованные, все горячо обсуждают сердечную привязанность младшего Медичи.
Симонетта Веспуччи, урожденная Каттанео, имела плоскую, даже впалую грудь, а живот выдавался как у беременной и нос был велик, однако же, подчиняясь внушению Медичи, граждане Флоренции считали ее образцом красоты и прелести. Симонетта была замужем за Марко, сыном нотариуса Анастасио Веспуччи, второй сын которого, Америго, дал имя Америке, открытой Христофором Колумбом. Хотя Симонетту можно было назвать возлюбленной Джулиано Медичи только в идеальном смысле, семейство затаило на него вражду и, поддерживая заговорщиков Пацци, способствовало его гибели. Между тем незадолго до этого Симонетта внезапно умерла, и многие оплакивали ее смерть, будучи в уверенности, что в таких людях отражается лик божий и созерцающие подобную красоту коротким путем сообщаются с небом.
В отличие от Лоренцо, которого называют самым безобразным человеком в Италии, Джулиано очень красив: кожа у него нежная и белая и без малейшего румянца, а взгляд приветлив, тогда как в выражении Лоренцо видна язвительная насмешка. Движения младшего Медичи плавны и неторопливы, Лоренцо же во всех действиях резок и быстр, и, покуда Джулиано убивался и вздыхал, Лоренцо написал большое количество сонетов на смерть Симонетты Веспуччи, где показал себя таким же огорчающимся и влюбленным, как его брат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129