Инструктор вначале слетал по кругу с Симаковым, потом со мной. Когда мы сели, он вылез из кабины, перегнулся ко мне:
— Богданов, полетишь самостоятельно. Сделаешь три полета по кругу. Выполняй полеты спокойно, делай все так, как со мной, и все будет хорошо.
Принесли мешок с песком, прочно закрепили его на инструкторском сиденье, чтобы не изменилась центровка самолета, и я порулил к месту старта, пытаясь унять охватившее меня волнение. Стартерист поднял белый флажок, разрешающий взлет. Даю полные обороты мотору, и самолет побежал по зеленому травяному ковру аэродрома. Все быстрее и быстрее разбег, усиливается давление на ручку управления — теперь, пожалуй, пора. Плавно беру ручку на себя и всем телом чувствую, как самолет оторвался от земли. Немного выдерживаю его над взлетной полосой, набираю нужную скорость, плавно набираю высоту. Земля уплывает из-под ног, в груди холодеет, а потом всего меня захватывает радость: я лечу один, легко управляю этим чудесным «Авро»!… «Возьми себя в руки, полет не окончен, рано еще радоваться! Нужно точно зайти и рассчитать посадку, хорошо посадить самолет», — приказываю себе. Выполняю последний разворот, выхожу на прямую. Впереди на зеленом поле аэродрома хорошо видны посадочные знаки, возле которых нужно приземлиться. Кажется, расчет точен, теперь все внимание переключаю на снижение, определение момента «выравнивания» и посадку. Все быстрее и быстрее надвигается земля, на нужной высоте плавным движением рулей вывожу самолет из угла планирования и подвожу к земле. Теперь машина несется у самой земли, постепенно теряя скорость. Движения рулей соразмеряю со снижением самолета, все энергичней перевожу его на посадочные углы атаки. Еще несколько секунд полета, и вздыбленный самолет окончательно теряет скорость, тогда я энергично добираю ручку на себя, и он мягко приземляется «на три точки», замедляя бег, катится по аэродрому…
Заруливая к месту старта, смотрю на инструктора, прогуливающегося у посадочного знака — большого «Т», выложенного из белых полотнищ. Он поднимает руку, показывает мне два пальца, что означает «разрешаю сделать еще два полета».
Их я делаю уверенно и более спокойно.
— Товарищ инструктор, учлет Богданов выполнил три самостоятельных полета! Разрешите получить замечания.
— Замечаний нет. Поздравляю с успешным самостоятельным вылетом! — Инструктор крепко жмет мою руку.
Более праздничного и радостного дня в моей жизни еще не было…
Незаметно подошла осень, вместе с ней и день окончания школы. Совершены последние полеты, получены назначения…
В начале тридцатых годов в стране шла массовая подготовка летных кадров. На крупных заводах создавались кружки планеристов, в промышленных центрах — аэроклубы. Большую работу по авиационной подготовке молодежи проводил и Витебский аэроклуб. На всех крупных предприятиях города появились планерные кружки, но не хватало инструкторов. Тогда горком комсомола привлек к этой работе часть нашего выпуска. На должность инструктора планерного кружка Витебского механического завода назначили и меня.
Почти два года обучал я молодежь полетам на планере. Хотя работа была интересной, а полеты на планере — увлекательным спортом, меня неудержимо тянуло в «большую авиацию». Я упорно добивался в горкоме комсомола, чтобы меня послали на учебу в какую-либо из авиационных школ. Так с путевкой комсомола я уехал учиться во 2-ю Тамбовскую объединенную школу летчиков и техников, где был зачислен в специальный на» бор. Спецнабор состоял из курсантов, уже освоивших одну из авиационных специальностей и имевших опыт работы в авиации. Учиться нам было довольно легко, и мы за год с небольшим закончили теоретическую подготовку и освоили два типа машин конструкции А. Н. Поликарпова — У-2 и Р-5.
Потом была интересная, хотя и тяжелая инструкторская работа в той же школе в течение нескольких лет. Обучал курсантов, давал им «путевку в авиацию», а вместе с ними и сам совершенствовался в летном деле. Однако аэродромные и редкие маршрутные полеты на близкие расстояния меня не удовлетворяли. Много пришлось писать писем командованию Аэрофлота, пока не получил перевод в Грузинское управление ГВФ и стал летать на воздушных трассах в Закавказье, а потом на трассе Тбилиси — Москва. И все же я благодарен судьбе, давшей мне возможность поработать несколько лет инструктором в школе. На многих полевых аэродромах пришлось совершить большое количество полетов, которые дали возможность (как и всем инструкторам) в совершенстве овладеть управлением самолета. Именно в школе выработалась мгновенная реакция на самые различные ошибки учеников в полете, быстрые и точные до автоматизма действия при их исправлении. Мы, инструкторы, научились выводить самолет из любых сложнейших положений, в которые он попадал из-за допущенных курсантами ошибок. В школе у меня впервые появилось чувство единства летчика с самолетом. Потом это чувство всегда было со мной в полете.
Полеты в Армению, Азербайджан, Абхазию, Сванетию, над отрогами Кавказских, Богосских, Аджаро-Имеретинских гор и над их седыми снежными хребтами, через Сурамский и Крестовый перевалы, с посадками на высокогорных аэродромах стали моим «летным университетом».
В первых же полетах в Закавказье я понял, что еще многое нужно постичь в летном деле, чтобы стать полноценным летчиком. И я настойчиво учился летать «вслепую». Даже в безоблачную погоду закрывал газетой переднее стекло и заставлял себя вести самолет только по приборам, никогда не пропускал малейшей возможности войти в облачность и пролететь в ней хотя бы несколько минут. Настойчиво перенимал опыт полетов в резко меняющихся метеорологических условиях, в сильных горных воздушных потоках, учился у опытных пилотов Спирякова, Шевченко, Кучерова… Спасибо им.
Воздушные трассы и самолеты стали оборудоваться радионавигационными средствами. Хотя они были несовершенными, но позволяли летать не видя земли, не зависеть от плохой погоды. Вскоре на смену нашему «тихоходу» — трехмоторному туполевскому моноплану ПС-9 — пришли более совершенные высотно-скоростные ПС-40 и ДС-3. Осваивать их доверили нам, молодым летчикам. На них нам предстояло летать на авиалинии Тбилиси-Москва. Перед регулярными полетами небольшой группе летчиков Грузинского управления гражданской авиации, в том числе и мне, пришлось учиться и окончить курсы высшей летной подготовки в Батайске, под Ростовом-на-Дону.
В первых же рейсах на ПС-40 в Москву я убедился, что, используя прогноз ветра по высотам и применяя оптимальные режимы работы моторов, на нем можно летать на больших высотах с предусмотренной расписанием средней скоростью 400 километров в час, при этом значительно экономить горючее и увеличить полезную нагрузку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Богданов, полетишь самостоятельно. Сделаешь три полета по кругу. Выполняй полеты спокойно, делай все так, как со мной, и все будет хорошо.
Принесли мешок с песком, прочно закрепили его на инструкторском сиденье, чтобы не изменилась центровка самолета, и я порулил к месту старта, пытаясь унять охватившее меня волнение. Стартерист поднял белый флажок, разрешающий взлет. Даю полные обороты мотору, и самолет побежал по зеленому травяному ковру аэродрома. Все быстрее и быстрее разбег, усиливается давление на ручку управления — теперь, пожалуй, пора. Плавно беру ручку на себя и всем телом чувствую, как самолет оторвался от земли. Немного выдерживаю его над взлетной полосой, набираю нужную скорость, плавно набираю высоту. Земля уплывает из-под ног, в груди холодеет, а потом всего меня захватывает радость: я лечу один, легко управляю этим чудесным «Авро»!… «Возьми себя в руки, полет не окончен, рано еще радоваться! Нужно точно зайти и рассчитать посадку, хорошо посадить самолет», — приказываю себе. Выполняю последний разворот, выхожу на прямую. Впереди на зеленом поле аэродрома хорошо видны посадочные знаки, возле которых нужно приземлиться. Кажется, расчет точен, теперь все внимание переключаю на снижение, определение момента «выравнивания» и посадку. Все быстрее и быстрее надвигается земля, на нужной высоте плавным движением рулей вывожу самолет из угла планирования и подвожу к земле. Теперь машина несется у самой земли, постепенно теряя скорость. Движения рулей соразмеряю со снижением самолета, все энергичней перевожу его на посадочные углы атаки. Еще несколько секунд полета, и вздыбленный самолет окончательно теряет скорость, тогда я энергично добираю ручку на себя, и он мягко приземляется «на три точки», замедляя бег, катится по аэродрому…
Заруливая к месту старта, смотрю на инструктора, прогуливающегося у посадочного знака — большого «Т», выложенного из белых полотнищ. Он поднимает руку, показывает мне два пальца, что означает «разрешаю сделать еще два полета».
Их я делаю уверенно и более спокойно.
— Товарищ инструктор, учлет Богданов выполнил три самостоятельных полета! Разрешите получить замечания.
— Замечаний нет. Поздравляю с успешным самостоятельным вылетом! — Инструктор крепко жмет мою руку.
Более праздничного и радостного дня в моей жизни еще не было…
Незаметно подошла осень, вместе с ней и день окончания школы. Совершены последние полеты, получены назначения…
В начале тридцатых годов в стране шла массовая подготовка летных кадров. На крупных заводах создавались кружки планеристов, в промышленных центрах — аэроклубы. Большую работу по авиационной подготовке молодежи проводил и Витебский аэроклуб. На всех крупных предприятиях города появились планерные кружки, но не хватало инструкторов. Тогда горком комсомола привлек к этой работе часть нашего выпуска. На должность инструктора планерного кружка Витебского механического завода назначили и меня.
Почти два года обучал я молодежь полетам на планере. Хотя работа была интересной, а полеты на планере — увлекательным спортом, меня неудержимо тянуло в «большую авиацию». Я упорно добивался в горкоме комсомола, чтобы меня послали на учебу в какую-либо из авиационных школ. Так с путевкой комсомола я уехал учиться во 2-ю Тамбовскую объединенную школу летчиков и техников, где был зачислен в специальный на» бор. Спецнабор состоял из курсантов, уже освоивших одну из авиационных специальностей и имевших опыт работы в авиации. Учиться нам было довольно легко, и мы за год с небольшим закончили теоретическую подготовку и освоили два типа машин конструкции А. Н. Поликарпова — У-2 и Р-5.
Потом была интересная, хотя и тяжелая инструкторская работа в той же школе в течение нескольких лет. Обучал курсантов, давал им «путевку в авиацию», а вместе с ними и сам совершенствовался в летном деле. Однако аэродромные и редкие маршрутные полеты на близкие расстояния меня не удовлетворяли. Много пришлось писать писем командованию Аэрофлота, пока не получил перевод в Грузинское управление ГВФ и стал летать на воздушных трассах в Закавказье, а потом на трассе Тбилиси — Москва. И все же я благодарен судьбе, давшей мне возможность поработать несколько лет инструктором в школе. На многих полевых аэродромах пришлось совершить большое количество полетов, которые дали возможность (как и всем инструкторам) в совершенстве овладеть управлением самолета. Именно в школе выработалась мгновенная реакция на самые различные ошибки учеников в полете, быстрые и точные до автоматизма действия при их исправлении. Мы, инструкторы, научились выводить самолет из любых сложнейших положений, в которые он попадал из-за допущенных курсантами ошибок. В школе у меня впервые появилось чувство единства летчика с самолетом. Потом это чувство всегда было со мной в полете.
Полеты в Армению, Азербайджан, Абхазию, Сванетию, над отрогами Кавказских, Богосских, Аджаро-Имеретинских гор и над их седыми снежными хребтами, через Сурамский и Крестовый перевалы, с посадками на высокогорных аэродромах стали моим «летным университетом».
В первых же полетах в Закавказье я понял, что еще многое нужно постичь в летном деле, чтобы стать полноценным летчиком. И я настойчиво учился летать «вслепую». Даже в безоблачную погоду закрывал газетой переднее стекло и заставлял себя вести самолет только по приборам, никогда не пропускал малейшей возможности войти в облачность и пролететь в ней хотя бы несколько минут. Настойчиво перенимал опыт полетов в резко меняющихся метеорологических условиях, в сильных горных воздушных потоках, учился у опытных пилотов Спирякова, Шевченко, Кучерова… Спасибо им.
Воздушные трассы и самолеты стали оборудоваться радионавигационными средствами. Хотя они были несовершенными, но позволяли летать не видя земли, не зависеть от плохой погоды. Вскоре на смену нашему «тихоходу» — трехмоторному туполевскому моноплану ПС-9 — пришли более совершенные высотно-скоростные ПС-40 и ДС-3. Осваивать их доверили нам, молодым летчикам. На них нам предстояло летать на авиалинии Тбилиси-Москва. Перед регулярными полетами небольшой группе летчиков Грузинского управления гражданской авиации, в том числе и мне, пришлось учиться и окончить курсы высшей летной подготовки в Батайске, под Ростовом-на-Дону.
В первых же рейсах на ПС-40 в Москву я убедился, что, используя прогноз ветра по высотам и применяя оптимальные режимы работы моторов, на нем можно летать на больших высотах с предусмотренной расписанием средней скоростью 400 километров в час, при этом значительно экономить горючее и увеличить полезную нагрузку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88