Оно висело на нем, и это еще больше подчеркивало его небольшой рост и худобу. Я призадумался. Детям надо учиться, ходить в школу, а мы все время кочевали с аэродрома на аэродром… Почему, собственно, Виноградов привез брата в часть? Вот что рассказал мне тогда Василий Никитович.
Когда наши войска разбили гитлеровские полчища и стали гнать их из-под Москвы, немецкое командование стало возводить оборонительные укрепления. Строили их гитлеровцы и под Ржевом. На строительство окопов, траншей и противотанковых рвов фашисты сгоняли из окрестных деревень все взрослое население, в том числе и стариков. На рытье траншей попал и Никита Абрамович Виноградов, отец нашего борттехника. Сильно устав от непосильной работы, он задержался на перекуре. Это заметили конвойные и стали избивать его. Никита Абрамович был гордым человеком. Не стерпев побоев, он бросился с лопатой на обидчиков. Тогда один из гитлеровцев ударил его прикладом по голове и убил наповал.
Смелый поступок старого Виноградова фашисты расценили как «большевистский». Произведя в доме убитого обыск, нашли фотографию Василия в форме командира ВВС. Аграфену Григорьевну, мать Василия Виноградова, обвинили в том, что она жена коммуниста и мать комиссара, арестовали и посадили в подвал. Несколько дней пожилую женщину нещадно избивали, требуя сказать, где скрываются ее дети, и прежде всего сын — «большевистский комиссар». Ничего не добившись, фашисты оставили ее без воды и пищи. На двенадцатые сутки она скончалась…
Здесь же, в своем селе, Василий Виноградов узнал печальную весть и о среднем брате Леониде: он был танкистом и погиб в бою под Смоленском.
— Вот как получилось, товарищ командир, один братишка Миша остался у меня на свете. Как я мог оставить в горе его одного, на пепелище, пропадет малый, ведь ни кола, ни двора у нас там не осталось. Думал, пристрою его здесь. Если жив буду, то присмотрю за ним, а случится что со мной, ведь война, — так товарищи за ним присмотрят. Прошу вас, оставьте его в полку, мне легче воевать и мстить немцам будет, — закончил Василий Виноградов свой горький рассказ. И я разрешил, на свой страх и риск, оставить Мишу в полку.
Я выхлопотал у командования разрешение зачислить младшего Виноградова в списки части и на все виды армейского довольствия, а наши «технари», как мы обычно с теплотой называли своих техников, проявили о нем заботу. Где-то перешили по его фигуре обмундирование, подобрали кирзовые сапоги-недомерки, маленькую пилотку, подогнали ремень, словом, преобразили парнишку. В столовой Миша получал лучшие куски мяса, каждый украдкой совал ему свой сахар, а сам выпивал свою кружку чая «вприглядку». Миша заметно поправился, щеки его порозовели. Постепенно, под влиянием общей заботы о нем и человеческого тепла, сердечная боль у парнишки притуплялась, угрюмость исчезала. Работал он старательно и, имея замечательных учителей, стал хорошим мотористом. Ему было присвоено звание ефрейтора. Успехи младшего брата радовали и Василия Виноградова, его настроение заметно улучшилось.
Снова тяжелые потери
Октябрь стал месяцем большой активности немецкой истребительной авиации на белорусском направлении. Здесь гитлеровцы установили несколько наземных радиолокаторов и использовали их для наведения своих истребителей на наши ночные бомбардировщики, транспортные самолеты, летавшие к партизанам. Наши потери возросли. Мы потеряли четыре отличных экипажа — даже теперь невозможно вспомнить об этом без горечи и боли.
В ночь на 7 октября 1943 года не вернулись с задания самолет гвардии старшего лейтенанта Александра Цыганкова — он летал по заданию Белорусского штаба партизанского движения в район Могилева — и самолет гвардии младшего лейтенанта Ивана Педана, бомбившего немецкие эшелоны на железнодорожном узле в Витебске.
В ночь на 15 октября не вернулся с бомбардировки вражеских мотомеханизированных частей в поселке Парфеновка самолет замполита 2-й эскадрильи гвардии капитана Н. А. Шестака, моего близкого боевого товарища. В его экипаж входив второй летчик гвардии младший лейтенант Красников, штурман младший лейтенант Рыжиков, радист гвардии младший сержант Яньков, воздушный стрелок гвардии сержант Кириенко, борттехник гвардии старший техник-лейтенант Климин и штурман-инструктор младший лейтенант Доронцев.
Николай Артемович Шестак до войны был кадровым командиром, хорошим летчиком и активным коммунистом, его выдвинули на партийную работу. К нам в эскадрилью он пришел зрелым политработником и сразу же включился в боевую работу, воодушевляя личный состав не только пламенным словом, но и своим примером. Не верилось, что он погиб, теплилась надежда…
Спустя два месяца в часть вернулся летавший с ним за штурмана-инструктора Григорий Доронцев. Он рассказал, что сбил их немецкий перехватчик Ю-88 с вертикально расположенными пушками, незаметно подошедший снизу, когда они, выполнив задание, возвращались на базу. Это было в районе Чауссов. Ю-88 не был виден членам экипажа, он находился вне зоны обзора. Пролетая ниже метров на семьдесят, немец открыл огонь, наш самолет загорелся и, неуправляемый, стал падать. Но стрелок Александр Кириенко увидел вражеский перехватчик и, хотя был ранен и языки пламени полыхали над турельной башней его пулемета, он открыл прицельный огонь по врагу и сбил его. Тот, загоревшись, упал недалеко от нашего самолета.
Как стало известно позже, все члены экипажа, кроме Шестака и Рыжикова, успели покинуть горящую машину на парашютах и остались живы.
Григорий Доронцев, пробираясь сквозь пламя к выходной двери, сильно обгорел, на нем загорелся комбинезон. Снижаясь на парашюте, он тушил горящую одежду и, не приготовившись к приземлению, сильно ударился о землю. Когда поднялся и огляделся, то метрах в четырехстах увидел высокие мачты радиостанции, услышал треск мотоциклов, лай собак. Сбросив парашютные лямки и горящую верхнюю одежду, он бросился бежать. В предрассветной мгле увидел деревню. Войдя в нее, случайно обратил внимание на вывеску, прибитую к стене одного из домов. Там было написано по-немецки: «Управление комендатуры Харьковки». Огородами Григории пробрался к лесу, на заболоченную луговину, и спрятался в копне сена.
Через несколько часов от ожогов у него стянуло веки, и он перестал видеть. Словно огнем горели обожженные голова, лицо, руки. Вскоре пошел дождь, стало холодно, боли усилились, невозможно было даже пошевелиться… Так, в копне сена, обгоревший, голодный, в холоде, Доронцев пролежал трое суток. Когда на четвертые сутки опухоль век спала и он вновь смог видеть, то пошел, как ему казалось, к линии фронта. Шел лесом, ночами. На пятые сутки забрел в одиноко стоявшую баню, решил в ней отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Когда наши войска разбили гитлеровские полчища и стали гнать их из-под Москвы, немецкое командование стало возводить оборонительные укрепления. Строили их гитлеровцы и под Ржевом. На строительство окопов, траншей и противотанковых рвов фашисты сгоняли из окрестных деревень все взрослое население, в том числе и стариков. На рытье траншей попал и Никита Абрамович Виноградов, отец нашего борттехника. Сильно устав от непосильной работы, он задержался на перекуре. Это заметили конвойные и стали избивать его. Никита Абрамович был гордым человеком. Не стерпев побоев, он бросился с лопатой на обидчиков. Тогда один из гитлеровцев ударил его прикладом по голове и убил наповал.
Смелый поступок старого Виноградова фашисты расценили как «большевистский». Произведя в доме убитого обыск, нашли фотографию Василия в форме командира ВВС. Аграфену Григорьевну, мать Василия Виноградова, обвинили в том, что она жена коммуниста и мать комиссара, арестовали и посадили в подвал. Несколько дней пожилую женщину нещадно избивали, требуя сказать, где скрываются ее дети, и прежде всего сын — «большевистский комиссар». Ничего не добившись, фашисты оставили ее без воды и пищи. На двенадцатые сутки она скончалась…
Здесь же, в своем селе, Василий Виноградов узнал печальную весть и о среднем брате Леониде: он был танкистом и погиб в бою под Смоленском.
— Вот как получилось, товарищ командир, один братишка Миша остался у меня на свете. Как я мог оставить в горе его одного, на пепелище, пропадет малый, ведь ни кола, ни двора у нас там не осталось. Думал, пристрою его здесь. Если жив буду, то присмотрю за ним, а случится что со мной, ведь война, — так товарищи за ним присмотрят. Прошу вас, оставьте его в полку, мне легче воевать и мстить немцам будет, — закончил Василий Виноградов свой горький рассказ. И я разрешил, на свой страх и риск, оставить Мишу в полку.
Я выхлопотал у командования разрешение зачислить младшего Виноградова в списки части и на все виды армейского довольствия, а наши «технари», как мы обычно с теплотой называли своих техников, проявили о нем заботу. Где-то перешили по его фигуре обмундирование, подобрали кирзовые сапоги-недомерки, маленькую пилотку, подогнали ремень, словом, преобразили парнишку. В столовой Миша получал лучшие куски мяса, каждый украдкой совал ему свой сахар, а сам выпивал свою кружку чая «вприглядку». Миша заметно поправился, щеки его порозовели. Постепенно, под влиянием общей заботы о нем и человеческого тепла, сердечная боль у парнишки притуплялась, угрюмость исчезала. Работал он старательно и, имея замечательных учителей, стал хорошим мотористом. Ему было присвоено звание ефрейтора. Успехи младшего брата радовали и Василия Виноградова, его настроение заметно улучшилось.
Снова тяжелые потери
Октябрь стал месяцем большой активности немецкой истребительной авиации на белорусском направлении. Здесь гитлеровцы установили несколько наземных радиолокаторов и использовали их для наведения своих истребителей на наши ночные бомбардировщики, транспортные самолеты, летавшие к партизанам. Наши потери возросли. Мы потеряли четыре отличных экипажа — даже теперь невозможно вспомнить об этом без горечи и боли.
В ночь на 7 октября 1943 года не вернулись с задания самолет гвардии старшего лейтенанта Александра Цыганкова — он летал по заданию Белорусского штаба партизанского движения в район Могилева — и самолет гвардии младшего лейтенанта Ивана Педана, бомбившего немецкие эшелоны на железнодорожном узле в Витебске.
В ночь на 15 октября не вернулся с бомбардировки вражеских мотомеханизированных частей в поселке Парфеновка самолет замполита 2-й эскадрильи гвардии капитана Н. А. Шестака, моего близкого боевого товарища. В его экипаж входив второй летчик гвардии младший лейтенант Красников, штурман младший лейтенант Рыжиков, радист гвардии младший сержант Яньков, воздушный стрелок гвардии сержант Кириенко, борттехник гвардии старший техник-лейтенант Климин и штурман-инструктор младший лейтенант Доронцев.
Николай Артемович Шестак до войны был кадровым командиром, хорошим летчиком и активным коммунистом, его выдвинули на партийную работу. К нам в эскадрилью он пришел зрелым политработником и сразу же включился в боевую работу, воодушевляя личный состав не только пламенным словом, но и своим примером. Не верилось, что он погиб, теплилась надежда…
Спустя два месяца в часть вернулся летавший с ним за штурмана-инструктора Григорий Доронцев. Он рассказал, что сбил их немецкий перехватчик Ю-88 с вертикально расположенными пушками, незаметно подошедший снизу, когда они, выполнив задание, возвращались на базу. Это было в районе Чауссов. Ю-88 не был виден членам экипажа, он находился вне зоны обзора. Пролетая ниже метров на семьдесят, немец открыл огонь, наш самолет загорелся и, неуправляемый, стал падать. Но стрелок Александр Кириенко увидел вражеский перехватчик и, хотя был ранен и языки пламени полыхали над турельной башней его пулемета, он открыл прицельный огонь по врагу и сбил его. Тот, загоревшись, упал недалеко от нашего самолета.
Как стало известно позже, все члены экипажа, кроме Шестака и Рыжикова, успели покинуть горящую машину на парашютах и остались живы.
Григорий Доронцев, пробираясь сквозь пламя к выходной двери, сильно обгорел, на нем загорелся комбинезон. Снижаясь на парашюте, он тушил горящую одежду и, не приготовившись к приземлению, сильно ударился о землю. Когда поднялся и огляделся, то метрах в четырехстах увидел высокие мачты радиостанции, услышал треск мотоциклов, лай собак. Сбросив парашютные лямки и горящую верхнюю одежду, он бросился бежать. В предрассветной мгле увидел деревню. Войдя в нее, случайно обратил внимание на вывеску, прибитую к стене одного из домов. Там было написано по-немецки: «Управление комендатуры Харьковки». Огородами Григории пробрался к лесу, на заболоченную луговину, и спрятался в копне сена.
Через несколько часов от ожогов у него стянуло веки, и он перестал видеть. Словно огнем горели обожженные голова, лицо, руки. Вскоре пошел дождь, стало холодно, боли усилились, невозможно было даже пошевелиться… Так, в копне сена, обгоревший, голодный, в холоде, Доронцев пролежал трое суток. Когда на четвертые сутки опухоль век спала и он вновь смог видеть, то пошел, как ему казалось, к линии фронта. Шел лесом, ночами. На пятые сутки забрел в одиноко стоявшую баню, решил в ней отдохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88