Они были прекрасно устроены, и обе работали в библиотеке. Мария Георгиевна к ним присоединилась на общественных началах.
Секрет благоустройства сестер оказался простым. Когда-то, еще до Октябрьской революции, в маленьком грузинском городе Гори отец сестер – брат Натальи Николаевны, помог молодому революционеру укрываться от преследования полиции. Он поселил у себя молодого человека с кавказскими усами и заботился о нем, как о родном сыне. Этим человеком был Иосиф Джугашвили, Сталин.
Когда семья сестер оказалась в бедственном положении в Тбилиси и размещалась в маленькой комнатке в коммунальной квартире, отец, не имевший работы и подвергавшийся преследованиям, решился написать письмо в Кремль.
«Дорогой Coco! – начиналось его послание. – Мне хочется верить, что ты вспомнишь обо мне…»
Через несколько дней к дому, где жили сестры, подъехала огромная легковая машина. Все подумали, что отца уже больше не увидят, когда за ним закрылись двери автомобиля. Он сам решил, что дорога лежит прямо в тюрьму, но на самом деле его повезли по улицам Тбилиси, показывая одну за другой великолепные многокомнатные квартиры в центре города. Он выбрал одну из них, с видом на Куру у подножия горы Мтацминда. И с тех пор семья жила в пятикомнатной квартире, получала специальный паек, которого не просто хватало не только на жизнь, но еще и на задаривание продуктами всех соседей, что считалось естественным на Кавказе.
Дома по проектам Месропа строились на самых главных улицах в Тбилиси. Особенно было приятно смотреть, как они вырастали на проспекте Руставели, где так любили гулять Тарасовы. Им тоже дали приличную квартиру в центре. Михаил уже ходил в старшие классы школы, а Мария Георгиевна продолжала любить мужа и жить его судьбой.
Перед Отечественной войной Орджоникидзе неожиданно вызвал Месропа в Москву. Освободилось место главного архитектора Наркомтяжпрома, Серго вспомнил о Тарасове и настоял на том, чтобы его перевели в Москву. Перевод был оформлен в порядке приказа, и, хотя Тарасов оставался беспартийным, не подчиниться приказу было нельзя.
В Москве им выделили квартиру на Гоголевском бульваре, совсем недалеко от переулка имени Фурманова, где находился родной дом бабушки, конфискованный комиссаром. Мария Георгиевна с большим волнением прошла по Сивцеву Вражку и, завернув налево, подошла к своему дому. Фурманов умер в 1926 году, и теперь на доме висела мемориальная доска.
Дом был поделен на множество коммунальных квартир и перестроен внутри. Мария Георгиевна постояла рядом, потрогала стену и отошла. Войти она так и не решилась. Это только усилило бы печаль Марии Георгиевны.
Месроп продолжал успешно проектировать дома. Множество из них было построено на Тверской улице, позже переименованной в улицу Горького. Но венцом архитектурного творчества моего деда стало здание ВГИКа (Всесоюзного государственного института кинематографии).
Во время войны Месроп получил освобождение от службы в армии. Он должен был постоянно находиться в Москве и после каждой бомбежки составлять подробный анализ разрушений зданий в центре города. Кроме того, по прямому указу Сталина Месропа назначили в комитет по сооружению фортификационных заграждений вокруг Москвы. Военная обстановка требовала полной мобилизации сил. А здоровье Месропа быстро ухудшалось. Тяжело заболела и Наталья Николаевна. Сын Михаил ушел на фронт добровольцем. Мария Георгиевна сдавала кровь и стала почетным донором. Кроме того, это давало прибавку к денежному довольствию семьи, которого не хватало на всех. Ведь на ее содержании оказалась еще и семья младшей сестры Элеоноры с больным мужем, а также две сестры ее мужа, не имевшие продовольственных карточек.
В мае 43-го умерла Наталья Николаевна. Доставшиеся от нее в наследство несколько украшений Мария Георгиевна отнесла в Торгсин. Была такая государственная скупка, где за копейки у населения выкупали драгоценности и золото. Тогда произошла удивительная история.
Как-то, обратив внимание на большой серебряный поднос, Мария Георгиевна решила и его отнести в Торгсин, хотя понимала, что возьмут его как лом металла и больше нескольких десятков копеек ожидать нельзя. Вместе с подносом она решила отнести и мамино кольцо, которое лежало в коробке с нитками, было изготовлено из белого металла с большим темно-зеленым камнем квадратной огранки.
– Может быть, и за него дадут пару копеек, – предположила Мария Георгиевна.
Она пошла в ближайшее отделение Торгсина и вначале протянула поднос. Его взвесили и выдали двадцать семь копеек. Затем Мария Георгиевна, не ожидая ничего примечательного, протянула оценщику кольцо. Тот взял его в руки, повертел в пальцах и, нацепив большую лупу, уставился на камень. Прошла минута. Оценщик периодически отрывался от камня и поднимал взгляд на Марию Георгиевну, потом опять опускал голову и кряхтя осматривал камень.
– Откуда у вас эта вещь? – спросил он наконец.
– Досталась по наследству, после смерти мамы.
– Тогда подождите в зале одну минуточку.
Оценщик вышел в служебную комнату приемного пункта и вскоре появился обратно со своим коллегой. Тот тоже стал осматривать кольцо в лупу и что-то при этом нашептывать сослуживцу. Потом он резко взглянул на Марию Георгиевну и произнес:
– Вас девятьсот девяносто рублей за кольцо устраивает?
– ?
Хотя названная сумма не укладывалась в воображении Марии Георгиевны, она все же не потеряла самообладания и неожиданно для себя самой ответила:
– Нет, не устраивает. Верните кольцо.
Служащий Торгсина покачал головой и вернул кольцо. Это оказался изумруд редчайшего темно-зеленого цвета, практически без изъянов и вкраплений, весом почти тридцать пять карат.
Мария Георгиевна бросилась в соседний Торгсин. Она не понимала, что информация о кольце была уже передана по всей сети Торгсинов, и, куда бы она ни обратилась, всюду уже были готовы ее встретить.
Поэтому в следующем Торгсине за кольцо предложили только девятьсот восемьдесят восемь рублей, почти не изучая его в лупу.
Ей пришлось возвратиться в прежнее место и согласиться на продажу. Семья и люди, находившиеся у них на иждивении, прожили на эти деньги почти весь год.
Моя бабушка Мария Георгиевна умерла в 1991 году, в последний год моей жизни в Москве, перед моей вынужденной эмиграцией. Я не видел момента ее смерти.
Медицинская сестра, которую я нанял для ухода за бабушкой, справлялась с этим на дому, а в больницу Марию Георгиевну не взяли. Им не нужна была лишняя статистика смертей. А может быть, и по другой причине. Но даже предложенная мной взятка не сработала. У бабушки был рак кожи, и открытая рана кровоточила и излучала ужасный гнойный запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Секрет благоустройства сестер оказался простым. Когда-то, еще до Октябрьской революции, в маленьком грузинском городе Гори отец сестер – брат Натальи Николаевны, помог молодому революционеру укрываться от преследования полиции. Он поселил у себя молодого человека с кавказскими усами и заботился о нем, как о родном сыне. Этим человеком был Иосиф Джугашвили, Сталин.
Когда семья сестер оказалась в бедственном положении в Тбилиси и размещалась в маленькой комнатке в коммунальной квартире, отец, не имевший работы и подвергавшийся преследованиям, решился написать письмо в Кремль.
«Дорогой Coco! – начиналось его послание. – Мне хочется верить, что ты вспомнишь обо мне…»
Через несколько дней к дому, где жили сестры, подъехала огромная легковая машина. Все подумали, что отца уже больше не увидят, когда за ним закрылись двери автомобиля. Он сам решил, что дорога лежит прямо в тюрьму, но на самом деле его повезли по улицам Тбилиси, показывая одну за другой великолепные многокомнатные квартиры в центре города. Он выбрал одну из них, с видом на Куру у подножия горы Мтацминда. И с тех пор семья жила в пятикомнатной квартире, получала специальный паек, которого не просто хватало не только на жизнь, но еще и на задаривание продуктами всех соседей, что считалось естественным на Кавказе.
Дома по проектам Месропа строились на самых главных улицах в Тбилиси. Особенно было приятно смотреть, как они вырастали на проспекте Руставели, где так любили гулять Тарасовы. Им тоже дали приличную квартиру в центре. Михаил уже ходил в старшие классы школы, а Мария Георгиевна продолжала любить мужа и жить его судьбой.
Перед Отечественной войной Орджоникидзе неожиданно вызвал Месропа в Москву. Освободилось место главного архитектора Наркомтяжпрома, Серго вспомнил о Тарасове и настоял на том, чтобы его перевели в Москву. Перевод был оформлен в порядке приказа, и, хотя Тарасов оставался беспартийным, не подчиниться приказу было нельзя.
В Москве им выделили квартиру на Гоголевском бульваре, совсем недалеко от переулка имени Фурманова, где находился родной дом бабушки, конфискованный комиссаром. Мария Георгиевна с большим волнением прошла по Сивцеву Вражку и, завернув налево, подошла к своему дому. Фурманов умер в 1926 году, и теперь на доме висела мемориальная доска.
Дом был поделен на множество коммунальных квартир и перестроен внутри. Мария Георгиевна постояла рядом, потрогала стену и отошла. Войти она так и не решилась. Это только усилило бы печаль Марии Георгиевны.
Месроп продолжал успешно проектировать дома. Множество из них было построено на Тверской улице, позже переименованной в улицу Горького. Но венцом архитектурного творчества моего деда стало здание ВГИКа (Всесоюзного государственного института кинематографии).
Во время войны Месроп получил освобождение от службы в армии. Он должен был постоянно находиться в Москве и после каждой бомбежки составлять подробный анализ разрушений зданий в центре города. Кроме того, по прямому указу Сталина Месропа назначили в комитет по сооружению фортификационных заграждений вокруг Москвы. Военная обстановка требовала полной мобилизации сил. А здоровье Месропа быстро ухудшалось. Тяжело заболела и Наталья Николаевна. Сын Михаил ушел на фронт добровольцем. Мария Георгиевна сдавала кровь и стала почетным донором. Кроме того, это давало прибавку к денежному довольствию семьи, которого не хватало на всех. Ведь на ее содержании оказалась еще и семья младшей сестры Элеоноры с больным мужем, а также две сестры ее мужа, не имевшие продовольственных карточек.
В мае 43-го умерла Наталья Николаевна. Доставшиеся от нее в наследство несколько украшений Мария Георгиевна отнесла в Торгсин. Была такая государственная скупка, где за копейки у населения выкупали драгоценности и золото. Тогда произошла удивительная история.
Как-то, обратив внимание на большой серебряный поднос, Мария Георгиевна решила и его отнести в Торгсин, хотя понимала, что возьмут его как лом металла и больше нескольких десятков копеек ожидать нельзя. Вместе с подносом она решила отнести и мамино кольцо, которое лежало в коробке с нитками, было изготовлено из белого металла с большим темно-зеленым камнем квадратной огранки.
– Может быть, и за него дадут пару копеек, – предположила Мария Георгиевна.
Она пошла в ближайшее отделение Торгсина и вначале протянула поднос. Его взвесили и выдали двадцать семь копеек. Затем Мария Георгиевна, не ожидая ничего примечательного, протянула оценщику кольцо. Тот взял его в руки, повертел в пальцах и, нацепив большую лупу, уставился на камень. Прошла минута. Оценщик периодически отрывался от камня и поднимал взгляд на Марию Георгиевну, потом опять опускал голову и кряхтя осматривал камень.
– Откуда у вас эта вещь? – спросил он наконец.
– Досталась по наследству, после смерти мамы.
– Тогда подождите в зале одну минуточку.
Оценщик вышел в служебную комнату приемного пункта и вскоре появился обратно со своим коллегой. Тот тоже стал осматривать кольцо в лупу и что-то при этом нашептывать сослуживцу. Потом он резко взглянул на Марию Георгиевну и произнес:
– Вас девятьсот девяносто рублей за кольцо устраивает?
– ?
Хотя названная сумма не укладывалась в воображении Марии Георгиевны, она все же не потеряла самообладания и неожиданно для себя самой ответила:
– Нет, не устраивает. Верните кольцо.
Служащий Торгсина покачал головой и вернул кольцо. Это оказался изумруд редчайшего темно-зеленого цвета, практически без изъянов и вкраплений, весом почти тридцать пять карат.
Мария Георгиевна бросилась в соседний Торгсин. Она не понимала, что информация о кольце была уже передана по всей сети Торгсинов, и, куда бы она ни обратилась, всюду уже были готовы ее встретить.
Поэтому в следующем Торгсине за кольцо предложили только девятьсот восемьдесят восемь рублей, почти не изучая его в лупу.
Ей пришлось возвратиться в прежнее место и согласиться на продажу. Семья и люди, находившиеся у них на иждивении, прожили на эти деньги почти весь год.
Моя бабушка Мария Георгиевна умерла в 1991 году, в последний год моей жизни в Москве, перед моей вынужденной эмиграцией. Я не видел момента ее смерти.
Медицинская сестра, которую я нанял для ухода за бабушкой, справлялась с этим на дому, а в больницу Марию Георгиевну не взяли. Им не нужна была лишняя статистика смертей. А может быть, и по другой причине. Но даже предложенная мной взятка не сработала. У бабушки был рак кожи, и открытая рана кровоточила и излучала ужасный гнойный запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182