Третий, тонкошеий, тот, что бубнил, стоял перед столом с папочкой в одной руке, другой – придерживая постоянно сползающие на нос очки.
– Таким образом, – монотонно бормотал он, глядя в папочку, и слова падали, как дождик по жестяной кровле, – в подотчетном году наши доходы составили семьдесят две тысячи двести пятьдесят шесть рублей восемьдесят четыре копейки, а расходы семьдесят одну тысячу...
Душно было невыносимо. Я увидел, как рядом со мной поднимается со своего стула пожилая дама в кашемировом платке. Лицо ее покраснело, похоже, она была в полуобморочном состоянии. Я галантно подал ей руку, она стала протискиваться к выходу, а я поспешил занять ее место. Рядом со мной сидела очаровательная шатенка лет двадцати пяти. Она повернулась в мою сторону, и я увидел, что ко всему прочему у нее еще и глаза голубые.
– Вам повезло, – окинув меня быстрым взглядом и смешно дернув маленьким носиком, краем губ сообщила шатенка.
– Вы насчет себя? – тихонько поинтересовался я. Она хмыкнула, дав понять, что оценила.
– Насчет себя тоже.
После чего замолчала, но я решил продолжить знакомство.
– Вам тоже повезло.
– Это почему же?
– Еще чуть-чуть, и вашу соседку хватил бы удар.
– Было бы весьма печально, – заметила она саркастически. – Это моя бабушка. У нас с ней родственный обмен.
Я подавленно замолчал. Но она заговорила сама:
– А вы тоже по квартирному вопросу?
– В некотором роде, – ответил я уклончиво.
– Тогда проголосуйте за меня, когда я скажу.
– Не могу, я не член кооператива.
– Вот как? – полуобернулась она ко мне. – Что же вы тут делаете?
У нее, по-видимому, просто в голове не укладывалось, что кто-то может сидеть в такой духоте и слушать эту нуднятину, не будучи кровно в чем-то заинтересован.
Я уже хотел было честно признаться, зачем я здесь, но тут тонкошеий захлопнул папочку, подхватил на лету очки и произнес, заметно повеселев:
– Таким образом, годовой финансовый отчет нашего кооператива предлагаю утвердить. Кто за?
Молчаливый лес рук.
– Кто против? Кто воздержался? Единогласно. Тогда можно переходить к следующему вопросу – жилищному. И тут я с удовольствием передаю слово нашему уважаемому председателю Елизару Петровичу!
Он закончил на такой бравурной ноте, что казалось, сейчас вот-вот сами собой грянут аплодисменты. Но аплодисменты не грянули. Вместо них прошла по рядам легкая рябь, как от дуновения свежего ветра. Кое-где заерзали, задвигали стульями, закашляли. Как говорится, оживление в зале.
Седогривый Елизар Петрович поднялся над столом. Внушительно из-под густых бровей обвел взглядом помещение, словно выискивая скрытых врагов. Я заметил, что аудитория мгновенно затихла, будто загипнотизированная этим взглядом. Не поворачиваясь, Елизар Петрович протянул ладонь, и тотчас же в нее оказался вложен молодящейся дамой, видимо секретарем правления, лист бумаги. Елизар Петрович поднес его к глазам. Елизар Петрович прочистил горло. И произнес:
– Товарищи! – После чего снова внимательно оглядел застывшую перед ним паству. – Друзья мои!
Ей-богу, если бы он добавил к этому: “Братья и сестры!” – я бы не удивился. Но Елизар Петрович уже перешел к делу.
– Перед нами действительно стоит непростая задача. Поэтому я вас всех призываю прежде всего к спокойствию...
Но тут плавное течение его речи было грубо прервано отнюдь не спокойным выкриком из середины зала. Кричала крашеная рыжая женщина лет пятидесяти с пронзительным голосом:
– Вам хорошо быть спокойным, Елизар Петрович, вдвоем с женой в четырехкомнатной! А мы пятый год стоим на очереди!..
Елизар Петрович огорчился этим выкриком чрезвычайно, и это, конечно, отразилось на его лице. Оно страдальчески скривилось, и он даже руки вытянул вперед, подобно миротворцу.
– Погодите, товарищ... э... – он скосил глаза на секретаря, и та прошелестела: “Бурдова”, – товарищ Бурдова. Сейчас мы все обсудим по порядку. Поверьте, – тут он даже прижал руку с заветной бумажкой к груди, – правление на предварительном заседании очень тщательно все рассмотрело и взвесило!
– Могу себе представить... – иронически прошептала себе под нос моя голубоглазая соседка.
– Итак, – продолжал Елизар Петрович, удовлетворенный вновь наступившей тишиной, – на текущий момент в нашем кооперативе освободились три квартиры...
– Пять! – выкрикнула с места рыжеволосая. Собрание одобрительно загудело.
– Э... – снова замялся Елизар Петрович, в смятении обернувшись к женщине-секретарю, – я не совсем понимаю, о чем речь...
– Все вы прекрасно понимаете! – проорали откуда-то с задних рядов.
Елизар Петрович поискал глазами крикнувшего.
– Товарищ... э... назовитесь, пожалуйста, и объясните нам наконец, что вы имеете в виду.
Но товарищ назваться не пожелал. Зато из другого угла предложили сочным басом:
– Сами объясните.
Гул нарастал. В воздухе отчетливо запахло скандалом.
– Товарищи, товарищи, – строго повторял Елизар Петрович, стуча карандашом по стакану, но его не слушали. И тогда женщина-секретарь решительно поднялась, одернула жакетку и, подхватив из рук председателя бумажку, начала звонким голосом:
– У нас имеется трехкомнатная квартира №236, из которой семья Сеньковских выехала на постоянное жительство в США.
Зал мгновенно затих.
– Затем, все вы знаете, что умерла Софья Григорьевна Волкова, она одна занимала двухкомнатную квартиру №72. И, наконец. Карл Фридрихович Розен оставил нам однокомнатную квартиру №302, потому что переехал в дом ветеранов сцены.
– Вот эти квартиры, – окрепшим голосом снова вступил Елизар Петрович, – нам с вами и предстоит сейчас распределить по справедливости между особо нуждающимися...
– А где еще две? – спросил все тот же сочный бас из дальнего угла.
– Что две? – удивленно спросил председатель.
– Две квартиры! – выпалила рыжеволосая. – Сорок четвертая, Черкизова, и сто шестая, Байдакова!
– Побойтесь Бога, товарищ... э... Бурдова! – умоляюще сложил руки на груди председатель. – Тут такая трагедия... Как говорится, труп еще не остыл... Как вы только можете?
– Я могу, – отрубила рыжеволосая. – Я пятый год жду квартиру, – и вдруг неожиданно для всех разрыдалась. Ее усадили на место, стали успокаивать.
И тут в первом ряду поднялся тонкошеий в очках.
– Даю справку, – перекрикивая шум, звучно начал он. – Мой зять работает в прокуратуре. Так вот, даю справку: Байдаков уже подписал все признательные показания по поводу убийства Черкизова. Так что не беспокойтесь, квартира никуда не денется. В скором времени... Договорить ему не дали.
– Делить, сейчас делить! – кричали со всех сторон.
– Да поймите, – пытался утихомирить мятежную паству совершенно потерявшийся перед лицом стихии Елизар Петрович, – так нельзя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Таким образом, – монотонно бормотал он, глядя в папочку, и слова падали, как дождик по жестяной кровле, – в подотчетном году наши доходы составили семьдесят две тысячи двести пятьдесят шесть рублей восемьдесят четыре копейки, а расходы семьдесят одну тысячу...
Душно было невыносимо. Я увидел, как рядом со мной поднимается со своего стула пожилая дама в кашемировом платке. Лицо ее покраснело, похоже, она была в полуобморочном состоянии. Я галантно подал ей руку, она стала протискиваться к выходу, а я поспешил занять ее место. Рядом со мной сидела очаровательная шатенка лет двадцати пяти. Она повернулась в мою сторону, и я увидел, что ко всему прочему у нее еще и глаза голубые.
– Вам повезло, – окинув меня быстрым взглядом и смешно дернув маленьким носиком, краем губ сообщила шатенка.
– Вы насчет себя? – тихонько поинтересовался я. Она хмыкнула, дав понять, что оценила.
– Насчет себя тоже.
После чего замолчала, но я решил продолжить знакомство.
– Вам тоже повезло.
– Это почему же?
– Еще чуть-чуть, и вашу соседку хватил бы удар.
– Было бы весьма печально, – заметила она саркастически. – Это моя бабушка. У нас с ней родственный обмен.
Я подавленно замолчал. Но она заговорила сама:
– А вы тоже по квартирному вопросу?
– В некотором роде, – ответил я уклончиво.
– Тогда проголосуйте за меня, когда я скажу.
– Не могу, я не член кооператива.
– Вот как? – полуобернулась она ко мне. – Что же вы тут делаете?
У нее, по-видимому, просто в голове не укладывалось, что кто-то может сидеть в такой духоте и слушать эту нуднятину, не будучи кровно в чем-то заинтересован.
Я уже хотел было честно признаться, зачем я здесь, но тут тонкошеий захлопнул папочку, подхватил на лету очки и произнес, заметно повеселев:
– Таким образом, годовой финансовый отчет нашего кооператива предлагаю утвердить. Кто за?
Молчаливый лес рук.
– Кто против? Кто воздержался? Единогласно. Тогда можно переходить к следующему вопросу – жилищному. И тут я с удовольствием передаю слово нашему уважаемому председателю Елизару Петровичу!
Он закончил на такой бравурной ноте, что казалось, сейчас вот-вот сами собой грянут аплодисменты. Но аплодисменты не грянули. Вместо них прошла по рядам легкая рябь, как от дуновения свежего ветра. Кое-где заерзали, задвигали стульями, закашляли. Как говорится, оживление в зале.
Седогривый Елизар Петрович поднялся над столом. Внушительно из-под густых бровей обвел взглядом помещение, словно выискивая скрытых врагов. Я заметил, что аудитория мгновенно затихла, будто загипнотизированная этим взглядом. Не поворачиваясь, Елизар Петрович протянул ладонь, и тотчас же в нее оказался вложен молодящейся дамой, видимо секретарем правления, лист бумаги. Елизар Петрович поднес его к глазам. Елизар Петрович прочистил горло. И произнес:
– Товарищи! – После чего снова внимательно оглядел застывшую перед ним паству. – Друзья мои!
Ей-богу, если бы он добавил к этому: “Братья и сестры!” – я бы не удивился. Но Елизар Петрович уже перешел к делу.
– Перед нами действительно стоит непростая задача. Поэтому я вас всех призываю прежде всего к спокойствию...
Но тут плавное течение его речи было грубо прервано отнюдь не спокойным выкриком из середины зала. Кричала крашеная рыжая женщина лет пятидесяти с пронзительным голосом:
– Вам хорошо быть спокойным, Елизар Петрович, вдвоем с женой в четырехкомнатной! А мы пятый год стоим на очереди!..
Елизар Петрович огорчился этим выкриком чрезвычайно, и это, конечно, отразилось на его лице. Оно страдальчески скривилось, и он даже руки вытянул вперед, подобно миротворцу.
– Погодите, товарищ... э... – он скосил глаза на секретаря, и та прошелестела: “Бурдова”, – товарищ Бурдова. Сейчас мы все обсудим по порядку. Поверьте, – тут он даже прижал руку с заветной бумажкой к груди, – правление на предварительном заседании очень тщательно все рассмотрело и взвесило!
– Могу себе представить... – иронически прошептала себе под нос моя голубоглазая соседка.
– Итак, – продолжал Елизар Петрович, удовлетворенный вновь наступившей тишиной, – на текущий момент в нашем кооперативе освободились три квартиры...
– Пять! – выкрикнула с места рыжеволосая. Собрание одобрительно загудело.
– Э... – снова замялся Елизар Петрович, в смятении обернувшись к женщине-секретарю, – я не совсем понимаю, о чем речь...
– Все вы прекрасно понимаете! – проорали откуда-то с задних рядов.
Елизар Петрович поискал глазами крикнувшего.
– Товарищ... э... назовитесь, пожалуйста, и объясните нам наконец, что вы имеете в виду.
Но товарищ назваться не пожелал. Зато из другого угла предложили сочным басом:
– Сами объясните.
Гул нарастал. В воздухе отчетливо запахло скандалом.
– Товарищи, товарищи, – строго повторял Елизар Петрович, стуча карандашом по стакану, но его не слушали. И тогда женщина-секретарь решительно поднялась, одернула жакетку и, подхватив из рук председателя бумажку, начала звонким голосом:
– У нас имеется трехкомнатная квартира №236, из которой семья Сеньковских выехала на постоянное жительство в США.
Зал мгновенно затих.
– Затем, все вы знаете, что умерла Софья Григорьевна Волкова, она одна занимала двухкомнатную квартиру №72. И, наконец. Карл Фридрихович Розен оставил нам однокомнатную квартиру №302, потому что переехал в дом ветеранов сцены.
– Вот эти квартиры, – окрепшим голосом снова вступил Елизар Петрович, – нам с вами и предстоит сейчас распределить по справедливости между особо нуждающимися...
– А где еще две? – спросил все тот же сочный бас из дальнего угла.
– Что две? – удивленно спросил председатель.
– Две квартиры! – выпалила рыжеволосая. – Сорок четвертая, Черкизова, и сто шестая, Байдакова!
– Побойтесь Бога, товарищ... э... Бурдова! – умоляюще сложил руки на груди председатель. – Тут такая трагедия... Как говорится, труп еще не остыл... Как вы только можете?
– Я могу, – отрубила рыжеволосая. – Я пятый год жду квартиру, – и вдруг неожиданно для всех разрыдалась. Ее усадили на место, стали успокаивать.
И тут в первом ряду поднялся тонкошеий в очках.
– Даю справку, – перекрикивая шум, звучно начал он. – Мой зять работает в прокуратуре. Так вот, даю справку: Байдаков уже подписал все признательные показания по поводу убийства Черкизова. Так что не беспокойтесь, квартира никуда не денется. В скором времени... Договорить ему не дали.
– Делить, сейчас делить! – кричали со всех сторон.
– Да поймите, – пытался утихомирить мятежную паству совершенно потерявшийся перед лицом стихии Елизар Петрович, – так нельзя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46