Вроде все...
– А потом?
– Потом – убей Бог, – развел он руками.
– Ладно, – сказал я. – Теперь учти, если ты покажешь Степановой, что я с тобой про это говорил, мне хана. И тебе тогда тоже. Окончательно. Понял?
Байдаков не успел ответить, вошла Степанида. Недолго она отсутствовала! Но мне, кажется, хватило.
– Побеседовали? – спросила она, усаживаясь за свой стол.
– Более или менее, – ответил я уклончиво и, уже поднявшись, сказал, обращаясь к Байдакову: – Значит, подумай, а я тебя еще навещу.
Он то ли головой дернул, то ли кивнул. И до тех пор, пока обитая дерматином дверь не захлопнулась за моей спиной, я ощущал на затылке байдаковский взгляд. Боже правый, что я наделал! Ведь я дал ему надежду!
10
Пельмени стояли насмерть. Спаянные морозом в холодильнике, они ни за что не хотели отлепляться друг от друга. Я искал брешь в их обороне стальным ножом и чуть было не сломал его, так и не добившись результата.
Жрать хотелось ужасно. До слюноотделения. До отчаянной мысли поставить пельмени к стенке и расстрелять их из служебного пистолета. Я принес из хозяйственного шкафчика молоток и стамеску. “Сейчас я их раскромсаю к чертовой матери”, – подумал я. Вода в кастрюле уже вовсю кипела. Я ударил раз, другой. Кажется, пошло дело... И тут раздался звонок в дверь.
Чертыхнувшись, я отложил свои орудия и побежал открывать, на ходу отряхивая руки от муки. Передо мной стоял Арсений Федорович Черкизов.
– Не ждали? – Он переложил палку из одной руки в другую и улыбнулся. – Разрешите войти?
Первой мыслью, скакнувшей в голову, было заявить, что мои приемные часы на сегодня закончились. Но в следующий миг я понял, что это было бы слабостью, трусостью и глупостью одновременно, а к тому же и полным отсутствием элементарного любопытства. Я посторонился и сказал:
– Почему же не разрешить, Арсений Федорович? Заходите!
Он снял пальто, повесил его на вешалку, огляделся и спросил:
– Куда прикажете?
– В кухню, пожалуйста, – сделал я любезный жест рукой. – Извините, я тут по хозяйству.
– Разумеется, разумеется, – пробормотал он, прошел в кухню и сел на табуретку, которую я ему выдвинул из-под стола, с любопытством оглядываясь. Похоже, скромность моей, вернее, дедовской обстановки его не удивила. Посмотрев с полминуты на мое сражение с пельменями, он приподнялся и сказал: – Позвольте мне?
Взяв в руки слипшийся комок, он подошел с ним к плите и подержал несколько секунд над кипящей водой. Потом резко сжал руками, и несколько пельменей, булькнув, упали в кастрюлю. Он перевернул комок другой стороной и снова повторилось то же самое.
– Знаете, – полуобернулся он ко мне, – мне одно время приходилось заниматься натяжкой проволочных каркасов. Так не поверите, пальцы укрепились до того, что могу пятаки скатывать в трубочку. Как-нибудь напомните мне, непременно покажу.
– Это где же вы каркасы натягивали? – спросил я, снимая с себя фартук. – Или секрет?
Получилось немного грубовато, но он, кажется, не обиделся.
– Какой секрет... В колонии особого режима. У вас специи есть?
– Нет. Только черного перца немного. И долго... натягивали?
– Дайте хоть перец, – вздохнул он. – Натягивал? Долгонько... – И удивился: – А вы что же, совсем не знакомы с моей биографией?
– Представьте себе – нет, – слегка разозлился я. – Знаком только с биографией вашего брата – в общих чертах. А вашу мы пока еще не проходили.
– И слава Богу! – замахал он рукой.
– Есть будете? – спросил я, доставая тарелки.
– С удовольствием составлю вам компанию. Значит, говорите, в общих чертах? – Он принялся за пельмени. – Охо-хо-хо!
– Что, горячо? – поинтересовался я.
– Нет, – ответил он. – Это я насчет общих черт. Хуже нет, молодой человек, чем знать что-то “в общих чертах”. От этого, между прочим, проистекли страшнейшие дела в истории человеческой. От того, что люди брались за дело, зная его только в этих самых... общих. Подробности! Вот то единственное, что создает картину, что питает мозг и воображение!
“Да он философ, черт его подери, – подумал я, наворачивая пельмени. – Интересно только, чего ему надо?”
Вот вы тут сидите сейчас и думаете, – продолжал он. – Зачем приперся ко мне этот старый хрен и с какой целью он здесь разглагольствует? Поэтому сразу отвечу: я пришел к вам поговорить о подробностях биографии. Моего брата, моей, ну и... и вашей.
– Не вижу связи, – заметил я. Такое соединение наших биографий не вызывало у меня восторга.
– Еще бы! – усмехнулся он. – Если б вы видели эту связь, то, наверное, сами меня стали искать.
Вероятно, на моем лице отразились кое-какие сомнения, потому что он вскинул руку:
– Слушайте, слушайте! Жили-были на свете два брата-близнеца...
Я откинулся спиной к стенке, приготовившись слушать длинный рассказ о воровском грехопадении, которых на своем веку мне пришлось терпеливо выслушать не один и не два. Но я ошибся. Притча оказалась на удивление короткой. Близнецы родились в обычной, довольно скромной семье, учились в школе, потом даже в университете. Вопреки обещанию Арсений Федорович подробности не “педалировал”, рисовал судьбу близнецов широкими мазками. Пока не дошел до момента, когда один из братьев совершил свое хоть и первое, но очень тяжкое преступление. Здесь мой гость сбавил темп рассказа.
Преступление было тяжким настолько, что мера наказания полагалась за него одна – расстрел. И все уже было готово, и все доказательства, показания, улики собраны, и уже обвинительное заключение подписано прокурором и предъявлено, оставалось только передать дело в суд... Когда пришел другой брат и сказал, что вышла ошибка. Что преступление совершил он.
Я слушал со всевозрастающим интересом. Мне, как практику, такая ситуация представлялась крайне занятной.
– Ну-ну, – подбодрил я его. – Что было дальше?
– Дальше было то, что и ожидалось, – вздохнул он. – Дело вернули на доследование, промучились еще с полгода и в конце концов пришли к тому, что виновен тот, на кого думали с самого начала.
– Так какой же результат? – удивился я.
– Результат такой, что стопроцентной уверенности у суда теперь не было, и он вместо вышки влепил четвертак. А там амнистия... и так далее.
Насколько я мог судить по интонации, да и по лицу Арсения Федоровича, подробности кончились. Поэтому спросил:
– Ну и для чего вы мне все это рассказываете?
– С единственной целью, – коротко вздохнул он. – Чтобы вы поняли, что мы с братом значили друг для друга.
– Я понял, – сказал я. – Но мне, вероятно, надо сделать еще какие-то выводы?
Он кивнул.
– Один вывод: для того, чтобы найти убийцу брата, я не пожалею ни сил, ни средств.
– Вот как... – произнес я задумчиво, хотя мысли мои неслись в этот момент, обгоняя друг друга: я судорожно пытался выработать линию поведения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– А потом?
– Потом – убей Бог, – развел он руками.
– Ладно, – сказал я. – Теперь учти, если ты покажешь Степановой, что я с тобой про это говорил, мне хана. И тебе тогда тоже. Окончательно. Понял?
Байдаков не успел ответить, вошла Степанида. Недолго она отсутствовала! Но мне, кажется, хватило.
– Побеседовали? – спросила она, усаживаясь за свой стол.
– Более или менее, – ответил я уклончиво и, уже поднявшись, сказал, обращаясь к Байдакову: – Значит, подумай, а я тебя еще навещу.
Он то ли головой дернул, то ли кивнул. И до тех пор, пока обитая дерматином дверь не захлопнулась за моей спиной, я ощущал на затылке байдаковский взгляд. Боже правый, что я наделал! Ведь я дал ему надежду!
10
Пельмени стояли насмерть. Спаянные морозом в холодильнике, они ни за что не хотели отлепляться друг от друга. Я искал брешь в их обороне стальным ножом и чуть было не сломал его, так и не добившись результата.
Жрать хотелось ужасно. До слюноотделения. До отчаянной мысли поставить пельмени к стенке и расстрелять их из служебного пистолета. Я принес из хозяйственного шкафчика молоток и стамеску. “Сейчас я их раскромсаю к чертовой матери”, – подумал я. Вода в кастрюле уже вовсю кипела. Я ударил раз, другой. Кажется, пошло дело... И тут раздался звонок в дверь.
Чертыхнувшись, я отложил свои орудия и побежал открывать, на ходу отряхивая руки от муки. Передо мной стоял Арсений Федорович Черкизов.
– Не ждали? – Он переложил палку из одной руки в другую и улыбнулся. – Разрешите войти?
Первой мыслью, скакнувшей в голову, было заявить, что мои приемные часы на сегодня закончились. Но в следующий миг я понял, что это было бы слабостью, трусостью и глупостью одновременно, а к тому же и полным отсутствием элементарного любопытства. Я посторонился и сказал:
– Почему же не разрешить, Арсений Федорович? Заходите!
Он снял пальто, повесил его на вешалку, огляделся и спросил:
– Куда прикажете?
– В кухню, пожалуйста, – сделал я любезный жест рукой. – Извините, я тут по хозяйству.
– Разумеется, разумеется, – пробормотал он, прошел в кухню и сел на табуретку, которую я ему выдвинул из-под стола, с любопытством оглядываясь. Похоже, скромность моей, вернее, дедовской обстановки его не удивила. Посмотрев с полминуты на мое сражение с пельменями, он приподнялся и сказал: – Позвольте мне?
Взяв в руки слипшийся комок, он подошел с ним к плите и подержал несколько секунд над кипящей водой. Потом резко сжал руками, и несколько пельменей, булькнув, упали в кастрюлю. Он перевернул комок другой стороной и снова повторилось то же самое.
– Знаете, – полуобернулся он ко мне, – мне одно время приходилось заниматься натяжкой проволочных каркасов. Так не поверите, пальцы укрепились до того, что могу пятаки скатывать в трубочку. Как-нибудь напомните мне, непременно покажу.
– Это где же вы каркасы натягивали? – спросил я, снимая с себя фартук. – Или секрет?
Получилось немного грубовато, но он, кажется, не обиделся.
– Какой секрет... В колонии особого режима. У вас специи есть?
– Нет. Только черного перца немного. И долго... натягивали?
– Дайте хоть перец, – вздохнул он. – Натягивал? Долгонько... – И удивился: – А вы что же, совсем не знакомы с моей биографией?
– Представьте себе – нет, – слегка разозлился я. – Знаком только с биографией вашего брата – в общих чертах. А вашу мы пока еще не проходили.
– И слава Богу! – замахал он рукой.
– Есть будете? – спросил я, доставая тарелки.
– С удовольствием составлю вам компанию. Значит, говорите, в общих чертах? – Он принялся за пельмени. – Охо-хо-хо!
– Что, горячо? – поинтересовался я.
– Нет, – ответил он. – Это я насчет общих черт. Хуже нет, молодой человек, чем знать что-то “в общих чертах”. От этого, между прочим, проистекли страшнейшие дела в истории человеческой. От того, что люди брались за дело, зная его только в этих самых... общих. Подробности! Вот то единственное, что создает картину, что питает мозг и воображение!
“Да он философ, черт его подери, – подумал я, наворачивая пельмени. – Интересно только, чего ему надо?”
Вот вы тут сидите сейчас и думаете, – продолжал он. – Зачем приперся ко мне этот старый хрен и с какой целью он здесь разглагольствует? Поэтому сразу отвечу: я пришел к вам поговорить о подробностях биографии. Моего брата, моей, ну и... и вашей.
– Не вижу связи, – заметил я. Такое соединение наших биографий не вызывало у меня восторга.
– Еще бы! – усмехнулся он. – Если б вы видели эту связь, то, наверное, сами меня стали искать.
Вероятно, на моем лице отразились кое-какие сомнения, потому что он вскинул руку:
– Слушайте, слушайте! Жили-были на свете два брата-близнеца...
Я откинулся спиной к стенке, приготовившись слушать длинный рассказ о воровском грехопадении, которых на своем веку мне пришлось терпеливо выслушать не один и не два. Но я ошибся. Притча оказалась на удивление короткой. Близнецы родились в обычной, довольно скромной семье, учились в школе, потом даже в университете. Вопреки обещанию Арсений Федорович подробности не “педалировал”, рисовал судьбу близнецов широкими мазками. Пока не дошел до момента, когда один из братьев совершил свое хоть и первое, но очень тяжкое преступление. Здесь мой гость сбавил темп рассказа.
Преступление было тяжким настолько, что мера наказания полагалась за него одна – расстрел. И все уже было готово, и все доказательства, показания, улики собраны, и уже обвинительное заключение подписано прокурором и предъявлено, оставалось только передать дело в суд... Когда пришел другой брат и сказал, что вышла ошибка. Что преступление совершил он.
Я слушал со всевозрастающим интересом. Мне, как практику, такая ситуация представлялась крайне занятной.
– Ну-ну, – подбодрил я его. – Что было дальше?
– Дальше было то, что и ожидалось, – вздохнул он. – Дело вернули на доследование, промучились еще с полгода и в конце концов пришли к тому, что виновен тот, на кого думали с самого начала.
– Так какой же результат? – удивился я.
– Результат такой, что стопроцентной уверенности у суда теперь не было, и он вместо вышки влепил четвертак. А там амнистия... и так далее.
Насколько я мог судить по интонации, да и по лицу Арсения Федоровича, подробности кончились. Поэтому спросил:
– Ну и для чего вы мне все это рассказываете?
– С единственной целью, – коротко вздохнул он. – Чтобы вы поняли, что мы с братом значили друг для друга.
– Я понял, – сказал я. – Но мне, вероятно, надо сделать еще какие-то выводы?
Он кивнул.
– Один вывод: для того, чтобы найти убийцу брата, я не пожалею ни сил, ни средств.
– Вот как... – произнес я задумчиво, хотя мысли мои неслись в этот момент, обгоняя друг друга: я судорожно пытался выработать линию поведения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46