Но право, не ставить же ему машину на автопилот, а самому бежать перед ней и разведывать дорогу.
После такого разговора попроси его репортеры ехать побыстрее, он прикинулся бы ничего не понимающим олухом, развел руками, если в это время они не будут ничем заняты, глупо улыбнулся бы в ответ, дав тем самым понять, что ничего с машиной он поделать не может и скорости она не прибавит, даже если встать позади нее и подталкивать изо всех сил.
- Тьфу, - только и мог сказать репортер, окажись он в такой ситуации, проклиная все на свете за то, что ему достался такой несговорчивый водитель и такая плохая бронемашина.
- Тьфу, - сказал бы водитель из-за того, что не знал, как ему лучше сыграть роль няньки.
Пока все обходилось. Пока все были всем довольны.
Водитель зарекся лихачить, ехать со скоростью черепахи, с дороги не сворачивать, заборы не таранить и не делать прочих глупостей. Но одну из них он все же совершил, побоявшись пустить впереди его БТРа так называемую разгонную бронемашину. Тогда ему не пришлось бы сигналить заснувшим на дороге егерям. Генерал отрядил бы не только бронемашину, но и отделение солдат в сопровождение, а может, пожертвовал бы и более существенные силы.
- Первыми будут они, - сказал Голубев, когда бронемашина проехала.
- Слава всегда достается не тем, кто ее заслуживает, - вздохнул Луцкий.
- Блокада прорвана. Брататься будем? - ввернул Топорков.
- Неправильно поймут, - сказал Голубев.
- Кто? - в один голос спросили почти все егеря.
- Да вот они, - Голубев махнул куда-то вперед, траектория руки прошла и через съемочную группу.
- Нет, эти будут только рады, - резюмировал Луцкий.
У Кондратьева опять промокли ботинки. Он влез в какую-то лужу. Это была ловушка, рассчитанная на более мелкого зверя. Он погрузился в нее только по щиколотку. Вода затопила ботинки, перелилась через края, точно в корабль, скрывшийся на секунду в сильной волне. Он выскользнул через миг, но уже набрал в трюмы воды. Она пропитала носки, которые тут же стали сползать, натирать кожу чуть повыше пятки. Так и волдыри недолго заработать, словно он новобранец, еще не научившийся правильно наматывать портянку. Нога холодела. Довеском к волдырям станет насморк, если не успеешь прогнать его водкой. Кондратьев заранее морщился от этой лечебной процедуры, потому что водку не выносил, а вино, как и таблетки от простуды, оказывались обычно не очень эффективными. Но, во-первых, расхотелось спать. Во-вторых, случись это сутками раньше, тогда он точно заболел бы, а теперь, может, и не подхватит простуду.
БТР развернулся в центре площади. На боку у него щерилась морда леопарда, заключенная в красный круг, как в клетку, из которой он не мог выбраться. От злости он рычал, едва не перекрывая шум мотора. Леопард был произведением полкового художника. В свободное от оформления стенной газеты время тот обычно упражнялся на солдатских касках, выписывая на них разные лозунги, но известность получил, когда в порыве вдохновения изобразил на носу одного из БТРов огромную пасть с клыками. Вначале от такой самодеятельности начальство пришло в некоторое замешательство, раздумывая, наказывать автора или миловать, склоняясь все же к первому варианту. Но оказалось, что боевики, завидев этот разрисованный БТР, на некоторое время впадают в состояние ступора, рассматривают машину и не стреляют по ней. Когда же БТР начинал поливать боевиков из пулемета, те предпочитали удалиться и в перепалку не вступать. Начальство быстро сменило гнев на милость, ротный, санкционировавший раскраску БТРа, был срочно удален с гауптвахты, где он находился три дня и досрочно представлен к очередному званию, а художник - к медали. После этого он получил карт-бланш и почти неограниченное поле деятельности. Учеников найти ему было негде, а осилить это поле одному не удастся за тот год, который осталось служить по контракту. Продлевать его он не собирался, решив полностью посвятить себя независимому творчеству и создать огромный мультфильм. Его сценарий он сейчас шлифовал, прокручивая по кадрам в голове.
Кондратьев вдруг подумал, что из БТРа вылезут несколько мужчин и женщин, обязательно одетых в национальные костюмы и обязательно с хлебом и солью, чтобы в торжественной обстановке встретить войска.
Когда машина остановилась, оператор стал слезать с брони, цепляясь одной рукой за скобы, но все же поскользнулся и чуть было не выпустил камеру, удержав ее каким-то чудом. Он неуклюже приземлился, ноги его подкосились, и он завалился на правый бок, при этом камеру нежно обнимал, но не как любимую женщину, а, скорее, как вратарь пойманный мяч.
К нему подскочил репортер, помог подняться. Они быстро обменялись какими-то репликами. После них оператор внимательно осмотрел камеру. Видимо, никаких повреждений или неисправностей не нашел, с довольной улыбкой, как ребенок, получивший в подарок игрушку, о которой долго мечтал, посмотрел на водителя, уже выбравшегося из машины и прибежавшего посмотреть, что случилось. Вид у того был встревоженный. Оператор увидел подошедших егерей, и, вспомнив о чем-то, потому что лицо его преобразилось, будто в голову ему пришло решение теоремы, которую он безуспешно пытался доказать, вскинул на плечо камеру, навел ее, что-то подкрутил в объективе...
- Сделать свирепые лица, - сказал Кондратьев. - Вас снимают. С лордом Дродом в хронику не попали - попадете сейчас.
- Неправильное предложение, - вставил Голубев, - чту мы, головорезы какие-то? Надо сделать добродушные лица.
- Ага, и цветочки в дула автоматов всунуть, - сказал Луцкий.
- Где же ты цветочки сейчас найдешь? Под снегом будешь, что ли, рыскать? - решил поспорить Голубев.
- Может, нам еще прикажешь построиться и строевым шагом пройти? бросил Луцкий.
- Это ты еще успеешь, но попозже. Не сейчас. - А ты, Голубев, делай какое хочешь выражение на лице, только не очень глупое.
Все происходящее казалось нереальным. Кондратьев уже вторые сутки не мог избавиться от мысли, что он участвует в какой-то театральной или телевизионной постановке, где ему отведена роль статиста, или вовсе спит, но давно испытанный метод для пробуждения - попросить соседа ущипнуть тебя, в этом случае почему-то не помогал.
Печально. Но что делать дальше? Приказ очистить село от боевиков, судя по всему, был выполнен, а следующая команда еще не поступала.
На мачте перед Белым домом поднимали российский триколор, а чуть ниже - истабанский флаг.
В этот торжественный момент все должны были стоять по стойке "смирно" и взирать на то, как гордо реет на ветру флаг родины. Но ветра не было, и оба флага висели тряпками. Лишь изредка они чуть-чуть вздрагивали, словно подстреленная издыхающая птица, нанизанная на кол, или висельник, в судорогах расстающийся с жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
После такого разговора попроси его репортеры ехать побыстрее, он прикинулся бы ничего не понимающим олухом, развел руками, если в это время они не будут ничем заняты, глупо улыбнулся бы в ответ, дав тем самым понять, что ничего с машиной он поделать не может и скорости она не прибавит, даже если встать позади нее и подталкивать изо всех сил.
- Тьфу, - только и мог сказать репортер, окажись он в такой ситуации, проклиная все на свете за то, что ему достался такой несговорчивый водитель и такая плохая бронемашина.
- Тьфу, - сказал бы водитель из-за того, что не знал, как ему лучше сыграть роль няньки.
Пока все обходилось. Пока все были всем довольны.
Водитель зарекся лихачить, ехать со скоростью черепахи, с дороги не сворачивать, заборы не таранить и не делать прочих глупостей. Но одну из них он все же совершил, побоявшись пустить впереди его БТРа так называемую разгонную бронемашину. Тогда ему не пришлось бы сигналить заснувшим на дороге егерям. Генерал отрядил бы не только бронемашину, но и отделение солдат в сопровождение, а может, пожертвовал бы и более существенные силы.
- Первыми будут они, - сказал Голубев, когда бронемашина проехала.
- Слава всегда достается не тем, кто ее заслуживает, - вздохнул Луцкий.
- Блокада прорвана. Брататься будем? - ввернул Топорков.
- Неправильно поймут, - сказал Голубев.
- Кто? - в один голос спросили почти все егеря.
- Да вот они, - Голубев махнул куда-то вперед, траектория руки прошла и через съемочную группу.
- Нет, эти будут только рады, - резюмировал Луцкий.
У Кондратьева опять промокли ботинки. Он влез в какую-то лужу. Это была ловушка, рассчитанная на более мелкого зверя. Он погрузился в нее только по щиколотку. Вода затопила ботинки, перелилась через края, точно в корабль, скрывшийся на секунду в сильной волне. Он выскользнул через миг, но уже набрал в трюмы воды. Она пропитала носки, которые тут же стали сползать, натирать кожу чуть повыше пятки. Так и волдыри недолго заработать, словно он новобранец, еще не научившийся правильно наматывать портянку. Нога холодела. Довеском к волдырям станет насморк, если не успеешь прогнать его водкой. Кондратьев заранее морщился от этой лечебной процедуры, потому что водку не выносил, а вино, как и таблетки от простуды, оказывались обычно не очень эффективными. Но, во-первых, расхотелось спать. Во-вторых, случись это сутками раньше, тогда он точно заболел бы, а теперь, может, и не подхватит простуду.
БТР развернулся в центре площади. На боку у него щерилась морда леопарда, заключенная в красный круг, как в клетку, из которой он не мог выбраться. От злости он рычал, едва не перекрывая шум мотора. Леопард был произведением полкового художника. В свободное от оформления стенной газеты время тот обычно упражнялся на солдатских касках, выписывая на них разные лозунги, но известность получил, когда в порыве вдохновения изобразил на носу одного из БТРов огромную пасть с клыками. Вначале от такой самодеятельности начальство пришло в некоторое замешательство, раздумывая, наказывать автора или миловать, склоняясь все же к первому варианту. Но оказалось, что боевики, завидев этот разрисованный БТР, на некоторое время впадают в состояние ступора, рассматривают машину и не стреляют по ней. Когда же БТР начинал поливать боевиков из пулемета, те предпочитали удалиться и в перепалку не вступать. Начальство быстро сменило гнев на милость, ротный, санкционировавший раскраску БТРа, был срочно удален с гауптвахты, где он находился три дня и досрочно представлен к очередному званию, а художник - к медали. После этого он получил карт-бланш и почти неограниченное поле деятельности. Учеников найти ему было негде, а осилить это поле одному не удастся за тот год, который осталось служить по контракту. Продлевать его он не собирался, решив полностью посвятить себя независимому творчеству и создать огромный мультфильм. Его сценарий он сейчас шлифовал, прокручивая по кадрам в голове.
Кондратьев вдруг подумал, что из БТРа вылезут несколько мужчин и женщин, обязательно одетых в национальные костюмы и обязательно с хлебом и солью, чтобы в торжественной обстановке встретить войска.
Когда машина остановилась, оператор стал слезать с брони, цепляясь одной рукой за скобы, но все же поскользнулся и чуть было не выпустил камеру, удержав ее каким-то чудом. Он неуклюже приземлился, ноги его подкосились, и он завалился на правый бок, при этом камеру нежно обнимал, но не как любимую женщину, а, скорее, как вратарь пойманный мяч.
К нему подскочил репортер, помог подняться. Они быстро обменялись какими-то репликами. После них оператор внимательно осмотрел камеру. Видимо, никаких повреждений или неисправностей не нашел, с довольной улыбкой, как ребенок, получивший в подарок игрушку, о которой долго мечтал, посмотрел на водителя, уже выбравшегося из машины и прибежавшего посмотреть, что случилось. Вид у того был встревоженный. Оператор увидел подошедших егерей, и, вспомнив о чем-то, потому что лицо его преобразилось, будто в голову ему пришло решение теоремы, которую он безуспешно пытался доказать, вскинул на плечо камеру, навел ее, что-то подкрутил в объективе...
- Сделать свирепые лица, - сказал Кондратьев. - Вас снимают. С лордом Дродом в хронику не попали - попадете сейчас.
- Неправильное предложение, - вставил Голубев, - чту мы, головорезы какие-то? Надо сделать добродушные лица.
- Ага, и цветочки в дула автоматов всунуть, - сказал Луцкий.
- Где же ты цветочки сейчас найдешь? Под снегом будешь, что ли, рыскать? - решил поспорить Голубев.
- Может, нам еще прикажешь построиться и строевым шагом пройти? бросил Луцкий.
- Это ты еще успеешь, но попозже. Не сейчас. - А ты, Голубев, делай какое хочешь выражение на лице, только не очень глупое.
Все происходящее казалось нереальным. Кондратьев уже вторые сутки не мог избавиться от мысли, что он участвует в какой-то театральной или телевизионной постановке, где ему отведена роль статиста, или вовсе спит, но давно испытанный метод для пробуждения - попросить соседа ущипнуть тебя, в этом случае почему-то не помогал.
Печально. Но что делать дальше? Приказ очистить село от боевиков, судя по всему, был выполнен, а следующая команда еще не поступала.
На мачте перед Белым домом поднимали российский триколор, а чуть ниже - истабанский флаг.
В этот торжественный момент все должны были стоять по стойке "смирно" и взирать на то, как гордо реет на ветру флаг родины. Но ветра не было, и оба флага висели тряпками. Лишь изредка они чуть-чуть вздрагивали, словно подстреленная издыхающая птица, нанизанная на кол, или висельник, в судорогах расстающийся с жизнью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106