он понял все, что с ней происходит.
Пьер поднялся с места, и Вада догадалась: он не станет ее просить остаться, чтобы не рассеялось то воодушевление и чудо, которое она только что пережила.
Пока они протискивались к выходу, Пьера приветствовали со всех сторон, к нему тянулись, чтобы пожать руку, кто-то вставал с места, стараясь похлопать его по плечу.
Ночной воздух показался свежим и благоухающим после спертого, тяжелого воздуха подвального зала.
Пьер шел молча, поддерживая Ваду под локоть; девушка тоже молчала.
«Слова здесь не нужны, — подумала Вада, — он знает, что я чувствую, а я знаю, что ощущает он».
Ее не волновало, куда он ее ведет, до тех пор, пока она не сообразила, что стоит на берегу Сены и любуется течением серебристой реки.
Напротив, вырисовываясь на фоне звездного неба, выдвигались вперед огромные темные очертания Нотр-Дам.
В мерцающей воде отражались огни; вниз по реке медленно плыла баржа, сверкая в темноте красными и зелеными огоньками.
Вада глубоко вздохнула.
— Как красиво! — это были ее первые слова после стихов, прочитанных Верленом.
— Ты тоже прекрасна, моя любимая! — проговорил Пьер.
Его слова и глубина голоса удивили Ваду.
Когда она обернулась, чтобы на него взглянуть, Пьер ее обнял и привлек к себе.
Сначала девушка не поняла его намерений.
Не успела она об этом подумать и вздохнуть, как к ее губам прильнули губы Пьера.
От неожиданности и изумления Вада не могла пошевелиться. Но когда пришла в себя и могла освободиться из его объятий, поняла, что испытывает восторг и упоение, подобные тем, что ощущала, когда слушала музыку Вагнера, — если не более сильные.
Это было чудо, трепетное волнение и экстаз, — ничего подобного Вада еще никогда в своей жизни не испытывала.
Словно вспышка молнии вдруг пронзила ее тело и лишила возможности сопротивляться; теперь Вада могла подчиняться только непередаваемым, идущим от нее токам.
Девушке казалось, что ею завладели не только губы Пьера, но и несказанная прелесть вечера.
Река, Нотр-Дам и звездное небо стали частью мира, который был внутри нее, а значит, и частью Пьера.
Все это слилось с волнующим волшебством его поцелуя и длилось, пока Вада не подумала, что никто, кроме нее, не способен так остро переживать радость и трепет подобного мгновения.
Где-то в глубине сознания, но очень смутно, она понимала, что должна сделать над собой усилие, но была не в состоянии овладеть собой. Вада Хольц перестала существовать. Ее влекло в плен тайных глубин природы. Теперь Вада знала: это и есть жизнь! В ней пробуждалась жажда жизни!
Она ощутила, как в ней поднимается и разгорается пламя, охватывая все тело, все уголки души.
Глава 5
— Моя красавица, моя малышка! — снова и снова шептал Пьер, не переставая жадно целовать Валу.
Все вокруг нее закружилось, поплыло, и она уже не в силах была о чем-то думать. Цокот лошадиных копыт по мостовой и грохот пронесшегося мимо экипажа, казалось, доносились откуда-то из другого мира.
Едва сдерживаясь, Пьер выпустил Ваду из своих объятий и произнес:
— Пойдем куда-нибудь, где потише.
Он взял ее под руку, как уже делал это прежде, и они стали удаляться от Сены по узкой извилистой улочке.
Пьер и Вада шли молча, словно окаменев. Наконец Пьер остановился, открыл входную парадную дверь и потянул девушку за собой в небольшой квадратный холл. Отсюда начиналась крутая лестница, ведущая наверх, в темноту, которую лишь слегка рассеивал свет керосиновой лампы, мерцавшей в пролете.
Они поднялись на четвертый этаж. Пьер достал из кармана ключ, открыл дверь, и Вада догадалась, что попала в его студию.
Это просторное помещение тянулось вдоль всего здания. Всю противоположную стену — от пола до потолка — занимало окно, и Вада, ни о чем не думая, подошла к нему, чтобы полюбоваться ночным Парижем, пока Пьер зажигал лампу.
Весь город, казалось, лежал внизу, когда она смотрела с высоты на серые крыши бесконечных домов. Вдали мерцали огоньки, — как звезды, упавшие с небес.
Она стояла так несколько минут, любуясь красотой ночного города, затем обернулась. Пьер уже справился с лампой, и она заливала мягким золотистым светом всю комнату.
Вада увидела мольберт, кисти, холсты, палитру и несколько бутылок, содержимое которых ей было не понятно. По стенам сплошь висели картины, одни в рамах, другие — без них, некоторые были написаны маслом, а рядом с ними — наброски углем, тут же незатейливые этюды, рисунки тушью.
Вада восхищенно смотрела вокруг.
— Именно так я и представляла себе студию художника!
— Здесь чище, чем во многих других! — откликнулся Пьер.
В углу стоял огромный широкий диван, застланный ярко-красным шелковым покрывалом, издалека оно выделялось ярким пятном. Вада посмотрела на него с изумлением.
Пьер подошел к ней ближе.
— Как-нибудь, — сказал он, — я покажу тебе картины и объясню, что они изображают. А сейчас меня интересует совсем другое.
— Что именно? — спросила девушка.
— Ты! И только ты! Он обнял Ваду.
— Ты красивей и желаннее любой картины!
Вада почувствовала, что вся дрожит от звуков его глубокого голоса и оттого, что он опять очень близко привлек ее к себе.
Невольно она подняла глаза вверх, ловя выражение его лица, но его губы неожиданно коснулись ее уст. Он поцеловал ее жадно и страстно, и это был уже не тот поцелуй, что около Сены.
Казалось, он достиг ее сердца и завладел им.
— Ты такая нежная, милая, такая восхитительная! — шептал Пьер.
Затем коснулся губами ее шеи, и это ощущение отличалось от того, что она испытывала прежде. От восторга, упоения, радости она вся дрожала и едва могла дышать.
Вада чувствовала, что что-то первородное поднималось внутри нее, такое же страстное и необузданное, как поцелуй Пьера.
И одновременно все это было частью волшебной музыки и поэзии Верлена.
Пьер притянул ее ближе… еще ближе к себе. Вдруг до нее дошло, что он расстегивает пуговицы на спине ее платья.
Легким движением Вада попыталась освободиться, но обнаружила, что она, как пленница, полностью в его руках.
Пьер оказался сильнее, чем она предполагала.
Вада ощущала себя слабой и беспомощной, не могла убежать от него, а он властно завладевал ею.
— Нет… пожалуйста… не надо! Казалось, он не слышал ее.
— Пьер… не надо. Я…
Он обнажил ее плечи, покрывая их и шею горячими поцелуями, обжигавшими кожу, которые проникали во все клеточки ее тела. И в то же время ее губы еще чувствовали его власть над собой.
— Ну… пожалуйста… не надо, — умоляла Вада, затем внезапно с ужасом произнесла:
— Ты пугаешь меня… я боюсь!
Это был крик ребенка; Пьер поднял голову и посмотрел в ее глаза, окутанные темнотой, пытаясь увидеть лицо.
— Ты… ты не должен этого делать, это нехорошо!
Пьер оторопел, но все еще продолжал держать Ваду в объятиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Пьер поднялся с места, и Вада догадалась: он не станет ее просить остаться, чтобы не рассеялось то воодушевление и чудо, которое она только что пережила.
Пока они протискивались к выходу, Пьера приветствовали со всех сторон, к нему тянулись, чтобы пожать руку, кто-то вставал с места, стараясь похлопать его по плечу.
Ночной воздух показался свежим и благоухающим после спертого, тяжелого воздуха подвального зала.
Пьер шел молча, поддерживая Ваду под локоть; девушка тоже молчала.
«Слова здесь не нужны, — подумала Вада, — он знает, что я чувствую, а я знаю, что ощущает он».
Ее не волновало, куда он ее ведет, до тех пор, пока она не сообразила, что стоит на берегу Сены и любуется течением серебристой реки.
Напротив, вырисовываясь на фоне звездного неба, выдвигались вперед огромные темные очертания Нотр-Дам.
В мерцающей воде отражались огни; вниз по реке медленно плыла баржа, сверкая в темноте красными и зелеными огоньками.
Вада глубоко вздохнула.
— Как красиво! — это были ее первые слова после стихов, прочитанных Верленом.
— Ты тоже прекрасна, моя любимая! — проговорил Пьер.
Его слова и глубина голоса удивили Ваду.
Когда она обернулась, чтобы на него взглянуть, Пьер ее обнял и привлек к себе.
Сначала девушка не поняла его намерений.
Не успела она об этом подумать и вздохнуть, как к ее губам прильнули губы Пьера.
От неожиданности и изумления Вада не могла пошевелиться. Но когда пришла в себя и могла освободиться из его объятий, поняла, что испытывает восторг и упоение, подобные тем, что ощущала, когда слушала музыку Вагнера, — если не более сильные.
Это было чудо, трепетное волнение и экстаз, — ничего подобного Вада еще никогда в своей жизни не испытывала.
Словно вспышка молнии вдруг пронзила ее тело и лишила возможности сопротивляться; теперь Вада могла подчиняться только непередаваемым, идущим от нее токам.
Девушке казалось, что ею завладели не только губы Пьера, но и несказанная прелесть вечера.
Река, Нотр-Дам и звездное небо стали частью мира, который был внутри нее, а значит, и частью Пьера.
Все это слилось с волнующим волшебством его поцелуя и длилось, пока Вада не подумала, что никто, кроме нее, не способен так остро переживать радость и трепет подобного мгновения.
Где-то в глубине сознания, но очень смутно, она понимала, что должна сделать над собой усилие, но была не в состоянии овладеть собой. Вада Хольц перестала существовать. Ее влекло в плен тайных глубин природы. Теперь Вада знала: это и есть жизнь! В ней пробуждалась жажда жизни!
Она ощутила, как в ней поднимается и разгорается пламя, охватывая все тело, все уголки души.
Глава 5
— Моя красавица, моя малышка! — снова и снова шептал Пьер, не переставая жадно целовать Валу.
Все вокруг нее закружилось, поплыло, и она уже не в силах была о чем-то думать. Цокот лошадиных копыт по мостовой и грохот пронесшегося мимо экипажа, казалось, доносились откуда-то из другого мира.
Едва сдерживаясь, Пьер выпустил Ваду из своих объятий и произнес:
— Пойдем куда-нибудь, где потише.
Он взял ее под руку, как уже делал это прежде, и они стали удаляться от Сены по узкой извилистой улочке.
Пьер и Вада шли молча, словно окаменев. Наконец Пьер остановился, открыл входную парадную дверь и потянул девушку за собой в небольшой квадратный холл. Отсюда начиналась крутая лестница, ведущая наверх, в темноту, которую лишь слегка рассеивал свет керосиновой лампы, мерцавшей в пролете.
Они поднялись на четвертый этаж. Пьер достал из кармана ключ, открыл дверь, и Вада догадалась, что попала в его студию.
Это просторное помещение тянулось вдоль всего здания. Всю противоположную стену — от пола до потолка — занимало окно, и Вада, ни о чем не думая, подошла к нему, чтобы полюбоваться ночным Парижем, пока Пьер зажигал лампу.
Весь город, казалось, лежал внизу, когда она смотрела с высоты на серые крыши бесконечных домов. Вдали мерцали огоньки, — как звезды, упавшие с небес.
Она стояла так несколько минут, любуясь красотой ночного города, затем обернулась. Пьер уже справился с лампой, и она заливала мягким золотистым светом всю комнату.
Вада увидела мольберт, кисти, холсты, палитру и несколько бутылок, содержимое которых ей было не понятно. По стенам сплошь висели картины, одни в рамах, другие — без них, некоторые были написаны маслом, а рядом с ними — наброски углем, тут же незатейливые этюды, рисунки тушью.
Вада восхищенно смотрела вокруг.
— Именно так я и представляла себе студию художника!
— Здесь чище, чем во многих других! — откликнулся Пьер.
В углу стоял огромный широкий диван, застланный ярко-красным шелковым покрывалом, издалека оно выделялось ярким пятном. Вада посмотрела на него с изумлением.
Пьер подошел к ней ближе.
— Как-нибудь, — сказал он, — я покажу тебе картины и объясню, что они изображают. А сейчас меня интересует совсем другое.
— Что именно? — спросила девушка.
— Ты! И только ты! Он обнял Ваду.
— Ты красивей и желаннее любой картины!
Вада почувствовала, что вся дрожит от звуков его глубокого голоса и оттого, что он опять очень близко привлек ее к себе.
Невольно она подняла глаза вверх, ловя выражение его лица, но его губы неожиданно коснулись ее уст. Он поцеловал ее жадно и страстно, и это был уже не тот поцелуй, что около Сены.
Казалось, он достиг ее сердца и завладел им.
— Ты такая нежная, милая, такая восхитительная! — шептал Пьер.
Затем коснулся губами ее шеи, и это ощущение отличалось от того, что она испытывала прежде. От восторга, упоения, радости она вся дрожала и едва могла дышать.
Вада чувствовала, что что-то первородное поднималось внутри нее, такое же страстное и необузданное, как поцелуй Пьера.
И одновременно все это было частью волшебной музыки и поэзии Верлена.
Пьер притянул ее ближе… еще ближе к себе. Вдруг до нее дошло, что он расстегивает пуговицы на спине ее платья.
Легким движением Вада попыталась освободиться, но обнаружила, что она, как пленница, полностью в его руках.
Пьер оказался сильнее, чем она предполагала.
Вада ощущала себя слабой и беспомощной, не могла убежать от него, а он властно завладевал ею.
— Нет… пожалуйста… не надо! Казалось, он не слышал ее.
— Пьер… не надо. Я…
Он обнажил ее плечи, покрывая их и шею горячими поцелуями, обжигавшими кожу, которые проникали во все клеточки ее тела. И в то же время ее губы еще чувствовали его власть над собой.
— Ну… пожалуйста… не надо, — умоляла Вада, затем внезапно с ужасом произнесла:
— Ты пугаешь меня… я боюсь!
Это был крик ребенка; Пьер поднял голову и посмотрел в ее глаза, окутанные темнотой, пытаясь увидеть лицо.
— Ты… ты не должен этого делать, это нехорошо!
Пьер оторопел, но все еще продолжал держать Ваду в объятиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48