— Да, это компенсирует многое, — ответила миссис Хольц. — По крайней мере ты начнешь свою замужнюю жизнь, зная, что не испытаешь неприятных ощущений всякий раз, когда он нежен с тобой, а ты подозреваешь, что он только и думает, когда же попросить тебя выписать чек, взамен которого ты сама ничего не получишь.
— Все это так омерзительно, так ужасно! — в отчаянии воскликнула Вада.
— Дорогая, ну поверь мне, ведь я желаю тебе добра: ты не будешь счастлива в Америке, я в этом уверена.
— Мне нравится Америка, я люблю Америку, это моя родина, — произнесла Вада.
— И кроме американок, нет в мире других женщин, которые бы так легко приспосабливались к новым условиям, — сказала миссис Хольц. — У них необыкновенная способность адаптироваться, этого нет ни в одной другой стране.
— Я не желаю ни к чему приспосабливаться, — надув губы, произнесла Вада.
В ответ миссис Хольц промолчала, а ее дочь после короткой паузы сказала:
— Не могу представить, чтобы мой отец захотел выдать меня замуж за иностранца, тем более за англичанина.
— Вот тут ты не права, — ответила миссис Хольц. — Твой отец согласился, — а он всегда со мной соглашался, — что, когда ты станешь достаточно взрослой, мы вместе должны будем выбрать тебе мужа.
Вада сделала нетерпеливое движение, но прерывать не стала, и ее мать продолжила:
— Твой отец с самого начала знал, что его дочь не такая, как все дети. Вот почему ты воспитывалась в сельской тиши, вдали от газетных репортеров, вульгарности и крикливой рекламы, которые окружают детей других богатых родителей.
— Папа боялся, что меня могут похитить!
— Да, действительно, — согласилась миссис Хольц. — Могу сказать, что поэтому тебя никогда не фотографировали. И с тебя не писали портреты.
Миссис Хольц взглянула на дочь и чуть задумчиво добавила:
— Мне бы очень хотелось иметь твой большой портрет, который бы запечатлел тебя такой, какая ты сейчас. Пусть даже набросок, сделанный тем умным молодым человеком, чьи рисунки я обожаю. Как же его зовут?..
— Чарльз Дана Гибсон, — машинально ответила Вада.
— Да, да, Гибсон, — повторила миссис Хольц. — Я уверена, что тебя бы он удостоил такой чести. Ты как раз в духе его героинь — «Гибсонова девочка», как называют этот типаж.
Вздохнув, миссис Хольц продолжила:
— Твой отец никогда даже в мыслях не допускал, чтобы твои фото украшали популярные журналы или мерзкие дешевые газеты, которые продают на каждом углу.
— Думаю, он сам назначал редакторов многих газет, — сказала Вада.
— А почему бы и нет? Твой отец мог все; кроме того, он сам владел несколькими газетами. Во всяком случае, отсутствие шумной рекламы позволило тебе спокойно жить; я всеми силами ограждала тебя от пошлости, которая крутится рядом с американскими дебютантками.
— У меня нет никакого желания бывать на нью-йоркских балах или общаться с людьми, которые не хотят, чтобы я была среди них. — Вада произнесла это почти вызывающе.
— Ну что ты! Они хотят видеть тебя в своем ГФУГУ, — возразила миссис Хольц, — но в Нью-Йорке нет таких пышных и блистательных развлечений, какие будут у тебя в Англии.
— Когда я стану герцогиней?
— Да, герцогиней, — с гордостью ответила мать.
Помолчав, Вада сказала:
— Мама, я хочу кое-что тебе предложить. Позволь мне всего год пожить обычной светской жизнью, встречаться с молодыми людьми, которых ты сама мне выберешь, — в Нью-Йорке или любом другом месте Америки. Если за это время я не встречу того, кого полюблю, я поеду в Англию.
Миссис Хольц рассмеялась.
— Но право же, Вада, как можно быть такой наивной? Неужели ты такая глупенькая, что думаешь, будто английские герцоги станут ждать, пока американская наследница соблаговолит отыскать их, — словно это грибы в лесу.
И она снова разразилась смехом.
— Моя дорогая, встретить герцога совсем не просто. Их всего-то около тридцати, и они прекрасно понимают, сколь привлекательно их высокое положение!
Вада взглянула на мать, но та продолжала:
— Если бы я не училась вместе с матерью герцога в школе во Флоренции, тебе бы никогда не представилась такая возможность, но наша дружба продолжается все эти долгие годы.
Миссис Хольц выдержала паузу.
— Когда вдовствующая герцогиня приезжала шесть лет назад в Америку, она жила с нами на Лонг-Айленд. Тогда мы все и обсудили, правда, в общих чертах, тем не менее хорошо представляя, что может произойти, когда ты станешь взрослой.
— Я помню герцогиню, — сказала Вада, — она внушала мне страх.
— Герцогиня происходит из очень старинного английского рода, — объяснила миссис Хольц, — и поскольку земли ее отца-маркиза граничили с угодьями герцога Грэнтама, было благоразумно решено соединить в браке обе эти семьи.
— Она, должно быть, знала герцога с детства, — сказала Вада. — А ехать в Англию, чтобы выйти замуж за человека, которого раньше никогда не встречала, — совсем другое дело.
— Но вы встретитесь, и ты будешь помолвлена, — сказала миссис Хольц. — О скоропалительном замужестве или о чем-то подобном нет и речи.
Ход собственной мысли ее удовлетворил.
— Обещаю тебе, это будет самая блистательная свадьба, которую запомнит вся Америка.
— Ты действительно думаешь, что мне это может понравиться? — спросила Вада.
— Всем нормальным девушкам нравятся их свадьбы, — парировала миссис Хольц. — Такое событие будет впервые в твоей жизни, когда нет ни соперниц, ни равных тебе. Ты невеста, и к тебе приковано всеобщее внимание.
— Но потом, когда свадьба закончится, останешься наедине со своим женихом. — Голос Вады прозвучал не очень счастливо.
— В твоем случае — с женихом, достойным уважения. Ты с ним встречаешься на равных: ты ему — огромное состояние, он тебе — положение и титул, которому нет цены!
В комнате воцарилось молчание. Затем Вада встала и нервно направилась к фортепиано.
Она взяла ноту, присела и заиграла вступительные такты Свадебного марша Мендельсона. Затем закрыла крышку инструмента, поднялась с табурета и подошла к окну.
— Иного пути нет, — тихо объяснила миссис Хольц. — Обещаю тебе, если последуешь моему совету, ты будешь намного счастливее, чем отдав предпочтение любви — чувству обманчивому, вероломному и часто жестокому.
Вада по-прежнему смотрела в окно. Через несколько минут миссис Хольц оживленно продолжила свои рассуждения:
— Все уже устроено, и мисс Спарлинг согласилась тебя сопровождать до тех пор, пока не передаст с рук на руки матери герцога.
— Нэнси Спарлинг? — переспросила Вада.
— Да, дорогая. Ты помнишь ее? Это сестра епископа из Нью-Йорка, очень обаятельная женщина. Она любит путешествовать и очень много ездит. Я буду совершенно спокойна, зная, что ты под ее присмотром.
— Когда мы уезжаем? — тихо спросила Вада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48