Эти механизмы не заботило, кто он – простолюдин или наследник престола, они ничего не знали и не желали знать. Но будь он одет в мундир тезара, все было бы иначе. Дети бежали бы за ним всю дорогу от вокзала и отстали только у порога. Почти все дети мечтали когда-нибудь стать пилотами, поскольку реальный мир предоставлял им слишком мало возможностей.
Он остановился перед дверью, собираясь с мыслями. Палатон не был уверен, зачем пришел сюда, но явно не потому, что питал привязанность к деду. Не потому, что их примирила смерть матери. Она умерла много лет назад. Ее самоубийство не сблизило, да и не могло сблизить их. Треза совершила последний шаг потому, что больше не могла терпеть жизнь.
Но тогда что же он надеялся найти? Палатон не мог изменить прошлое, как не мог этого и его дед. Прежде, чем Палатон шагнул вперед, глазок в двери блеснул, и Палатон понял, что его оглядывают изнутри дома.
Дверь резко распахнулась. За ней стоял высокий чоя с пожелтевшим от старости роговым гребнем и огромными аквамариновыми глазами, слегка подернутыми пленками катаракт. Он поднял жилистую руку.
– Не стой здесь. Я не занимаюсь семейными делами на улицах.
Эти голоса по-прежнему были властными и жесткими. Палатон послушно шагнул через порог и вступил в новый дом деда.
Волан сел, не говоря ни слова. Палатон заметил, что кресло было ортопедическим, позволяющим легче вставать и принимать несколько разных поз.
Жилье оказалось стандартным – гостиная, кухня, ванная, а на втором этаже – спальня и чулан. Лестница казалась слишком крутой даже на вид. Обстановка была неброской, здесь не было ничего лишнего. В прежнем Доме только покои деда были втрое больше этого тесного жилья.
Палатон огляделся, заметив несколько знакомых по старому жилищу вещей, а в углу – один из первых гобеленов матери. Коллекционеры оценивали его в целое состояние, поскольку уже здесь она пробовала себя в нескольких видах рукоделия, в которых потом не имела себе равных. Палатон изумился тому, что гобелен не был продан с остальным Домом, когда Волан рассчитывался с долгами.
– Некоторые вещи не продаются, – заметил дед.
Палатон не был дома достаточно долго, чтобы забыть о поразительном чутье старого чоя – интуиция устойчиво передавалась в их роду по наследству. Палатон нашел кресло, сел и произнес:
– Мне казалось, ты чужд сентиментальности.
– Напротив, – Волан взглянул в угол. – Это было еще до ее измены. Его сделала дочь, которую я любил.
– А я был сделан уже позже.
Волан взглянул на него в упор.
– Да, – коротко отозвался он и помолчал. – Тебе известно, что теперь я плачу налогов больше, чем когда ты был тезаром?
Он всегда останется тезаром, до самой смерти. Но Палатон не поправил своего деда, хотя Волан подразумевал, что, став наследником, Палатон повредил всей семье. Волан никогда в открытую не противостоял Паншинеа, но Палатон знал о его тайном неприятии императора.
– На твоем месте я бы спас все, что смог, – ответил он. – Вряд ли бы моя смерть принесла тебе больше пользы.
Волан скрестил ноги и придвинул к себе стакан с напитком. Морщины на его лице обозначились резче.
– От тебя пахнет листьями тара – эти деревья здесь не растут. Полагаю, ты был в старом Доме, чтобы полюбоваться моим позором.
– А ты опозорен, Волан?
Спина деда, которую он помнил прямой, как палка, за последние годы сгорбилась. Волан больше не мог гордо распрямлять плечи, но он вскинул голову, выпятив подбородок.
– Нет. Я построил Дом своим потом и кровью своих рук, когда меня еще едва можно было считать взрослым. Мой бахдар и мускулы помогли мне занять пустую нишу в Звездном доме. – Он сделал глубокий вдох, смягчая внезапно участившееся дыхание. – Никто не помог мне ни возвыситься, ни… пасть.
За последние сто пятьдесят лет истории чоя было создано совсем немного новых Домов.
Волан со своим поступком прочно вошел в историю. Никто не помогал ему – и это входило в испытания, которые требовали достичь всего самому. Но Палатон не мог поверить, что никто не протянул ему руку в беде. Палатон не стал спорить с дедом, но почувствовал, что тот просто отказался от помощи – так же твердо, как отрекся от дочери и внука. Палатон задвигался в кресле.
– Я пришел узнать, не хочешь ли ты оставить себе доску с ее памятника.
Выражение лица Волана еле заметно изменилось, уголок рта дрогнул.
– Они сломали его?
– Да, они расчищали место.
– Они должны были оставить все крыло – это входило в условия контракта, – казалось, Волан был поражен. Он помолчал и заметил: – Я думал, что сделал все возможное, – и глубоко вздохнул. – Оставь доску себе – у тебя осталось немного памяти от матери.
– Мне нужно больше, – возразил Палатон.
– Что?
– Я хочу знать, кто мой отец.
Волан отвернулся, помрачнев.
– Она так и не сказала мне.
– Но ты должен был догадаться.
– Я потратил состояние, пытаясь подтвердить свои подозрения, и ничего не нашел, – Волан отвел глаза, как будто не желая встречаться взглядом с Палатоном.
Он обнаружил достаточно, чтобы отослать Палатона подальше от Дома, отправить в школу Голубой Гряды, навечно отдалить от себя, дать возможность познать успех или поражение в качестве тезара. Сила и слабость всех тезаров состояла в том, что они приобретали и больше, и меньше, чем их Дома. Волан был готов разделить его успех или отвернуться в случае поражения.
Палатон облизнул губы, прежде чем произнести с трудом:
– Тогда скажи, что же ты подозревал.
В комнате повисло молчание. Волан протянул руку и нажал кнопку, изменяя угол наклона спинки кресла. Наконец он произнес:
– Я хотел унести свою тайну в могилу. Но я не предвидел, что Паншинеа сделает тебя наследником. Ради этого и ради всей Чо я должен поделиться с тобой маленькой толикой истины, известной мне – потому что Паншинеа уничтожит тебя, если обнаружит все, а ты останешься в неведении. Я не позволю Паншинеа уничтожить последнего из рода Волана! – его голоса оборвались с дрожью, но Волан начал вновь: – Мы не были отдельным Домом, но всегда входили в Звездный дом, были торговцами, если не королями среди торговцев – наш род был чистым и сильным на протяжении двух тысячелетий! Я говорю тебе о том, что ты уже знаешь, только чтобы напомнить, почему преступление твоей матери уничтожило мою любовь к ней. Было много слухов о том, что твоим отцом стал я, но твоя мать никогда бы не допустила этого, да и я бы не пошел на такую мерзость. Но я был готов поддерживать эти слухи, только бы не выдать правду. Она уехала из дома в девятнадцать лет, уже довольно известной начинающей мастерицей – уехала учиться в Мерлон. Учеба была рассчитана на полгода, ей полагалась стипендия и свобода совершенствовать свою технику, она была юна и наслаждалась своим талантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Он остановился перед дверью, собираясь с мыслями. Палатон не был уверен, зачем пришел сюда, но явно не потому, что питал привязанность к деду. Не потому, что их примирила смерть матери. Она умерла много лет назад. Ее самоубийство не сблизило, да и не могло сблизить их. Треза совершила последний шаг потому, что больше не могла терпеть жизнь.
Но тогда что же он надеялся найти? Палатон не мог изменить прошлое, как не мог этого и его дед. Прежде, чем Палатон шагнул вперед, глазок в двери блеснул, и Палатон понял, что его оглядывают изнутри дома.
Дверь резко распахнулась. За ней стоял высокий чоя с пожелтевшим от старости роговым гребнем и огромными аквамариновыми глазами, слегка подернутыми пленками катаракт. Он поднял жилистую руку.
– Не стой здесь. Я не занимаюсь семейными делами на улицах.
Эти голоса по-прежнему были властными и жесткими. Палатон послушно шагнул через порог и вступил в новый дом деда.
Волан сел, не говоря ни слова. Палатон заметил, что кресло было ортопедическим, позволяющим легче вставать и принимать несколько разных поз.
Жилье оказалось стандартным – гостиная, кухня, ванная, а на втором этаже – спальня и чулан. Лестница казалась слишком крутой даже на вид. Обстановка была неброской, здесь не было ничего лишнего. В прежнем Доме только покои деда были втрое больше этого тесного жилья.
Палатон огляделся, заметив несколько знакомых по старому жилищу вещей, а в углу – один из первых гобеленов матери. Коллекционеры оценивали его в целое состояние, поскольку уже здесь она пробовала себя в нескольких видах рукоделия, в которых потом не имела себе равных. Палатон изумился тому, что гобелен не был продан с остальным Домом, когда Волан рассчитывался с долгами.
– Некоторые вещи не продаются, – заметил дед.
Палатон не был дома достаточно долго, чтобы забыть о поразительном чутье старого чоя – интуиция устойчиво передавалась в их роду по наследству. Палатон нашел кресло, сел и произнес:
– Мне казалось, ты чужд сентиментальности.
– Напротив, – Волан взглянул в угол. – Это было еще до ее измены. Его сделала дочь, которую я любил.
– А я был сделан уже позже.
Волан взглянул на него в упор.
– Да, – коротко отозвался он и помолчал. – Тебе известно, что теперь я плачу налогов больше, чем когда ты был тезаром?
Он всегда останется тезаром, до самой смерти. Но Палатон не поправил своего деда, хотя Волан подразумевал, что, став наследником, Палатон повредил всей семье. Волан никогда в открытую не противостоял Паншинеа, но Палатон знал о его тайном неприятии императора.
– На твоем месте я бы спас все, что смог, – ответил он. – Вряд ли бы моя смерть принесла тебе больше пользы.
Волан скрестил ноги и придвинул к себе стакан с напитком. Морщины на его лице обозначились резче.
– От тебя пахнет листьями тара – эти деревья здесь не растут. Полагаю, ты был в старом Доме, чтобы полюбоваться моим позором.
– А ты опозорен, Волан?
Спина деда, которую он помнил прямой, как палка, за последние годы сгорбилась. Волан больше не мог гордо распрямлять плечи, но он вскинул голову, выпятив подбородок.
– Нет. Я построил Дом своим потом и кровью своих рук, когда меня еще едва можно было считать взрослым. Мой бахдар и мускулы помогли мне занять пустую нишу в Звездном доме. – Он сделал глубокий вдох, смягчая внезапно участившееся дыхание. – Никто не помог мне ни возвыситься, ни… пасть.
За последние сто пятьдесят лет истории чоя было создано совсем немного новых Домов.
Волан со своим поступком прочно вошел в историю. Никто не помогал ему – и это входило в испытания, которые требовали достичь всего самому. Но Палатон не мог поверить, что никто не протянул ему руку в беде. Палатон не стал спорить с дедом, но почувствовал, что тот просто отказался от помощи – так же твердо, как отрекся от дочери и внука. Палатон задвигался в кресле.
– Я пришел узнать, не хочешь ли ты оставить себе доску с ее памятника.
Выражение лица Волана еле заметно изменилось, уголок рта дрогнул.
– Они сломали его?
– Да, они расчищали место.
– Они должны были оставить все крыло – это входило в условия контракта, – казалось, Волан был поражен. Он помолчал и заметил: – Я думал, что сделал все возможное, – и глубоко вздохнул. – Оставь доску себе – у тебя осталось немного памяти от матери.
– Мне нужно больше, – возразил Палатон.
– Что?
– Я хочу знать, кто мой отец.
Волан отвернулся, помрачнев.
– Она так и не сказала мне.
– Но ты должен был догадаться.
– Я потратил состояние, пытаясь подтвердить свои подозрения, и ничего не нашел, – Волан отвел глаза, как будто не желая встречаться взглядом с Палатоном.
Он обнаружил достаточно, чтобы отослать Палатона подальше от Дома, отправить в школу Голубой Гряды, навечно отдалить от себя, дать возможность познать успех или поражение в качестве тезара. Сила и слабость всех тезаров состояла в том, что они приобретали и больше, и меньше, чем их Дома. Волан был готов разделить его успех или отвернуться в случае поражения.
Палатон облизнул губы, прежде чем произнести с трудом:
– Тогда скажи, что же ты подозревал.
В комнате повисло молчание. Волан протянул руку и нажал кнопку, изменяя угол наклона спинки кресла. Наконец он произнес:
– Я хотел унести свою тайну в могилу. Но я не предвидел, что Паншинеа сделает тебя наследником. Ради этого и ради всей Чо я должен поделиться с тобой маленькой толикой истины, известной мне – потому что Паншинеа уничтожит тебя, если обнаружит все, а ты останешься в неведении. Я не позволю Паншинеа уничтожить последнего из рода Волана! – его голоса оборвались с дрожью, но Волан начал вновь: – Мы не были отдельным Домом, но всегда входили в Звездный дом, были торговцами, если не королями среди торговцев – наш род был чистым и сильным на протяжении двух тысячелетий! Я говорю тебе о том, что ты уже знаешь, только чтобы напомнить, почему преступление твоей матери уничтожило мою любовь к ней. Было много слухов о том, что твоим отцом стал я, но твоя мать никогда бы не допустила этого, да и я бы не пошел на такую мерзость. Но я был готов поддерживать эти слухи, только бы не выдать правду. Она уехала из дома в девятнадцать лет, уже довольно известной начинающей мастерицей – уехала учиться в Мерлон. Учеба была рассчитана на полгода, ей полагалась стипендия и свобода совершенствовать свою технику, она была юна и наслаждалась своим талантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84