Они уверены, что с блеском завершат расследование, — в любом другом случае в выпуске устных новостей ничего бы не сообщили.
По той же причине я знал, что мне в этом деле рассчитывать на работу нечего, а это весьма обидно. Все зацапают ребята из Отдела, и человеку вроде меня просто не хватит места — даже если найдется клиент. Дело явно относилось к категории «завести и закрыть», и тот, кто как раз мог бы стать моим клиентом, наверняка по уши в дерьме. А за убийство полагается морозильная камера, так что парень, на которого положили глаз инквизиторы, может считать, что его песенка спета.
Впрочем, меня это не касается. Я переключился на музыкальные новости.
Они как раз успокаивали население убаюкивающими переборами арф, на фоне которых уханье тубы обозначало неумолимую поступь карающего правосудия. Я позволил себя убаюкать и отключился, припав щекой к столу.
Не знаю, сколько я так проспал, но разбудил меня голос дантиста.
— Меткалф, проснитесь! — повторил он. — Там, в прихожей, сидит человек, которого если что и беспокоит, то уж никак не зубы.
Дантист повернулся и исчез, а мне пришлось вправлять челюсть после близкого знакомства с крышкой стола.
2
— Меня зовут Ортон Энгьюин.
Это был крупный парень, весьма напоминавший барана, и говорил он очень тихим голосом. Таким голосом меня не разбудить — меня обычно надо потрясти за плечо. Впрочем, это сделал для него дантист, и мне оставалось только протирать глаза и накапливать слюну, чтобы заговорить. Все это время он с глупым видом стоял рядом со мной. Я махнул, чтобы он сел, поскольку понял, что без приглашения он этого не сделает, и внимательно посмотрел на него.
Обычно я пытаюсь определить уровень кармы человека еще до того, как он начнет говорить, так что сразу понял — у парня с этим не важно.
Ввалившиеся глаза, сбитая челка на потном лбу. Вряд ли ему больше двадцати пяти, — в любом случае он прожил достаточно, чтобы наделать дел, достойных сожаления. Ну и видок как будто он упал с самолета и развалился на части, а теперь его собрали заново — вот только душа куда-то делась. По моим прикидкам все это произошло максимум недели две назад.
— Меня зовут Ортон Энгьюин, — повторил он. Голос звучал так, словно его полоскали в слишком большом количестве хлорки.
— О'кей, — ответил я. — Меня зовут Конрад Меткалф, и я частный инквизитор. Вам это известно. Вы это где-то вычитали и начали питать надежды. Позвольте сразу же сказать, дальнейшее питание этих надежд обойдется вам в семьсот баксов в сутки. Вдобавок то, что вы получите за свои деньги, вовсе не обязательно будет вам приятно. Я имею обыкновение становиться занозой для тех, на кого работаю, в не меньшей степени, чем для тех, за кем слежу. Большинство уходит из моего кабинета, узнав о себе много такого, чего предпочитало бы не знать, — если, конечно, не уходят после первой же беседы. Дверь видите?
— Мне нужна ваша помощь, и я готов платить, — выдавил он, когда я замолчал. — Вы мой последний шанс.
— Это я и так знаю. Все видят во мне последний шанс. Сколько кармы у вас осталось?
— Простите…
Ответ не отличался оригинальностью. В мире, где невежливым считается спросить у соседа, который час, я мог служить олицетворением бестактности.
Я привык вытряхивать людей из того состояния дискомфорта, к которому они привыкли. Собственно, этим я и жил. Возможно, до сих пор Энгьюину не приходилось отвечать на прямо поставленные вопросы — если не считать тех, что ему задавали в Отделе Инквизиции. На эти вопросы отвечают все.
— Давайте-ка разберемся, — сказал я. — Вы мне платите за то, что я задаю вопросы. В этом вся разница между нами: я задаю вопросы, а вы нет. И мне нужна ваша помощь. Вы можете мне врать — так поступают почти все, — а можете потом проклясть меня. Только не шарахайтесь от меня так. А теперь гоните карточку Мне нужно знать уровень вашей кармы.
Он слишком отчаялся, чтобы устроить мне сцену. Он просто полез в карман за куском пластика и протянул его через стол, старательно избегая моего взгляда.
Я сунул карточку в карманный детектор. Никаких показаний. Магнитная лента на карточке чиста. Его уровень кармы равнялся нулю. Это означало, что он мало чем отличается от покойника. И насколько я понимаю, он знал это.
Если Отдел Инквизиции установит карточку на ноль, вы не сможете появиться ни в одном публичном заведении, не понизив тем самым уровень вашей кармы до отрицательной отметки. И стук захлопывающейся двери будет последним, что мир услышит о вас, — и очень надолго. Если не навсегда.
Давненько мне не приходилось видеть карточку на нуле. Последний раз такую карточку держал трясущимися руками человек, окончательно тронувшийся рассудком.
Собственно, это уже пустая формальность: дело против вас завершено, и вам предоставляется последняя возможность еще денек-другой пошататься по улицам в качестве ходячей рекламы правосудия. Можно, конечно, попытаться повысить карму, помогая старым слепым козлихам переходить дорогу, а можно просто завалиться в бар и напиться вдрыбадан — это уже ничего не изменит.
Между вами и вашей жизнью — стальная дверь, и вам остается только смотреть, как она медленно захлопывается.
Я вернул ему карточку.
— Да, это большая неприятность, — сказал я по возможности мягко. -
Обычно в таких случаях от меня мало пользы. — По крайней мере я не кривил душой.
— Мне хотелось бы, чтобы вы попробовали, — произнес он с мольбой в глазах.
— Ну, если ничего другого не остается… — Ничего, кроме как принять деньги от ходячего трупа. — Но нам надо спешить. Я буду задавать вопросы — много вопросов, возможно, больше, чем вы слышали за всю вашу прошлую жизнь, — и мне нужен честный ответ на каждый. Так в чем вас обвиняют?
— Отдел Инквизиции утверждает, что я убил человека по имени Мейнард
Стенхант.
Я чувствовал себя последним болваном. Мог бы ведь и догадаться, что
Отдел уже нашел кого-то — правого или виноватого без разницы, главное — засунуть его в морозильник. И тем не менее я не узнал его, когда он приперся ко мне.
— Забудьте это, — произнес я. — Возьмите вот это и забудьте. — Я выдвинул ящик стола, вынул оттуда маленький конвертик и протянул ему. Это была моя собственная смесь, лучшее, что, на мой взгляд, могло помочь обреченному человеку. — Возьмите зелье и выматывайтесь. Что бы я ни сделал, вам это не поможет. Если я только попытаюсь вмешаться в дело
Стенханта, это будет конец нам обоим. Пару недель назад я работал на
Стенханта, так что мне и без вашего участия непросто будет отделаться от
Инквизиции. — Я достал бритву и положил ее на стол рядом с конвертиком.
Энгьюин не взял конверт. Он просто сидел и смотрел на меня как ребенок.
Я вяло махнул рукой и взял конвертик Если он не хочет, мне самому пригодится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
По той же причине я знал, что мне в этом деле рассчитывать на работу нечего, а это весьма обидно. Все зацапают ребята из Отдела, и человеку вроде меня просто не хватит места — даже если найдется клиент. Дело явно относилось к категории «завести и закрыть», и тот, кто как раз мог бы стать моим клиентом, наверняка по уши в дерьме. А за убийство полагается морозильная камера, так что парень, на которого положили глаз инквизиторы, может считать, что его песенка спета.
Впрочем, меня это не касается. Я переключился на музыкальные новости.
Они как раз успокаивали население убаюкивающими переборами арф, на фоне которых уханье тубы обозначало неумолимую поступь карающего правосудия. Я позволил себя убаюкать и отключился, припав щекой к столу.
Не знаю, сколько я так проспал, но разбудил меня голос дантиста.
— Меткалф, проснитесь! — повторил он. — Там, в прихожей, сидит человек, которого если что и беспокоит, то уж никак не зубы.
Дантист повернулся и исчез, а мне пришлось вправлять челюсть после близкого знакомства с крышкой стола.
2
— Меня зовут Ортон Энгьюин.
Это был крупный парень, весьма напоминавший барана, и говорил он очень тихим голосом. Таким голосом меня не разбудить — меня обычно надо потрясти за плечо. Впрочем, это сделал для него дантист, и мне оставалось только протирать глаза и накапливать слюну, чтобы заговорить. Все это время он с глупым видом стоял рядом со мной. Я махнул, чтобы он сел, поскольку понял, что без приглашения он этого не сделает, и внимательно посмотрел на него.
Обычно я пытаюсь определить уровень кармы человека еще до того, как он начнет говорить, так что сразу понял — у парня с этим не важно.
Ввалившиеся глаза, сбитая челка на потном лбу. Вряд ли ему больше двадцати пяти, — в любом случае он прожил достаточно, чтобы наделать дел, достойных сожаления. Ну и видок как будто он упал с самолета и развалился на части, а теперь его собрали заново — вот только душа куда-то делась. По моим прикидкам все это произошло максимум недели две назад.
— Меня зовут Ортон Энгьюин, — повторил он. Голос звучал так, словно его полоскали в слишком большом количестве хлорки.
— О'кей, — ответил я. — Меня зовут Конрад Меткалф, и я частный инквизитор. Вам это известно. Вы это где-то вычитали и начали питать надежды. Позвольте сразу же сказать, дальнейшее питание этих надежд обойдется вам в семьсот баксов в сутки. Вдобавок то, что вы получите за свои деньги, вовсе не обязательно будет вам приятно. Я имею обыкновение становиться занозой для тех, на кого работаю, в не меньшей степени, чем для тех, за кем слежу. Большинство уходит из моего кабинета, узнав о себе много такого, чего предпочитало бы не знать, — если, конечно, не уходят после первой же беседы. Дверь видите?
— Мне нужна ваша помощь, и я готов платить, — выдавил он, когда я замолчал. — Вы мой последний шанс.
— Это я и так знаю. Все видят во мне последний шанс. Сколько кармы у вас осталось?
— Простите…
Ответ не отличался оригинальностью. В мире, где невежливым считается спросить у соседа, который час, я мог служить олицетворением бестактности.
Я привык вытряхивать людей из того состояния дискомфорта, к которому они привыкли. Собственно, этим я и жил. Возможно, до сих пор Энгьюину не приходилось отвечать на прямо поставленные вопросы — если не считать тех, что ему задавали в Отделе Инквизиции. На эти вопросы отвечают все.
— Давайте-ка разберемся, — сказал я. — Вы мне платите за то, что я задаю вопросы. В этом вся разница между нами: я задаю вопросы, а вы нет. И мне нужна ваша помощь. Вы можете мне врать — так поступают почти все, — а можете потом проклясть меня. Только не шарахайтесь от меня так. А теперь гоните карточку Мне нужно знать уровень вашей кармы.
Он слишком отчаялся, чтобы устроить мне сцену. Он просто полез в карман за куском пластика и протянул его через стол, старательно избегая моего взгляда.
Я сунул карточку в карманный детектор. Никаких показаний. Магнитная лента на карточке чиста. Его уровень кармы равнялся нулю. Это означало, что он мало чем отличается от покойника. И насколько я понимаю, он знал это.
Если Отдел Инквизиции установит карточку на ноль, вы не сможете появиться ни в одном публичном заведении, не понизив тем самым уровень вашей кармы до отрицательной отметки. И стук захлопывающейся двери будет последним, что мир услышит о вас, — и очень надолго. Если не навсегда.
Давненько мне не приходилось видеть карточку на нуле. Последний раз такую карточку держал трясущимися руками человек, окончательно тронувшийся рассудком.
Собственно, это уже пустая формальность: дело против вас завершено, и вам предоставляется последняя возможность еще денек-другой пошататься по улицам в качестве ходячей рекламы правосудия. Можно, конечно, попытаться повысить карму, помогая старым слепым козлихам переходить дорогу, а можно просто завалиться в бар и напиться вдрыбадан — это уже ничего не изменит.
Между вами и вашей жизнью — стальная дверь, и вам остается только смотреть, как она медленно захлопывается.
Я вернул ему карточку.
— Да, это большая неприятность, — сказал я по возможности мягко. -
Обычно в таких случаях от меня мало пользы. — По крайней мере я не кривил душой.
— Мне хотелось бы, чтобы вы попробовали, — произнес он с мольбой в глазах.
— Ну, если ничего другого не остается… — Ничего, кроме как принять деньги от ходячего трупа. — Но нам надо спешить. Я буду задавать вопросы — много вопросов, возможно, больше, чем вы слышали за всю вашу прошлую жизнь, — и мне нужен честный ответ на каждый. Так в чем вас обвиняют?
— Отдел Инквизиции утверждает, что я убил человека по имени Мейнард
Стенхант.
Я чувствовал себя последним болваном. Мог бы ведь и догадаться, что
Отдел уже нашел кого-то — правого или виноватого без разницы, главное — засунуть его в морозильник. И тем не менее я не узнал его, когда он приперся ко мне.
— Забудьте это, — произнес я. — Возьмите вот это и забудьте. — Я выдвинул ящик стола, вынул оттуда маленький конвертик и протянул ему. Это была моя собственная смесь, лучшее, что, на мой взгляд, могло помочь обреченному человеку. — Возьмите зелье и выматывайтесь. Что бы я ни сделал, вам это не поможет. Если я только попытаюсь вмешаться в дело
Стенханта, это будет конец нам обоим. Пару недель назад я работал на
Стенханта, так что мне и без вашего участия непросто будет отделаться от
Инквизиции. — Я достал бритву и положил ее на стол рядом с конвертиком.
Энгьюин не взял конверт. Он просто сидел и смотрел на меня как ребенок.
Я вяло махнул рукой и взял конвертик Если он не хочет, мне самому пригодится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57