Плюс пакетик зелья на случай, если мне захочется быстро забыться. Эта мысль нравилась мне все больше и больше.
Я вел машину в холмы до тех пор, пока не нашел точки с красивым видом на залив. С залива задувал легкий ветерок, несший с собой приятный запах морской соли. Запах навевал мысли об океане, и я обыграл в уме соблазнительную мысль насчет поездки на пустынный пляж, где я мог бы выкинуть порошок, то, что выглядело как деньги, и, возможно, даже мои семьдесят пять единиц кармы в прибой, а потом улечься на теплый песок и ждать, что случится дальше. Я обсасывал эту мысль так, как обычно делаешь, когда знаешь, что никогда не решишься на это. Потом снова начал думать о деле.
Я вернулся в машину и поехал на Кренберри-стрит. Я ехал без всякой определенной цели — просто так. Дело началось там, когда меня наняли подглядывать за Челестой в окно, вот мне, возможно, и показалось, что там оно может и закончиться. Исходя из всего, что мне было известно, от дома — или его обитателей — давно уже не должно было остаться ничего, но я решил рискнуть остатками бензина, чтобы выяснить это.
Дом оказался на месте. Не знаю, обрадовало это меня или нет. Я остановил машину и обошел дом кругом — тоже просто так, из ностальгии. За домом ничего не было; кто бы ни заказывал чертежи шесть лет назад, он передумал вкладывать в это деньги. Я вернулся к парадному входу, так и не заглянув ни в одно окно. Во всяком случае, снаружи ничего не изменилось.
Ободренный этим, я поднялся на крыльцо и позвонил. Ждать пришлось долго, но, когда я уже собрался уходить, дверь открылась. Это была Пэнси
Гринлиф — или Патриция Энгьюин. Не знаю, какое из имен было верным. Она постарела гораздо больше, чем на шесть лет, но я узнал ее сразу. Она меня
— нет. Я не постарел даже на день — ну ладно, на один день постарел, — но она стояла, морщась от яркого света, не узнавая меня.
— Меня зовут Конрад Меткалф, — напомнил я.
Имя произвело на нее не больше впечатления, чем мой вид. Я ждал, но она только смотрела.
— Я хотел поговорить с вами, — сказал я.
— О! — произнесла она. — Заходите. Я посоветуюсь со своей памятью.
Она проводила меня в гостиную. Дом уже не содержался в том порядке, что раньше, но, когда я увидел, как солнце врывается в гостиную через большой эркер, я забыл об этом. Архитектор запроектировал комнату так, чтобы она заставляла ощущать себя здесь маленьким и чужим, и это ему удалось. Пэнси до сих пор кралась по дому, как вор, а ведь она жила здесь уже не меньше восьми лет, так что я не сомневался: это действует и на нее тоже. Она предложила мне сесть на диван, а сама постояла минуту, изучая мою внешность, сдвинув брови в пародии на мысль.
— Я сейчас вернусь, — сказала она.
Ее голос звучал беззаботно. Она постарела на двадцать лет, и все же ноша вины и жалости, что она таскала с собой повсюду, совершенно исчезла.
Я сел на диван и подождал, пока она вышла на кухню. Насколько я мог судить, мы были в доме одни. Место, на котором я сидел, было нагрето, а на столике передо мной виднелись остатки только что нюханного порошка, бритва и соломинка. Мне не надо было гадать, чем занималась Пэнси, когда я позвонил в дверь. Единственное, что я чувствовал, была острая зависть.
Вернувшись, она села напротив и положила на столик между нами что-то, похожее на калькулятор с микрофоном.
— Конрад Меткалф, — сказала она в микрофон.
Я чуть было не отозвался, но меня опередил ее собственный голос, исходящий из штуки на столике.
— Прошу прощения, — сообщил голос. — Ты этого не помнишь.
Она посмотрела на меня и виновато улыбнулась. Я старался не выглядеть полным идиотом.
— Ваше имя мне незнакомо, — сказала она. — Спросите у своей памяти.
Возможно, вы ошиблись домом.
Я быстро раскинул мозгами.
— Вы неправильно назвали мое имя, — сказал я. — Мейнард Стенхант.
Попробуйте еще раз.
— О! — сказала она раздосадованно. Она нажала кнопку микрофона и назвала новое имя.
— Мейнард Стенхант, — повторила машина. — Тот приятный доктор. Они с
Челестой были так добры к тебе раньше. Они уезжали.
— Так вы тот приятный доктор, — простодушно сказала она тем же тоном, каким только что говорила штуковина на столе. — Это было так давно.
Приятно вас видеть.
Вся эта бредятина сводила с ума, но я успел обдумать свои действия.
— Да, — согласился я. — Приятно снова вернуться сюда.
— Конечно, — ответила она. — Я очень рада.
— Это приятно, — попугаем повторил я. Черт, это слово прилипало хуже заразы. — Приятно, что вы рады.
— Да, — кивнула она.
— Я хотел задать вам несколько вопросов, — сказал я.
— О! — повторила она. — Вопросов?
Я сообразил, что она нажала на кнопку, поскольку штуковина на столе снова заговорила.
— Только при исключительной необходимости.
— Это исключительно необходимо, — вмешался я прежде, чем она успела повторить фразу.
Она в замешательстве посмотрела на машину, потом на меня. Мой ответ на голос из машины выбил ее из колеи. Должно быть, замечать присутствие этой штуки считалось невежливым.
— О! — сказала она. — Тогда, наверно, все в порядке. Если это исключительно необходимо.
— Скажите мне, как вам удается содержать дом?
Ее брови изогнулись, как у домохозяйки, уронившей пирог на дно духовки.
— Деньги на дом, — произнесла она в микрофон.
— Тебе их дает Джой, — отвели ее голос.
— Джой дает мне деньги, — повторила она. — Он так добр ко мне.
— Джой, — повторил я. — Что случилось с Денни?
— Денни, — продиктовала она машине.
— Денни Фонеблюм, — ответил ее голос. — Он такой большой и толстый. Он был твоим лучшим другом. Он устал и живет в пансионате. Он очень добр к
Джою. Он относится к нему как к сыну, которого у неге никогда не было.
Виски с содовой и ломтик лимона — вот что он любит больше всего.
— Боюсь, я не поняла вашего вопроса, — произнесла Пэнси несчастным голосом.
Кажется, я начал врубаться. Память разрешалась, только при хранении вне головы в тщательно отредактированном виде. Это оставляло в голове больше места для модных мелодий, исполняющихся водопроводным краном или автоматом для продажи сигарет.
— Забудьте это, — сказал я. — Скажите лучше, кого осудили за убийство
Челесты.
— Убийство Челесты, — продиктовала Пэнси.
— Челеста временно уехала, — ответил голос.
— Челеста уехала, — повторила Пэнси. — Это вовсе не то же, что убийство.
— Да, — согласился я. — Это не одно и тоже.
— Вы, наверно, ошиблись, — сказала она. — Спросите у своей памяти.
— Все в порядке, — сказал я. — Я ошибся. Скажите мне про своего брата.
Он вышел из морозильника?
— Мой брат, — продиктовала она.
— Ты не помнишь своего брата, — ответила память.
Она посмотрела на меня и пожала плечами.
— Ортон Энгьюин, — напомнил я.
— Ортон Энгьюин?
— Это имя тебе ничего не говорит, — ответила память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Я вел машину в холмы до тех пор, пока не нашел точки с красивым видом на залив. С залива задувал легкий ветерок, несший с собой приятный запах морской соли. Запах навевал мысли об океане, и я обыграл в уме соблазнительную мысль насчет поездки на пустынный пляж, где я мог бы выкинуть порошок, то, что выглядело как деньги, и, возможно, даже мои семьдесят пять единиц кармы в прибой, а потом улечься на теплый песок и ждать, что случится дальше. Я обсасывал эту мысль так, как обычно делаешь, когда знаешь, что никогда не решишься на это. Потом снова начал думать о деле.
Я вернулся в машину и поехал на Кренберри-стрит. Я ехал без всякой определенной цели — просто так. Дело началось там, когда меня наняли подглядывать за Челестой в окно, вот мне, возможно, и показалось, что там оно может и закончиться. Исходя из всего, что мне было известно, от дома — или его обитателей — давно уже не должно было остаться ничего, но я решил рискнуть остатками бензина, чтобы выяснить это.
Дом оказался на месте. Не знаю, обрадовало это меня или нет. Я остановил машину и обошел дом кругом — тоже просто так, из ностальгии. За домом ничего не было; кто бы ни заказывал чертежи шесть лет назад, он передумал вкладывать в это деньги. Я вернулся к парадному входу, так и не заглянув ни в одно окно. Во всяком случае, снаружи ничего не изменилось.
Ободренный этим, я поднялся на крыльцо и позвонил. Ждать пришлось долго, но, когда я уже собрался уходить, дверь открылась. Это была Пэнси
Гринлиф — или Патриция Энгьюин. Не знаю, какое из имен было верным. Она постарела гораздо больше, чем на шесть лет, но я узнал ее сразу. Она меня
— нет. Я не постарел даже на день — ну ладно, на один день постарел, — но она стояла, морщась от яркого света, не узнавая меня.
— Меня зовут Конрад Меткалф, — напомнил я.
Имя произвело на нее не больше впечатления, чем мой вид. Я ждал, но она только смотрела.
— Я хотел поговорить с вами, — сказал я.
— О! — произнесла она. — Заходите. Я посоветуюсь со своей памятью.
Она проводила меня в гостиную. Дом уже не содержался в том порядке, что раньше, но, когда я увидел, как солнце врывается в гостиную через большой эркер, я забыл об этом. Архитектор запроектировал комнату так, чтобы она заставляла ощущать себя здесь маленьким и чужим, и это ему удалось. Пэнси до сих пор кралась по дому, как вор, а ведь она жила здесь уже не меньше восьми лет, так что я не сомневался: это действует и на нее тоже. Она предложила мне сесть на диван, а сама постояла минуту, изучая мою внешность, сдвинув брови в пародии на мысль.
— Я сейчас вернусь, — сказала она.
Ее голос звучал беззаботно. Она постарела на двадцать лет, и все же ноша вины и жалости, что она таскала с собой повсюду, совершенно исчезла.
Я сел на диван и подождал, пока она вышла на кухню. Насколько я мог судить, мы были в доме одни. Место, на котором я сидел, было нагрето, а на столике передо мной виднелись остатки только что нюханного порошка, бритва и соломинка. Мне не надо было гадать, чем занималась Пэнси, когда я позвонил в дверь. Единственное, что я чувствовал, была острая зависть.
Вернувшись, она села напротив и положила на столик между нами что-то, похожее на калькулятор с микрофоном.
— Конрад Меткалф, — сказала она в микрофон.
Я чуть было не отозвался, но меня опередил ее собственный голос, исходящий из штуки на столике.
— Прошу прощения, — сообщил голос. — Ты этого не помнишь.
Она посмотрела на меня и виновато улыбнулась. Я старался не выглядеть полным идиотом.
— Ваше имя мне незнакомо, — сказала она. — Спросите у своей памяти.
Возможно, вы ошиблись домом.
Я быстро раскинул мозгами.
— Вы неправильно назвали мое имя, — сказал я. — Мейнард Стенхант.
Попробуйте еще раз.
— О! — сказала она раздосадованно. Она нажала кнопку микрофона и назвала новое имя.
— Мейнард Стенхант, — повторила машина. — Тот приятный доктор. Они с
Челестой были так добры к тебе раньше. Они уезжали.
— Так вы тот приятный доктор, — простодушно сказала она тем же тоном, каким только что говорила штуковина на столе. — Это было так давно.
Приятно вас видеть.
Вся эта бредятина сводила с ума, но я успел обдумать свои действия.
— Да, — согласился я. — Приятно снова вернуться сюда.
— Конечно, — ответила она. — Я очень рада.
— Это приятно, — попугаем повторил я. Черт, это слово прилипало хуже заразы. — Приятно, что вы рады.
— Да, — кивнула она.
— Я хотел задать вам несколько вопросов, — сказал я.
— О! — повторила она. — Вопросов?
Я сообразил, что она нажала на кнопку, поскольку штуковина на столе снова заговорила.
— Только при исключительной необходимости.
— Это исключительно необходимо, — вмешался я прежде, чем она успела повторить фразу.
Она в замешательстве посмотрела на машину, потом на меня. Мой ответ на голос из машины выбил ее из колеи. Должно быть, замечать присутствие этой штуки считалось невежливым.
— О! — сказала она. — Тогда, наверно, все в порядке. Если это исключительно необходимо.
— Скажите мне, как вам удается содержать дом?
Ее брови изогнулись, как у домохозяйки, уронившей пирог на дно духовки.
— Деньги на дом, — произнесла она в микрофон.
— Тебе их дает Джой, — отвели ее голос.
— Джой дает мне деньги, — повторила она. — Он так добр ко мне.
— Джой, — повторил я. — Что случилось с Денни?
— Денни, — продиктовала она машине.
— Денни Фонеблюм, — ответил ее голос. — Он такой большой и толстый. Он был твоим лучшим другом. Он устал и живет в пансионате. Он очень добр к
Джою. Он относится к нему как к сыну, которого у неге никогда не было.
Виски с содовой и ломтик лимона — вот что он любит больше всего.
— Боюсь, я не поняла вашего вопроса, — произнесла Пэнси несчастным голосом.
Кажется, я начал врубаться. Память разрешалась, только при хранении вне головы в тщательно отредактированном виде. Это оставляло в голове больше места для модных мелодий, исполняющихся водопроводным краном или автоматом для продажи сигарет.
— Забудьте это, — сказал я. — Скажите лучше, кого осудили за убийство
Челесты.
— Убийство Челесты, — продиктовала Пэнси.
— Челеста временно уехала, — ответил голос.
— Челеста уехала, — повторила Пэнси. — Это вовсе не то же, что убийство.
— Да, — согласился я. — Это не одно и тоже.
— Вы, наверно, ошиблись, — сказала она. — Спросите у своей памяти.
— Все в порядке, — сказал я. — Я ошибся. Скажите мне про своего брата.
Он вышел из морозильника?
— Мой брат, — продиктовала она.
— Ты не помнишь своего брата, — ответила память.
Она посмотрела на меня и пожала плечами.
— Ортон Энгьюин, — напомнил я.
— Ортон Энгьюин?
— Это имя тебе ничего не говорит, — ответила память.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57