Так что случилось с Энгьюином?
— Если вы будете всех обзывать лжецами, это вряд ли поможет расследованию, мистер Меткалф. В вашей лицензии сказано, что вы имеете право задавать мне вопросы, но нет ни слова о том, что я обязана на них отвечать.
— Тут я полагаюсь на обстоятельства. Давайте-ка раскроем карты,
Челеста. Вы не можете позволить себе отмахнуться от меня. Ведь вы не знаете, с кем следующим я буду говорить и что я узнаю. Вы хотите знать, на чьей я стороне — верно, я и сам хотел бы это знать. Мы оба замешаны в убийстве, только вы, сдается мне, замешаны чуть глубже, чем пытаетесь показать. Что до меня — я независимый следователь. То, что мне платят, не означает, что от меня можно откупиться. Так вот, вам очень хочется, чтобы у меня сложилось впечатление, будто вы мне помогали. Что устроило бы нас обоих. Дело только в том, что на меня ложь не действует. Таким уж я уродился. Ложь отскакивает от меня на ковер, как блохи от собаки. -
Раздумывая, она демонстративно закидывала ногу на ногу, снимала, потом снова закидывала. Подобное зрелище могло бы довести любого мужчину до умопомрачения. Но, когда я поднял глаза, взгляд ее был тверд.
— Вы пытаетесь создать впечатление, что, помоги я вам, я обрету ценного друга, — осторожно произнесла она. — Однако мой опыт научил меня тому, что такие крутые парни — не лучшие друзья.
День близился к вечеру, а мне предстояла еще встреча с доктором. Кроме того, до сих пор все мои поползновения ни к чему не привели.
— Вы вроде как снимаете маску, — сказал я с грустью. — Вот только под ней — еще одна. — Я поднялся с дивана.
— Не уходите…
— Если вы захотите связаться со мной в течение ближайшего часа, позвоните в офис вашего мужа, — люблю неожиданные телефонные звонки: они заставляют того, к кому я пришел, нервничать, — если позже, звоните мне в офис. Номер есть в телефонной книге.
Неожиданно она вскочила с кресла и прижалась ко мне. Прижималась она мастерски. Казалось, у меня на теле нет точек, не соприкасающихся с ней.
Она и не представляла себе, какую ошибку совершает. Я толкнул ее обратно в кресло, хотя и не слишком сильно.
— Вы… вы ублюдок!
Я отряхнул пиджак.
— Все ясно. Вы чего-то боитесь. — Я задержался в дверях. — Попрощайтесь за меня с котенком.
Вернувшись в машину, я открыл бардачок, достал карту и высыпал на нее пару понюшек своего зелья. Я втягивал порошок с кончика лезвия перочинного ножа до тех пор, пока меня не перестало трясти, потом ссыпал остаток в конверт, убрал карту и поехал обратно в Окленд.
Я выбрал путь через Фронтедж — между хайвэем и берегом залива. Небо было совершенно безоблачным. Я пытался сконцентрироваться на этом, чтобы забыть ту, что только что лежала в моих объятиях, прижимаясь к моему телу, а заодно и то, что вся моя жизнь — это снимание стружки с других людей.
Впрочем, в день, когда я не справлюсь с жалостью к себе, меня можно будет списывать в запас.
Не судите меня слишком строго.

5
В вестибюле «Калифорнии» вроде бы не было никаких инквизиторов — именно такие вестибюли мне по душе. Я вошел в лифт и нажал на кнопку. Я опаздывал на несколько минут: задержался по дороге полюбоваться на океан, — но, если мой блеф сработал, Тестафер должен ждать меня. А я не сомневался, что блеф сработает. Я работал на Стенханта, а бизнес Тестафера слишком тесно связан с бизнесом убитого. Он будет ждать: вдруг мне известно что-то этакое.
Я уселся на тот же диван и стал ждать сестру, чтобы продолжить диалог, однако довольно долго никто не выходил. Затем из задней комнаты появился полный краснолицый мужчина, безупречно одетый, но с бегающими глазками. Он был не в халате, но я понял, что это и есть сам Тестафер. Я встал.
— Моя фамилия Меткалф, доктор.
— Очень хорошо, — ответил он, хотя вид его заставлял усомниться в искренности этих слов. — Я вас ждал. Пройдемте.
Я проследовал за ним в кабинет. Он сидел за столом Мейнарда Стенханта, только на этот раз табличка на столе гласила «Гровер Тестафер» и дальше — столбец медицинских званий. Он положил руки на стол, и я заметил, что они настолько же белые, насколько лицо красное.
— Дженни передала мне, что у вас находится ряд наших документов.
— Что-то она напутала, доктор. Все мои документы — вот здесь. — Я выразительно постучал себя по лбу. — Ваших у меня нет.
— Ясно. Полагаю, мне стоило бы знать, с какой целью вы хотели меня видеть.
Я выложил на стол свой фотостат.
— Я хотел видеть вас по вполне понятной причине. Я веду расследование, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Не сомневаюсь, что я сегодня не первый.
— Нет. — Он выдавил улыбку. — Я провел сегодня час с инквизиторами. Для разминки перед беседой с вами.
— Простите, что не даю вам перевести дух, но у моего клиента чертовски мало времени.
— Да, — кивнул он. — У меня тоже сложилось такое впечатление.
— Возможно, вы сможете мне в этом помочь. В чем обвиняют Энгьюина?
— Они сказали, что нашли письмо с угрозами — как раз здесь, в этом столе. — Он ткнул пальцем в стол. — Они спросили меня, виделся ли я с ним, и я ответил, нет. Последнее время я редко появлялся здесь. Видите ли, я передал дело Мейнарду. Судя по всему, Энгьюин — из пациентов. Его имя встречается в книге записи на прием дважды за последние три недели. Я не припомнил его по описанию, но у нас было тогда много пациентов.
— Ага, — согласился я. — И к тому же вы обращаете внимание не столько на лица, сколько на… гм. Вы видели это письмо?
— Нет, хотя хотел бы. Инквизиция была здесь задолго до того, как я узнал о смерти Мейнарда.
— У вас нет никаких предположений относительно того, что не сложилось у
Стенханта и Энгьюина?
Он сделал вид, будто думает. На деле же это могло означать все что угодно.
— Нет, — сказал он в конце концов. — По правде говоря, нет. Я полагаю, что это дело сугубо личного характера.
— Все, с чем вы имеете дело, можно назвать сугубо личным, — возразил я.
— Вы не могли бы поконкретнее?
— Что-то между ними двумя. Не имеющее отношения к практике.
— Ясно, — сказал я и в некотором роде не покривил душой. Тестафер принадлежал к людям, которые стараются держаться подальше от того, что им неприятно. Подобная нерешительность призвана скрывать, что он каким-то образом вовлечен во все это, но отнюдь не характеризует его как личность.
— Мы с Мейнардом никогда не были особо близки, — объяснил он. — Я как раз собирался на пенсию, но по возможности не хотел закрывать практику.
Мейнард был хорошим врачом, ему я вполне мог доверить дело. Наши отношения можно охарактеризовать как весьма удачное деловое партнерство, и мы уважали друг друга, но не более того.
— Вы молоды для пенсии. Сколько вам, пятьдесят пять? Пятьдесят восемь?
Ей-богу, стариковский возраст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57