Она отталкивает его, а он опять перед ней унижается! Люси, неужто это правда! Неужто в этом есть хоть слово правды?
- Когда-то она казалась ему красивой. Но она и теперь выдает его за искателя?
- Она говорит, что в любой день может за него выйти. Он, дескать, только и дожидается ее согласия.
- И эти-то россказни причина вашей холодности с Грэмом, которую и отец ваш заметил?
- Разумеется, я стала к нему приглядываться. Конечно, на Джиневру нельзя полностью полагаться. Конечно, она преувеличивает, возможно, и сочиняет. Но насколько? Вот что хотела бы я знать.
- Давайте ее испытаем. Предоставим ей возможность показать свою хваленую власть.
- Можно сделать это завтра же. Папа пригласил кой-кого на обед. Все ученых. Грэм, которого даже папа начинает признавать за ученого, тоже приглашен. Мне нелегко будет в таком обществе. Я совсем потеряюсь среди важных господ, совсем провалюсь. Вы с мадам Бреттон должны прийти ко мне на выручку. И Джиневра пусть тоже пожалует.
- Хорошо. Я передам ей ваше приглашение, и ей представится случай доказать свою правдивость.
Глава XXVII
НА УЛИЦЕ КРЕСИ
Следующий день получился приятней и беспокойней, чем ожидали мы, по крайней мере я. Кажется, был день рождения одного из молодых принцев Лабаскура, по-моему, старшего, Дюка де Диндоно, - и в его честь устраивались торжества во всех школах и, уж разумеется, в коллеже - в Атенее. Молодежь этого заведения заготовила поздравительный адрес, и затевалось собрание в актовом зале, где проходили ежегодные экзамены и раздавались награды. После церемонии поздравления один из профессоров собирался сказать речь.
Ждали кое-кого из связанных с Атенеем ученых приятелей мосье де Бассомпьера, должен был явиться и почтенный Виллетский муниципалитет, бургомистр мосье Кавалер Стаас, и родители и близкие атенейцев. Друзья мосье де Бассомпьера уговорили его тоже пойти; разумеется, его прелестная дочь тоже собиралась на вечер и послала записку к нам с Джиневрой, прося нас приехать пораньше, чтобы сесть рядом.
Мы с мисс Фэншо одевались в дортуаре на улице Фоссет, и вдруг она расхохоталась.
- В чем дело? - осведомилась я, потому что она отвлеклась от собственного туалета и уставилась на меня.
- Как странно, - сказала она с обычной своей наивной и вместе оскорбительной откровенностью, - мы с вами так теперь сравнялись, что приняты в одном обществе и у нас общие знакомые.
- Пожалуй, - сказала я. - Мне не очень нравились прежние ваши друзья: общество миссис Чамли совершенно мне не подходит.
- Да кто вы такая, мисс Сноу? - спросила она с таким неподдельным и простодушным любопытством, что я даже расхохоталась. - Обыкновенно вы называете себя гувернанткою; когда вы в первый раз тут появились, вы и вправду ходили за здешними детьми: я видела, как вы, словно няня, носили на руках маленькую Жоржетту - не каждая гувернантка на такое согласится, - и вот уже мадам Бек обходится с вами любезнее, чем с парижанкою Сен-Пьер; а эта зазнайка, моя кузина, делает вас своей наперсницей!
- Поразительно! - согласилась я, полагая, что она просто меня дурачит, и притом забавно. - В самом деле, кто я такая? Наверное, я прячусь под маской. С виду я, увы, не похожа на героиню романа.
- По-моему, все это не слишком вам льстит, - продолжала она. - Вы остаетесь странно хладнокровны. Если вы и впрямь никто, как я одно время полагала, то вы довольно самонадеянная особа.
- Никто, как полагали вы одно время! - повторила я, и тут уж в лицо мне бросилась краска; не стоит, однако, горячиться: что мне за дело до того, как глупая девчонка употребляет слова "никто" и "кто-то"! Поэтому я только заметила, что меня встречают с простою учтивостью, и спросила, почему, по ее мнению, от простой учтивости надо приходить в смятенье или восторг.
- Кое-чему нельзя не удивляться, - настаивала она.
- Вы сами изобретаете всякие чудеса. Ну, готовы вы, наконец?
- Готова; дайте вашу руку.
- Не нужно; пойдемте рядом.
Беря меня под руку, она всегда повисала на мне всей тяжестью, и, не будучи джентльменом и ее поклонником, я стремилась от этого уклониться.
- Ну вот опять! - воскликнула она. - Я предложила вам руку, чтобы выразить одобренье вашему туалету и вообще наружности; я хотела вам польстить.
- Неужто? То есть вы хотите сказать, что не стыдитесь появиться на улице в моем обществе? И если миссис Чамли, играя с моськой у окна, или полковник де Амаль, ковыряя в зубах на балконе, ненароком нас заметят, вы не станете очень уж краснеть за свою спутницу?
- Да, - сказала она с той прямотою, что составляла главное ее достоинство и даже лживым выдумкам ее сообщала честную безыскусственность и была солью, главной скрепляющей чертою характера, который без нее бы просто рассыпался.
Я предоставила отозваться на это "да" лишь моему выражению лица; а точнее, выпятив нижнюю губу, избавила от работы язык; разумеется, взгляд, которым я ее подарила, не выражал ни уважения, ни почтения.
- Несносное, надменное создание! - говорила она, покуда мы пересекали широкую площадь и входили в тихий, милый парк, откуда рукой подать до улицы Креси. - Со мной в жизни никто не обращался так высокомерно!
- Держите это про себя, а меня оставьте в покое; лучше опомнитесь, не то мы расстанемся.
- Да разве можно с вами расстаться, когда вы такая особенная и загадочная!
- Загадочность эта и особенность - плод вашего воображения, ваша причуда - не более; сделайте милость, избавьте меня от них.
- Но неужели же вы и вправду - кто-то? - твердила она, силой беря меня под руку; однако рука моя весьма негостеприимно прижалась к телу, отклоняя непрошеное вторженье.
- Да, - сказала я, - я многообещающая особа: некогда компаньонка пожилой дамы, потом гувернантка, и вот - школьная учительница.
- Нет, вы скажите, кто вы? Я не стану просить в другой раз, настойчиво повторяла она, с забавным упорством подозревая во мне инкогнито; и она сжимала мне руку, получив ее, наконец, в полное свое распоряжение, и ласкалась, и причитала, покуда я не остановилась с хохотом посреди парка. В продолжение пути как только не обыгрывала она эту тему, утверждая с упрямой наивностью (или подозрительностью), что она не в состоянии постичь, каким образом может человек, не возвышенный происхождением или состоянием, без поддержки, которую доставляют имя или связи, держаться спокойно и независимо. Что до меня, то для душевного покоя мне вполне довольно, чтобы меня знали там, где мне это важно; прочее меня мало заботит - родословие, общественное положение и ловкие ухищренья наторевшего ума меня равно не занимают: то постояльцы третьего разряда - им отвожу я только маленькую гостиную да боковую спаленку; пусть столовая и зала пустуют, я никогда им их не отворю, ибо им, по-моему, более пристало ютиться в тесноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
- Когда-то она казалась ему красивой. Но она и теперь выдает его за искателя?
- Она говорит, что в любой день может за него выйти. Он, дескать, только и дожидается ее согласия.
- И эти-то россказни причина вашей холодности с Грэмом, которую и отец ваш заметил?
- Разумеется, я стала к нему приглядываться. Конечно, на Джиневру нельзя полностью полагаться. Конечно, она преувеличивает, возможно, и сочиняет. Но насколько? Вот что хотела бы я знать.
- Давайте ее испытаем. Предоставим ей возможность показать свою хваленую власть.
- Можно сделать это завтра же. Папа пригласил кой-кого на обед. Все ученых. Грэм, которого даже папа начинает признавать за ученого, тоже приглашен. Мне нелегко будет в таком обществе. Я совсем потеряюсь среди важных господ, совсем провалюсь. Вы с мадам Бреттон должны прийти ко мне на выручку. И Джиневра пусть тоже пожалует.
- Хорошо. Я передам ей ваше приглашение, и ей представится случай доказать свою правдивость.
Глава XXVII
НА УЛИЦЕ КРЕСИ
Следующий день получился приятней и беспокойней, чем ожидали мы, по крайней мере я. Кажется, был день рождения одного из молодых принцев Лабаскура, по-моему, старшего, Дюка де Диндоно, - и в его честь устраивались торжества во всех школах и, уж разумеется, в коллеже - в Атенее. Молодежь этого заведения заготовила поздравительный адрес, и затевалось собрание в актовом зале, где проходили ежегодные экзамены и раздавались награды. После церемонии поздравления один из профессоров собирался сказать речь.
Ждали кое-кого из связанных с Атенеем ученых приятелей мосье де Бассомпьера, должен был явиться и почтенный Виллетский муниципалитет, бургомистр мосье Кавалер Стаас, и родители и близкие атенейцев. Друзья мосье де Бассомпьера уговорили его тоже пойти; разумеется, его прелестная дочь тоже собиралась на вечер и послала записку к нам с Джиневрой, прося нас приехать пораньше, чтобы сесть рядом.
Мы с мисс Фэншо одевались в дортуаре на улице Фоссет, и вдруг она расхохоталась.
- В чем дело? - осведомилась я, потому что она отвлеклась от собственного туалета и уставилась на меня.
- Как странно, - сказала она с обычной своей наивной и вместе оскорбительной откровенностью, - мы с вами так теперь сравнялись, что приняты в одном обществе и у нас общие знакомые.
- Пожалуй, - сказала я. - Мне не очень нравились прежние ваши друзья: общество миссис Чамли совершенно мне не подходит.
- Да кто вы такая, мисс Сноу? - спросила она с таким неподдельным и простодушным любопытством, что я даже расхохоталась. - Обыкновенно вы называете себя гувернанткою; когда вы в первый раз тут появились, вы и вправду ходили за здешними детьми: я видела, как вы, словно няня, носили на руках маленькую Жоржетту - не каждая гувернантка на такое согласится, - и вот уже мадам Бек обходится с вами любезнее, чем с парижанкою Сен-Пьер; а эта зазнайка, моя кузина, делает вас своей наперсницей!
- Поразительно! - согласилась я, полагая, что она просто меня дурачит, и притом забавно. - В самом деле, кто я такая? Наверное, я прячусь под маской. С виду я, увы, не похожа на героиню романа.
- По-моему, все это не слишком вам льстит, - продолжала она. - Вы остаетесь странно хладнокровны. Если вы и впрямь никто, как я одно время полагала, то вы довольно самонадеянная особа.
- Никто, как полагали вы одно время! - повторила я, и тут уж в лицо мне бросилась краска; не стоит, однако, горячиться: что мне за дело до того, как глупая девчонка употребляет слова "никто" и "кто-то"! Поэтому я только заметила, что меня встречают с простою учтивостью, и спросила, почему, по ее мнению, от простой учтивости надо приходить в смятенье или восторг.
- Кое-чему нельзя не удивляться, - настаивала она.
- Вы сами изобретаете всякие чудеса. Ну, готовы вы, наконец?
- Готова; дайте вашу руку.
- Не нужно; пойдемте рядом.
Беря меня под руку, она всегда повисала на мне всей тяжестью, и, не будучи джентльменом и ее поклонником, я стремилась от этого уклониться.
- Ну вот опять! - воскликнула она. - Я предложила вам руку, чтобы выразить одобренье вашему туалету и вообще наружности; я хотела вам польстить.
- Неужто? То есть вы хотите сказать, что не стыдитесь появиться на улице в моем обществе? И если миссис Чамли, играя с моськой у окна, или полковник де Амаль, ковыряя в зубах на балконе, ненароком нас заметят, вы не станете очень уж краснеть за свою спутницу?
- Да, - сказала она с той прямотою, что составляла главное ее достоинство и даже лживым выдумкам ее сообщала честную безыскусственность и была солью, главной скрепляющей чертою характера, который без нее бы просто рассыпался.
Я предоставила отозваться на это "да" лишь моему выражению лица; а точнее, выпятив нижнюю губу, избавила от работы язык; разумеется, взгляд, которым я ее подарила, не выражал ни уважения, ни почтения.
- Несносное, надменное создание! - говорила она, покуда мы пересекали широкую площадь и входили в тихий, милый парк, откуда рукой подать до улицы Креси. - Со мной в жизни никто не обращался так высокомерно!
- Держите это про себя, а меня оставьте в покое; лучше опомнитесь, не то мы расстанемся.
- Да разве можно с вами расстаться, когда вы такая особенная и загадочная!
- Загадочность эта и особенность - плод вашего воображения, ваша причуда - не более; сделайте милость, избавьте меня от них.
- Но неужели же вы и вправду - кто-то? - твердила она, силой беря меня под руку; однако рука моя весьма негостеприимно прижалась к телу, отклоняя непрошеное вторженье.
- Да, - сказала я, - я многообещающая особа: некогда компаньонка пожилой дамы, потом гувернантка, и вот - школьная учительница.
- Нет, вы скажите, кто вы? Я не стану просить в другой раз, настойчиво повторяла она, с забавным упорством подозревая во мне инкогнито; и она сжимала мне руку, получив ее, наконец, в полное свое распоряжение, и ласкалась, и причитала, покуда я не остановилась с хохотом посреди парка. В продолжение пути как только не обыгрывала она эту тему, утверждая с упрямой наивностью (или подозрительностью), что она не в состоянии постичь, каким образом может человек, не возвышенный происхождением или состоянием, без поддержки, которую доставляют имя или связи, держаться спокойно и независимо. Что до меня, то для душевного покоя мне вполне довольно, чтобы меня знали там, где мне это важно; прочее меня мало заботит - родословие, общественное положение и ловкие ухищренья наторевшего ума меня равно не занимают: то постояльцы третьего разряда - им отвожу я только маленькую гостиную да боковую спаленку; пусть столовая и зала пустуют, я никогда им их не отворю, ибо им, по-моему, более пристало ютиться в тесноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165