– Ужинать будешь?
– Буду.
– Я сейчас соберу на стол.
Кузьма ел жадно, с хищным аппетитом. Нижняя челюсть ходила, перемалывая пищу. Утолив первый голод, Кузьма взял из холодильника бутылку водки, налил почти полный стакан. Залпом выпил и принялся закусывать хрустящим огурцом.
– Сегодня на кладбище, – заглянув в кухню, сказала жена, – люди могилы восстанавливают.
– А тебе что с того?
– Ничего, просто говорю. Моих родителей могилы не тронули.
. – Ну и радуйся, – буркнул Кузьма, глядя на экран телевизора. – Я спать пойду, – сказал он и, не дожидаясь ответа, исчез в спальне.
"Что с ним? Сам не свой какой-то… Глаза блестят, как у бешеного, рычит в ответ на каждое слово. Может, у него женщина завелась? Мужик он еще крепкий, хоть куда”.
Женщина убралась в доме, грустно размышляя о том, что происходит с ее мужем. Вымыла руки, выключила телевизор и вошла в спальню. Не успела она улечься, как муж вскочил, размахивая перед собой руками, словно отбивался от кого-то невидимого.
– Ты чего вскочил?
– Черти проклятые! – сказал муж.
– Кузьма, какие черти? Я тебе сейчас водички холодной принесу. Ложись, спи.
По лицу Кузьмы Пацука катились крупные капли пота, подушка была мокрая, словно на нее опрокинули стакан воды. Когда жена вернулась с кружкой холодной воды, Кузьма сидел, свесив ноги и положив тяжелые кулаки на колени. Он пристально смотрел в темный угол. Жена, сама того не желая, посмотрела туда же. “Угол как угол…"
– Свет зажги, – сказал муж, не отводя глаз.
Щелкнул выключатель ночника, комнату залил призрачный зеленоватый свет. Кузьма Пацук был похож на покойника. Голова с высокими залысинами была мертвенно бледна, пот уже высох.
– Да что с тобой такое?
Чашка стучала о зубы, вода текла по подбородку, капала на майку.
– Давай-ка, я тебя попою. Привиделось что-то?
– Ой, привиделось. Такой ужас!
– Расскажи, легче станет.
– Не могу, – упрямо сказал Кузьма, хватая жену за руку. Остатки воды пролились на постель. – Запомни, никому ни слова!
– О чем это ты?
– Запомни, никому ни слова! – упрямо повторил мужчина, скрипя зубами.
Женщина передернула плечами и подумала: “Раньше такого с ним не бывало. Может, “Скорую” вызвать?"
Потрогала лоб. Он был холодный, как качан капусты, принесенный с улицы в дом".
– Ложись. Я тебя укрою, сейчас принесу еще одно одеяло, согреешься.
Женщина перевернула подушку, уложила мужа, поплотнее укутала его двумя одеялами и села рядом.
– Ложись, не сиди. Свет не гаси, не надо выключать лампочку. Мне страшно, – и Кузьма виновато отвел глаза в сторону.
– Натворил чего? – спросила жена.
– Нет, нет, ничего, просто страшно, – поторопился с ответом Кузьма. Чтобы прекратить расспросы, он натянул одеяло на голову.
– Задохнешься, дурачок.
– Отстань, дура!
Слово “дура” принесло женщине облегчение: “Если ругается, значит, здоров”.
Голос из-под двух одеял прозвучал глухо, как из могилы. Женщина аккуратно легла и замерла, боялась даже дышать, чтобы не потревожить сон мужа.
Кузьма на мгновение уснул, провалившись в душную, влажную темноту. Ему показалось, что он действительно оказался в могиле, почувствовал даже запах сырой земли – так пахнет картошка в погребе. Он боялся поднять руки, боялся ощутить над собой доски крышки гроба. Сердце заколотилось так сильно, что Кузьму бросило в дрожь и он вновь покрылся холодным потом, вскочил, замахал руками.
– Прочь! Прочь! – завопил он. – Отстаньте от меня, я живой пока!
– Конечно, живой, – на ухо зашептала супруга.
Кузьма дернулся так сильно, что кровать зашаталась, а жена чуть не свалилась на пол.
– Да что с тобой? – в сердцах воскликнула женщина, глядя на бледное, перекошенное ужасом лицо мужа. – Может, тебе водки налить?
– Налей, – сглотнув слюну, без энтузиазма произнес Кузьма. Он понимал, что и водка ему не поможет.
Жена принесла рюмку водки, и Кузьма одним глотком опорожнил ее.
– Еще, – прохрипел он. – Стакан неси! Жена, обычно не позволявшая мужу пить, не стала возражать, принесла полный стакан. Рука Кузьмы дрожала. Он осушил стакан до последней капли, поставил его на тумбочку и с облегчением выдохнул.
– Закусить? – спросила супруга.
– Нет.
Кузьма медленно опустился на подушку, уткнулся в нее лицом и всхлипнул.
– Да что с тобой такое? Мне-то рассказать можешь? Я же никому не скажу, ты же это знаешь.
– Не могу. Страшно мне, Аня.
Обычно муж называл жену “жена” или “дура”, по имени обращался раза два в год в особо торжественных случаях.
"Действительно, с ним что-то происходит. Надо в церковь сходить, свечку поставить, помолиться, – и тут она вспомнила, что в холодильнике стоит пластиковая бутылка со святой водой. – Вот чего ему надо было дать, а не водку”.
– Я тебе сейчас водички принесу, все вмиг снимет.
– Приносила уже, – пробурчал муж.
– Еще попей, полегчает, – она отправилась на кухню, вернулась со стаканом воды. – На вот, выпей.
Она чуть ли не силой заставила мужа приложиться к стакану. Сделав глоток, Кузьма судорожно закашлялся. Жена принялась стучать по спине.
– Пей до дна, пей.
– Не могу я ее пить.
– А ты силой, заставь себя, поможет. Это вода из церкви, отец Михаил сам бутылку на Крещение наполнил, – и жена толкнула мужа под локоть, дескать, пей, не тяни.
Стакан выпал, покатился. Кузьму переломило надвое, он прижал руки к животу, упал на четвереньки и пополз из спальни.
Жена какое-то время сидела в растерянности, глядя в темный дверной проем, где исчез Кузьма. Она обнаружила его на крыльце. Кузьма навалился животом на перила, его нещадно рвало.
– Может, ты отравился, Кузьма?
– Пошла вон! Не видишь, плохо мне?
После приступа рвоты Кузьме стало легче. –Он сидел в трусах и майке на мокрой скамейке крыльца и мелкими глотками пил водку из горлышка. Жена принесла полушубок, набросила ему на плечи и без слов исчезла, понимая, что сейчас разговаривать с ним бесполезно. Ни в чем не убедишь, да и выведать ничего не выведаешь.
Глядя на ущербный диск луны, словно оспой изъеденный темными пятнами, Кузьма внезапно вспомнил то, что не всплывало в памяти уже лет сорок. Он вспомнил разрушенный войной Борисов, разбитые мосты, разваленную школу. Целой в городе оставалась только церковь, но ее закрыли. Окна заколотили досками, а на двери висел огромный амбарный замок. С мальчишками с улицы такой же лунной ночью Кузьма залез в церковь через окно в апсиде, оторвав доски. Церковь поразила гулкой тишиной: задержишь дыхание, а воздух гудит. Мерцающий огонек спички не мог рассеять густую темноту, не доставал до стен, до купола, лишь в барабане тускло светились окна с серебряной луной.
Тогда Кузьма сделал несколько шагов в сторону, и вдруг ему показалось, что он остался совершенно один.
– Эй! – негромко крикнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68