Его клюв раскрылся, острый язык несколько раз дернулся, и петух издал резкий, почти металлический крик. Он захлопал крыльями и осекся, словно острая кость застряла у него в горле.
Продолжая взмахивать трещоткой, Ястребов бросил зажженную спичку в сложенные дрова, и они мгновенно, словно по волшебству, вспыхнули, затрещали и захрустели. Взвилось высокое пламя. Сноп, состоявший из миллионов маленьких золотистых точек, взлетел к небу, закрутился наподобие смерча, превратился в синевато-белесый дым и умчался в высоту. Ястребов ходил вокруг гудящего костра, высоко вскидывая ноги.
Шелк фиолетовой накидки переливался, постоянно меняя форму. Трещотка не умолкала ни на секунду.
В уголках рта Ястребова собрались капельки белой как снег слюны. Дым развеялся, костер горел ровно. Трещотка смолкла. Ястребов устало опустился на жернов и замер, даже складки легкого шелка перестали трепетать и переливаться.
Петух стоял у освещенного солнцем забора, похожий на силуэт, вырезанный из черной бумаги..
* * *
– ..Тебе хорошо со мной? – спросил Полуянов, заваливаясь на бок и глядя на искусанные губы Марины.
– Даже не знаю, – ответила она. – Как-то странно… Ты не чувствуешь холода?
– Нет, – сказал Антон, обводя взглядом вокруг себя.
Белели стволы берез, зеленела трава. Мельтешили солнечные зайчики, порхали мотыльки.
Синело небо, белые кучерявые облака летели на северо-восток. Кожа на спине под повязкой вспотела и немного зудела.
– Нет, мне, наоборот, жарко.
– А мне холодно, – Марина быстро сомкнула ноги, резко села. Оперлась подбородком о колени, вся сжалась и задрожала. Стала кусать губы. – Что-то очень холодно!
– Земля теплая, – сказал Антон, – очень теплая, нагретая солнцем.
– Не знаю, Антон, не знаю… – дрожь сотрясала тело женщины, даже зубы мелко стучали. – Извини, я оденусь, – и она принялась натягивать на себя одежду.
"Что это с ней? – подумал Антон. – Чего это вдруг? Такого раньше никогда не случалось.
А может, простыла?" – и он протянул ладонь, чтобы прикоснуться ко лбу Марины.
Женщина нервно отбросила его руку, а затем произнесла шепотом:
– Извини, Антон, что-то мне нехорошо.
Антон накинул на плечи Марины куртку.
– Садись в машину, в ней наверняка жарко.
– Да, сейчас.
Пошатываясь, Марина направилась к машине и села не вперед, а забралась на заднее сиденье.
Антон устроился за рулем и закурил.
Машина тронулась, мужчина приоткрыл боковое окно. Струйка дыма взвилась от кончика сигареты и тут же пропала, подхваченная ветром, словно ее и не было…
* * *
…Голос стюардессы напомнил, что самолет идет на посадку, просьба пристегнуть ремни.
Температура в Ханты-Мансийске плюс двадцать два. Свет, весь полет бивший в иллюминатор, вдруг померк. В самолете стало почти темно.
– Тучи, облака, – пробормотал Сергей, отодвигая шелковую занавеску.
Самолет стало бросать и потряхивать.
– В грозу попали?
– Не похоже, – сказал Краснов.
– Может, коньяк допьем? – спросил Савелий Иванович, держа в руках плоскую бутылку.
Самолет трясло все сильнее и сильнее. Лицо финансового инспектора стало серым, как асфальт.
Командир ТУ-154, крепко сжимавший штурвал, смотрел на черные клубящиеся тучи:
– Почему нам ничего не сообщили? – злясь, крикнул он, обращаясь и к штурману, и к радисту, и ко второму пилоту.
– Не знаю, командир, – ответил радист, запрашивая диспетчеров ханты-мансийского аэропорта. – Помехи. Сплошные помехи! – злясь, говорил радист, облизывая пересохшие губы.
Самолет трясло все сильнее и сильнее.
– Проскочим, командир, и не такое бывало на нашем веку, – сказал второй пилот, поправляя наушники.
Командир сжал зубы, удерживая дрожащий штурвал. Желваки ходили у него на скулах, на лбу выступили крупные капли пота. И вдруг тучи разошлись, как расходится лед. Показалась земля. Почти минуту не дышавший командир с облегчением выдохнул, направляя машину в образовавшееся отверстие в черно-фиолетовых тучах, тяжелых, лоснящихся, полных дождя.
Вдруг в километре от самолета прочертила жуткий ломаный зигзаг сверкающая молния.
После слепящей вспышки раздался грохот.
– Сейчас крылья отвалятся! – вскрикнул радист.
– Не будешь каркать – не отвалятся, – оборвал радиста второй пилот.
– Что земля?
– Все трещит, командир, будто гвозди в бочку забивают. Ни слова не слышно!
– Понял.
Командир чуть взял штурвал на себя, даже костяшки пальцев побелели, так крепко держал он рукоятку. Еще полминуты, и лайнер должен вынырнуть из-под грозовых туч, непонятно откуда взявшихся над Ханты-Мансийском.
– Слава богу! – прошептал командир, он увидел вспышку немного сбоку.
Она шла наискось и не должна была зацепить самолет. Но в воздухе зигзаг сделал еще один скачок, как неверная рука проводит черту, и молния ударила прямо в самолет. Огонь, грохот, крики, тонущие в грохоте, клубы черного дыма. Горящий ТУ-154, от которого отваливались куски крыльев, потеряв управление, вошел в штопор и, дымясь, вращаясь, падал на землю.
На желто-зеленом экране радара диспетчера ханты-мансийского аэропорта борт 17 – 27, следующий рейсом Москва – Ханты-Мансийск, возник на несколько секунд яркой точкой и тут же пропал. Уже немолодой диспетчер заморгал покрасневшими глазами и принялся вращать ручку настройки, бранясь и чертыхаясь.
– Где он? – глядя в экран, бормотал мужчина, постукивая кулаком себя по колену. – Куда он провалился? – Экран был пуст. – Семнадцать двадцать семь! Борт семнадцать двадцать семь, срочно ответьте! Срочно ответьте! Запрашивает Ханты-Мансийск, срочно!
В ответ на запрос в наушники диспетчера врывался треск, жуткий скрежет, предвещающий самое недоброе…
Глава 12
Когда машина Андрея Алексеевича Холмогорова поравнялась с указателем «Лихославль. 2 км», он немного сбросил скорость. Мужчине показалось, что до этого ровно и плавно летящие на северо-восток облака на мгновение замерли и застыли на шелке неба, как льдины, освещенные солнцем, внезапно застывают на реке.
«Странно…» – подумал он, взглянул на спидометр, а затем снова бросил взгляд на небо.
Облака продолжали плыть неспешно, как прежде. Он остановился у двухэтажного здания с зарешеченными окнами, почти у самого крыльца.
Здание было старое, еще довоенной постройки. Со стен обсыпалась штукатурка. Свежеокрашенными были лишь белые решетки на окнах да две трубы, поддерживающие плоский шиферный козырек над филенчатой двухстворчатой дверью. Даже надпись на вывеске справа от двери и та облупилась.
«И почему это люди так беспечно относятся к прошлому? Ведь здесь хранится история, то, что было когда-то, то, что уже никогда не повторится. То ли помнить люди о прошлом не хотят, то ли им вообще, на все наплевать?»
С портфелем в руке Холмогоров вошел в здание архива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Продолжая взмахивать трещоткой, Ястребов бросил зажженную спичку в сложенные дрова, и они мгновенно, словно по волшебству, вспыхнули, затрещали и захрустели. Взвилось высокое пламя. Сноп, состоявший из миллионов маленьких золотистых точек, взлетел к небу, закрутился наподобие смерча, превратился в синевато-белесый дым и умчался в высоту. Ястребов ходил вокруг гудящего костра, высоко вскидывая ноги.
Шелк фиолетовой накидки переливался, постоянно меняя форму. Трещотка не умолкала ни на секунду.
В уголках рта Ястребова собрались капельки белой как снег слюны. Дым развеялся, костер горел ровно. Трещотка смолкла. Ястребов устало опустился на жернов и замер, даже складки легкого шелка перестали трепетать и переливаться.
Петух стоял у освещенного солнцем забора, похожий на силуэт, вырезанный из черной бумаги..
* * *
– ..Тебе хорошо со мной? – спросил Полуянов, заваливаясь на бок и глядя на искусанные губы Марины.
– Даже не знаю, – ответила она. – Как-то странно… Ты не чувствуешь холода?
– Нет, – сказал Антон, обводя взглядом вокруг себя.
Белели стволы берез, зеленела трава. Мельтешили солнечные зайчики, порхали мотыльки.
Синело небо, белые кучерявые облака летели на северо-восток. Кожа на спине под повязкой вспотела и немного зудела.
– Нет, мне, наоборот, жарко.
– А мне холодно, – Марина быстро сомкнула ноги, резко села. Оперлась подбородком о колени, вся сжалась и задрожала. Стала кусать губы. – Что-то очень холодно!
– Земля теплая, – сказал Антон, – очень теплая, нагретая солнцем.
– Не знаю, Антон, не знаю… – дрожь сотрясала тело женщины, даже зубы мелко стучали. – Извини, я оденусь, – и она принялась натягивать на себя одежду.
"Что это с ней? – подумал Антон. – Чего это вдруг? Такого раньше никогда не случалось.
А может, простыла?" – и он протянул ладонь, чтобы прикоснуться ко лбу Марины.
Женщина нервно отбросила его руку, а затем произнесла шепотом:
– Извини, Антон, что-то мне нехорошо.
Антон накинул на плечи Марины куртку.
– Садись в машину, в ней наверняка жарко.
– Да, сейчас.
Пошатываясь, Марина направилась к машине и села не вперед, а забралась на заднее сиденье.
Антон устроился за рулем и закурил.
Машина тронулась, мужчина приоткрыл боковое окно. Струйка дыма взвилась от кончика сигареты и тут же пропала, подхваченная ветром, словно ее и не было…
* * *
…Голос стюардессы напомнил, что самолет идет на посадку, просьба пристегнуть ремни.
Температура в Ханты-Мансийске плюс двадцать два. Свет, весь полет бивший в иллюминатор, вдруг померк. В самолете стало почти темно.
– Тучи, облака, – пробормотал Сергей, отодвигая шелковую занавеску.
Самолет стало бросать и потряхивать.
– В грозу попали?
– Не похоже, – сказал Краснов.
– Может, коньяк допьем? – спросил Савелий Иванович, держа в руках плоскую бутылку.
Самолет трясло все сильнее и сильнее. Лицо финансового инспектора стало серым, как асфальт.
Командир ТУ-154, крепко сжимавший штурвал, смотрел на черные клубящиеся тучи:
– Почему нам ничего не сообщили? – злясь, крикнул он, обращаясь и к штурману, и к радисту, и ко второму пилоту.
– Не знаю, командир, – ответил радист, запрашивая диспетчеров ханты-мансийского аэропорта. – Помехи. Сплошные помехи! – злясь, говорил радист, облизывая пересохшие губы.
Самолет трясло все сильнее и сильнее.
– Проскочим, командир, и не такое бывало на нашем веку, – сказал второй пилот, поправляя наушники.
Командир сжал зубы, удерживая дрожащий штурвал. Желваки ходили у него на скулах, на лбу выступили крупные капли пота. И вдруг тучи разошлись, как расходится лед. Показалась земля. Почти минуту не дышавший командир с облегчением выдохнул, направляя машину в образовавшееся отверстие в черно-фиолетовых тучах, тяжелых, лоснящихся, полных дождя.
Вдруг в километре от самолета прочертила жуткий ломаный зигзаг сверкающая молния.
После слепящей вспышки раздался грохот.
– Сейчас крылья отвалятся! – вскрикнул радист.
– Не будешь каркать – не отвалятся, – оборвал радиста второй пилот.
– Что земля?
– Все трещит, командир, будто гвозди в бочку забивают. Ни слова не слышно!
– Понял.
Командир чуть взял штурвал на себя, даже костяшки пальцев побелели, так крепко держал он рукоятку. Еще полминуты, и лайнер должен вынырнуть из-под грозовых туч, непонятно откуда взявшихся над Ханты-Мансийском.
– Слава богу! – прошептал командир, он увидел вспышку немного сбоку.
Она шла наискось и не должна была зацепить самолет. Но в воздухе зигзаг сделал еще один скачок, как неверная рука проводит черту, и молния ударила прямо в самолет. Огонь, грохот, крики, тонущие в грохоте, клубы черного дыма. Горящий ТУ-154, от которого отваливались куски крыльев, потеряв управление, вошел в штопор и, дымясь, вращаясь, падал на землю.
На желто-зеленом экране радара диспетчера ханты-мансийского аэропорта борт 17 – 27, следующий рейсом Москва – Ханты-Мансийск, возник на несколько секунд яркой точкой и тут же пропал. Уже немолодой диспетчер заморгал покрасневшими глазами и принялся вращать ручку настройки, бранясь и чертыхаясь.
– Где он? – глядя в экран, бормотал мужчина, постукивая кулаком себя по колену. – Куда он провалился? – Экран был пуст. – Семнадцать двадцать семь! Борт семнадцать двадцать семь, срочно ответьте! Срочно ответьте! Запрашивает Ханты-Мансийск, срочно!
В ответ на запрос в наушники диспетчера врывался треск, жуткий скрежет, предвещающий самое недоброе…
Глава 12
Когда машина Андрея Алексеевича Холмогорова поравнялась с указателем «Лихославль. 2 км», он немного сбросил скорость. Мужчине показалось, что до этого ровно и плавно летящие на северо-восток облака на мгновение замерли и застыли на шелке неба, как льдины, освещенные солнцем, внезапно застывают на реке.
«Странно…» – подумал он, взглянул на спидометр, а затем снова бросил взгляд на небо.
Облака продолжали плыть неспешно, как прежде. Он остановился у двухэтажного здания с зарешеченными окнами, почти у самого крыльца.
Здание было старое, еще довоенной постройки. Со стен обсыпалась штукатурка. Свежеокрашенными были лишь белые решетки на окнах да две трубы, поддерживающие плоский шиферный козырек над филенчатой двухстворчатой дверью. Даже надпись на вывеске справа от двери и та облупилась.
«И почему это люди так беспечно относятся к прошлому? Ведь здесь хранится история, то, что было когда-то, то, что уже никогда не повторится. То ли помнить люди о прошлом не хотят, то ли им вообще, на все наплевать?»
С портфелем в руке Холмогоров вошел в здание архива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77