Габаритами этот человек напоминал медведя, но в остальном это был, несомненно, волк — матерый, стремительный, беспощадный и начисто лишенный морали. Устойчивая, натренированная психика иезуита быстро справилась с испугом, и, трезво оценив ситуацию, герр Пауль пришел к выводу, что лучшего помощника ему не найти.
Для начала он рассыпался в благодарностях, но бородач прервал его нетерпеливым движением широкой костистой ладони.
— Спасибо на хлеб не намажешь, — просипел он. — Ты говорил, будто знаешь, где можно денег достать. Или наврал? Ежели наврал, так я тебя, барин, задавлю, как вошь, ты уж не серчай.
— Деньги есть, — приняв окончательное решение, спокойно сказал герр Пауль. Он привык вести подобные разговоры несколько иначе, среди его коллег и собратьев было не принято сразу брать быка за рога, но при сложившихся обстоятельствах дипломатия и впрямь казалась излишней. — Денег много, но, чтобы их достать, надо потрудиться.
— Ну, и трудился бы сам, — заметил бородач. — Зачем с другими-то делиться? Али кишка тонка?
— Тонка, — спокойно согласился иезуит. — Имей в виду, в одиночку с этим делом даже ты не справишься. Люди нужны.
— Будут люди, — так же спокойно сказал бородач. — Сколько надо, столько и будет. Сказывай, барин, куда идти и чего делать.
— Больно ты скорый, — усмехнулся Хесс. — Сперва все обговорить надобно.
Бородач изобразил задумчивость, которая шла ему как корове седло, шибко почесал в затылке, лизнул сбитые в кровь костяшки пальцев и просипел:
— Обговаривать-то я не мастак. Однако, барин, правда твоя. Пырнуть бы тебя ножиком, да, видно, и впрямь нельзя. Ладно, будь по-твоему. Айда.
— Куда? — насторожился Хесс. Он был не прочь покинуть это место, однако упоминание о ножике ему не понравилось.
— На кудыкину гору, — пояснил бородач. — Ты ж говорить хотел! Ну так и пошли к барину, он с тобой поговорит. Да не боись, немчура, барин у нас понимающий, зазря не обидит!
Хесс вздрогнул. Он не помнил, чтобы в разговоре с бородачом упоминал о своей национальной принадлежности.
— Что есть немчура? — спросил он. — Откуда ты знать, мужик, что я — немчура?
Бородач немного поморгал на него мутноватыми, розовыми не то с перепою, не то от бессонницы глазами и неопределенно дернул мощным костлявым плечом. Впрочем, бородатый Ерема был вовсе не таким дураком, каким считал его Хрунов, и быстро нашелся с ответом.
— А для меня вы все немчура, — пренебрежительно просипел он, теребя обрывок уха и глядя на Хесса как на пустое место. — Что французы, что итальянцы, что эти, как их, чертей... испанцы, что ль, — все как есть немчура пришлая. Лопочете не разбери-поймешь, что, русского языка не понимаете, да еще и нос отчего-то дерете — ну, кто вы, как не немчура? Резать вас — одно сплошное удовольствие, вы ведь и «караул!» толком крикнуть не умеете. Ну пошли, что ль?
— Пошли, — решился Хесс и встал, оттолкнув лавку. — Только знай, у меня есть пистолет.
— А толку тебе с него? — презрительно обронил Ерема и, не оборачиваясь, пошел из кабака.
Хесс двинулся следом. Идти за бородачом было одно удовольствие: перед ним расступались, давая дорогу, и странная парочка двигалась по набитому мертвецки пьяным сбродом кабаку, как по Невскому проспекту, — легко и свободно.
Как только они скрылись в проеме, ведущем на лестницу, из угла подле самой двери молча поднялся какой-то человек, до самых глаз закутанный в некогда добротный, а теперь рваный и грязный плащ. Поглубже надвинув шляпу с обвислыми полями и полинявшей высокой тульей, человек этот бросил на стол мелкую монету и выскользнул из кабака вслед за Еремой и Хессом.
* * *
В ту ночь Марии Андреевне, как и ее подозрительному гостю, спалось скверно. Быть может, виновата в этом была висевшая над городом полная луна, а может быть, уснуть княжне помешали тревожные мысли — как бы то ни было, заснула она очень поздно, прочтя перед этим не менее сотни страниц, густо исписанных тяжеловесными логическими построениями древнего грека по имени Платон. Говоря по совести, Платона она взяла в постель нарочно: усилия, потребные для того, чтобы продраться сквозь скучные дебри его доводов, обыкновенно действовали на нее лучше любого снотворного. Однако сегодня взгляд ее лишь безучастно скользил по строчкам; вдохновенная риторика древнего грека оставляла княжну равнодушной, и сотню страниц, о коей было упомянуто выше, она не столько прочла, сколько пролистала.
В голове у Марии Андреевны была настоящая каша, в которой в равных пропорциях смешались и Хесс с его притворством и подозрительными отлучками, и запертый в сырых казематах Петропавловской крепости Огинский, и градоначальник с его совершенно прозрачными и оттого смехотворными планами, и главный герой этих планов, племянник градоначальника Алексей Берестов со своими раскопками и своим вольнодумством — словом, весь сомнительный вздор, коим в последнее время была заполнена жизнь княжны.
Яркая лампада полной луны светила в щель между портьерами, затмевая слабый огонек свечи, стоявшей в изголовье княжны. Полоса лунного света подобно сверкающему мечу рассекала спальню надвое, и в этом математически правильном чередовании непроглядного мрака с ярким серебристым светом было что-то завораживающее и немного жуткое. Устав бороться с собой, Мария Андреевна задула тусклую свечу и стала следить за тем, как полоса лунного света, удлиняясь, наискосок перемещается по ковру. Уже в полусне княжна успела заметить, как голубоватый луч коснулся уголка кровати, посеребрив край простыни. Потом забытая книга упала с кровати, став домиком на полу, веки княжны смежились, и она уснула беспокойным сном.
Луна еще долго светила в окошко ее спальни, навевая путаные сны. Среди прочего вздора Марии Андреевне почему-то приснился незнакомый мужик с косматой, подпаленной у костра бородой и страшным шрамом на свирепой морде. В руке у мужика был огромный и, видимо, очень острый нож, которым он, кажется, собирался что-то отрезать от Марии Андреевны — не то палец, не то нос, не то всю голову целиком. Появление этого персонажа в сновидении княжны было ей непонятно и оттого особенно страшно. Мария Андреевна рванулась прочь от этого чудовища и проснулась вся в поту, с бешено бьющимся сердцем и ледяными ступнями.
Поглядев на круглый медный циферблат, смутно проступавший из предутреннего полумрака, она поняла, что спала не более двух часов. Глаза жгло, как будто в них насыпали соли, веки, казалось, были налиты свинцом, но о том, чтобы снова уснуть, не могло быть и речи — привидевшийся кошмар все еще давил на сердце.
Впрочем, молодость беспечна во всем, и в первую очередь в своем отношении ко сну. Ей безразлично, спать десять часов в сутки, или три часа, или не спать вовсе, — ее, молодость, заботят совсем иные вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Для начала он рассыпался в благодарностях, но бородач прервал его нетерпеливым движением широкой костистой ладони.
— Спасибо на хлеб не намажешь, — просипел он. — Ты говорил, будто знаешь, где можно денег достать. Или наврал? Ежели наврал, так я тебя, барин, задавлю, как вошь, ты уж не серчай.
— Деньги есть, — приняв окончательное решение, спокойно сказал герр Пауль. Он привык вести подобные разговоры несколько иначе, среди его коллег и собратьев было не принято сразу брать быка за рога, но при сложившихся обстоятельствах дипломатия и впрямь казалась излишней. — Денег много, но, чтобы их достать, надо потрудиться.
— Ну, и трудился бы сам, — заметил бородач. — Зачем с другими-то делиться? Али кишка тонка?
— Тонка, — спокойно согласился иезуит. — Имей в виду, в одиночку с этим делом даже ты не справишься. Люди нужны.
— Будут люди, — так же спокойно сказал бородач. — Сколько надо, столько и будет. Сказывай, барин, куда идти и чего делать.
— Больно ты скорый, — усмехнулся Хесс. — Сперва все обговорить надобно.
Бородач изобразил задумчивость, которая шла ему как корове седло, шибко почесал в затылке, лизнул сбитые в кровь костяшки пальцев и просипел:
— Обговаривать-то я не мастак. Однако, барин, правда твоя. Пырнуть бы тебя ножиком, да, видно, и впрямь нельзя. Ладно, будь по-твоему. Айда.
— Куда? — насторожился Хесс. Он был не прочь покинуть это место, однако упоминание о ножике ему не понравилось.
— На кудыкину гору, — пояснил бородач. — Ты ж говорить хотел! Ну так и пошли к барину, он с тобой поговорит. Да не боись, немчура, барин у нас понимающий, зазря не обидит!
Хесс вздрогнул. Он не помнил, чтобы в разговоре с бородачом упоминал о своей национальной принадлежности.
— Что есть немчура? — спросил он. — Откуда ты знать, мужик, что я — немчура?
Бородач немного поморгал на него мутноватыми, розовыми не то с перепою, не то от бессонницы глазами и неопределенно дернул мощным костлявым плечом. Впрочем, бородатый Ерема был вовсе не таким дураком, каким считал его Хрунов, и быстро нашелся с ответом.
— А для меня вы все немчура, — пренебрежительно просипел он, теребя обрывок уха и глядя на Хесса как на пустое место. — Что французы, что итальянцы, что эти, как их, чертей... испанцы, что ль, — все как есть немчура пришлая. Лопочете не разбери-поймешь, что, русского языка не понимаете, да еще и нос отчего-то дерете — ну, кто вы, как не немчура? Резать вас — одно сплошное удовольствие, вы ведь и «караул!» толком крикнуть не умеете. Ну пошли, что ль?
— Пошли, — решился Хесс и встал, оттолкнув лавку. — Только знай, у меня есть пистолет.
— А толку тебе с него? — презрительно обронил Ерема и, не оборачиваясь, пошел из кабака.
Хесс двинулся следом. Идти за бородачом было одно удовольствие: перед ним расступались, давая дорогу, и странная парочка двигалась по набитому мертвецки пьяным сбродом кабаку, как по Невскому проспекту, — легко и свободно.
Как только они скрылись в проеме, ведущем на лестницу, из угла подле самой двери молча поднялся какой-то человек, до самых глаз закутанный в некогда добротный, а теперь рваный и грязный плащ. Поглубже надвинув шляпу с обвислыми полями и полинявшей высокой тульей, человек этот бросил на стол мелкую монету и выскользнул из кабака вслед за Еремой и Хессом.
* * *
В ту ночь Марии Андреевне, как и ее подозрительному гостю, спалось скверно. Быть может, виновата в этом была висевшая над городом полная луна, а может быть, уснуть княжне помешали тревожные мысли — как бы то ни было, заснула она очень поздно, прочтя перед этим не менее сотни страниц, густо исписанных тяжеловесными логическими построениями древнего грека по имени Платон. Говоря по совести, Платона она взяла в постель нарочно: усилия, потребные для того, чтобы продраться сквозь скучные дебри его доводов, обыкновенно действовали на нее лучше любого снотворного. Однако сегодня взгляд ее лишь безучастно скользил по строчкам; вдохновенная риторика древнего грека оставляла княжну равнодушной, и сотню страниц, о коей было упомянуто выше, она не столько прочла, сколько пролистала.
В голове у Марии Андреевны была настоящая каша, в которой в равных пропорциях смешались и Хесс с его притворством и подозрительными отлучками, и запертый в сырых казематах Петропавловской крепости Огинский, и градоначальник с его совершенно прозрачными и оттого смехотворными планами, и главный герой этих планов, племянник градоначальника Алексей Берестов со своими раскопками и своим вольнодумством — словом, весь сомнительный вздор, коим в последнее время была заполнена жизнь княжны.
Яркая лампада полной луны светила в щель между портьерами, затмевая слабый огонек свечи, стоявшей в изголовье княжны. Полоса лунного света подобно сверкающему мечу рассекала спальню надвое, и в этом математически правильном чередовании непроглядного мрака с ярким серебристым светом было что-то завораживающее и немного жуткое. Устав бороться с собой, Мария Андреевна задула тусклую свечу и стала следить за тем, как полоса лунного света, удлиняясь, наискосок перемещается по ковру. Уже в полусне княжна успела заметить, как голубоватый луч коснулся уголка кровати, посеребрив край простыни. Потом забытая книга упала с кровати, став домиком на полу, веки княжны смежились, и она уснула беспокойным сном.
Луна еще долго светила в окошко ее спальни, навевая путаные сны. Среди прочего вздора Марии Андреевне почему-то приснился незнакомый мужик с косматой, подпаленной у костра бородой и страшным шрамом на свирепой морде. В руке у мужика был огромный и, видимо, очень острый нож, которым он, кажется, собирался что-то отрезать от Марии Андреевны — не то палец, не то нос, не то всю голову целиком. Появление этого персонажа в сновидении княжны было ей непонятно и оттого особенно страшно. Мария Андреевна рванулась прочь от этого чудовища и проснулась вся в поту, с бешено бьющимся сердцем и ледяными ступнями.
Поглядев на круглый медный циферблат, смутно проступавший из предутреннего полумрака, она поняла, что спала не более двух часов. Глаза жгло, как будто в них насыпали соли, веки, казалось, были налиты свинцом, но о том, чтобы снова уснуть, не могло быть и речи — привидевшийся кошмар все еще давил на сердце.
Впрочем, молодость беспечна во всем, и в первую очередь в своем отношении ко сну. Ей безразлично, спать десять часов в сутки, или три часа, или не спать вовсе, — ее, молодость, заботят совсем иные вещи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92