Вы разрешите?
— Конечно, Молли. Благодарю вас за терпение и преданность. И не бойтесь, что ваше промедление будет иметь какие-то неприятные последствия.
— Нет, миледи, я не боюсь!
Молли улыбаясь присела перед госпожой и вышла. Даниэль же принялась за свой чай; этот горячий ароматный напиток всегда восстанавливал ей силы, а сейчас они были ей нужны, как никогда прежде. Предстояла решающая схватка с супругом за свою самостоятельность. От результата этой схватки зависела судьба их семейной жизни, которая могла или наладиться, или окончательно рухнуть. Но во всех случаях Даниэль твердо решила не уступать.
Джастин, в одиночку покончивший с пресным и безвкусным, как ему показалось, ужином, сидел в библиотеке у камина и уныло смотрел на огонь. Кто-то осторожно постучал в дверь.
— Войдите, — недовольно буркнул граф. Дверь открылась, и на пороге возникла Молли:
— Миледи проснулась, сэр.
— Благодарю.
Молли вышла, а граф еще несколько минут смотрел в камин. Потом тяжело встал, вышел в холл и медленно стал подниматься по лестнице. Джастину казалось, что еще никогда он не выглядел таким жалким, как сейчас. Ведь он был почти готов к тому, чтобы сделать свою жену несчастной. Но что ему оставалось? Если Даниэль не может сама блюсти себя, то ответственность за нее ложится на мужа. Тем более что она, несмотря на свои девятнадцать лет и уже порядочный жизненный опыт, только-только вышла из детского возраста.
Когда Джастин вошел в спальню к Даниэль и увидел на подушке ее изможденное лицо, он еще больше утвердился в своем намерении.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он, взяв жену двумя пальцами за подбородок, повертывая ее лицо к свету и внимательно осматривая царапины. Они были чисто промытыми, но все еще свежими.
— Расстегните халат, — приказал он.
Даниэль послушно расстегнулась, обнажив два больших синяка на груди и несколько царапин. Джастин тщательно обследовал их и удовлетворенно кивнул. Даниэль снова застегнула халат и опять опустила голову на подушку.
— Ближайшие два дня вам придется провести в этой комнате, — начал граф. — Дело не только в том, что вы нуждаетесь в отдыхе; я не желаю, чтобы вас видел кто-то еще, кроме меня и Молли.
Даниэль передернуло от этого холодного тона, но в словах Джастина была правда, и она решила хранить молчание.
— В пятницу мы переедем в Дейнсбери, где вы пробудете столько, сколько окажется возможным.
Затем вы должны будете вернуться в Лондон, чтобы находиться под наблюдением доктора Стюарта до того момента, когда придет время рожать. Я больше не верю в ваше благоразумие и осторожность, равно как не доверяю вашим словам и обещаниям. Поэтому в течение всех предстоящих четырех месяцев не буду спускать с вас глаз.
— Джастин, вы должны меня выслушать, — угрюмо сказала Даниэль. — Я не желаю ехать в…
— У вас короткая память, мадам, — прервал ее граф. — Сегодня я уже сказал, что ваши желания больше меня не интересуют. Чего я требую — это безусловного послушания. Предупреждаю, что добьюсь его любой ценой, если потребуется. Вы безрассудны, легкомысленны, упрямы и до невозможности испорчены, за что немалую вину несу я. Но полагаю, что еще не поздно исправить ошибки.
— Вы не должны говорить со мной в подобном тоне! — взорвалась Даниэль, у которой отчаяние сразу сменилось гневом. — Я не могла поступить иначе! Или вы бы предпочли, чтобы я оставила несчастного ребенка в этом аду?! Вы же сами видели, что они с ней сделали всего за несколько часов. Одному Богу известно, чем бы все это кончилось! А что касается нарушенного мной обещания, то разве я не разыскивала вас по всему городу, чтобы обо всем рассказать? Отчаявшись, я написала записку. В ней говорилось, что я намерена делать. Я воспользовалась вашим кучером и экипажем. Я не делала из своей поездки секрета и тем более не затевала обмана. Поэтому прошу избавить меня от ваших обвинений в бесчестном поведении!
Джастин посмотрел на бледное лицо жены, на котором сейчас выделялись пылавшие от возмущения щеки и расширенные от гнева глаза.
— В том, что вы говорите, есть своя логика, — негромко сказал он, — но факт остается фактом: я верил, что вы никогда не нарушите своего слова. Вы его нарушили. И какие бы доводы сейчас ни приводились вами в свое оправдание, меня они не удовлетворят.
— Неужели в вашей душе нет ни капли сострадания? — бросила Даниэль обвинение в лицо графа. — Как вы можете стоять передо мной и рассуждать о нарушенном слове, когда на карту была поставлена жизнь ребенка?!
— А вы, прежде чем ринуться в ту клоаку, задумались хоть на мгновение, что рискуете жизнью нашего ребенка? — заскрежетал зубами бледный от бешенства Линтон.
— Даже задумайся я, это ничего бы не изменило. Речь шла о необходимом риске. Мне очень жаль, что мы не договорились об этом раньше, но я буду продолжать заниматься тем, что считаю обязательным и справедливым.
Джастину захотелось схватить жену за плечи и долго трясти. До тех пор, пока у нее не начнут стучать зубы, а из глаз навсегда не исчезнет вызывающее выражение. Он сделал шаг вперед и крепко сжал ее руки. Даниэль вздрогнула, но, взглянув в его посветлевшие от гнева, немигающие глаза, не сказала ни слова. Джастин глубоко вздохнул и разжал пальцы.
— Благодарите Бога за то, что вы беременны, — прошептал он. — Ибо это единственное, что меня сейчас сдерживает.
Он отвесил ей сухой поклон и вышел из комнаты, боясь окончательно потерять над собой контроль.
В ту ночь Даниэль не сомкнула глаз. У нее болели руки, ноги и спина. Горели царапины на теле. Однако принятый днем наркотик продолжал действовать, и она не чувствовала усталости. Сцена разговора с мужем как наяву снова и снова вставала в ее лихорадочном сознании. И каждый раз Даниэль не могла отыскать ни островка надежды в океане произнесенных слов. Ей казалось, что она попала в глухой тупик: откажись она уступить, Джастин силой заставил бы ее это сделать, но если бы он пошел на такое, то ни о каком возврате к прежним отношениям между ними не могло быть и речи. Даниэль твердо знала, что не потерпит взаимоотношений, в которых ей придется играть подчиненную роль и кого-то, слушаться, независимо от того, считает она указания этого человека правильными или нет. Однако Данни любила своего мужа всем сердцем и знала, что он любит ее не меньше. Итак, что же им оставалось делать?
Перед самым рассветом Даниэль все же удалось заснуть беспокойным сном, полным кошмаров. Ей снились какие-то хохочущие лица, длинные когти чудовищных ворон, огромной стаей набросившихся на нее, чтобы растерзать. Она побежала от них по длинному темному коридору с холодным каменным полом и вдруг упала. Вороны устремились к ней, но путь им преградила чья-то громадная фигура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143
— Конечно, Молли. Благодарю вас за терпение и преданность. И не бойтесь, что ваше промедление будет иметь какие-то неприятные последствия.
— Нет, миледи, я не боюсь!
Молли улыбаясь присела перед госпожой и вышла. Даниэль же принялась за свой чай; этот горячий ароматный напиток всегда восстанавливал ей силы, а сейчас они были ей нужны, как никогда прежде. Предстояла решающая схватка с супругом за свою самостоятельность. От результата этой схватки зависела судьба их семейной жизни, которая могла или наладиться, или окончательно рухнуть. Но во всех случаях Даниэль твердо решила не уступать.
Джастин, в одиночку покончивший с пресным и безвкусным, как ему показалось, ужином, сидел в библиотеке у камина и уныло смотрел на огонь. Кто-то осторожно постучал в дверь.
— Войдите, — недовольно буркнул граф. Дверь открылась, и на пороге возникла Молли:
— Миледи проснулась, сэр.
— Благодарю.
Молли вышла, а граф еще несколько минут смотрел в камин. Потом тяжело встал, вышел в холл и медленно стал подниматься по лестнице. Джастину казалось, что еще никогда он не выглядел таким жалким, как сейчас. Ведь он был почти готов к тому, чтобы сделать свою жену несчастной. Но что ему оставалось? Если Даниэль не может сама блюсти себя, то ответственность за нее ложится на мужа. Тем более что она, несмотря на свои девятнадцать лет и уже порядочный жизненный опыт, только-только вышла из детского возраста.
Когда Джастин вошел в спальню к Даниэль и увидел на подушке ее изможденное лицо, он еще больше утвердился в своем намерении.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он, взяв жену двумя пальцами за подбородок, повертывая ее лицо к свету и внимательно осматривая царапины. Они были чисто промытыми, но все еще свежими.
— Расстегните халат, — приказал он.
Даниэль послушно расстегнулась, обнажив два больших синяка на груди и несколько царапин. Джастин тщательно обследовал их и удовлетворенно кивнул. Даниэль снова застегнула халат и опять опустила голову на подушку.
— Ближайшие два дня вам придется провести в этой комнате, — начал граф. — Дело не только в том, что вы нуждаетесь в отдыхе; я не желаю, чтобы вас видел кто-то еще, кроме меня и Молли.
Даниэль передернуло от этого холодного тона, но в словах Джастина была правда, и она решила хранить молчание.
— В пятницу мы переедем в Дейнсбери, где вы пробудете столько, сколько окажется возможным.
Затем вы должны будете вернуться в Лондон, чтобы находиться под наблюдением доктора Стюарта до того момента, когда придет время рожать. Я больше не верю в ваше благоразумие и осторожность, равно как не доверяю вашим словам и обещаниям. Поэтому в течение всех предстоящих четырех месяцев не буду спускать с вас глаз.
— Джастин, вы должны меня выслушать, — угрюмо сказала Даниэль. — Я не желаю ехать в…
— У вас короткая память, мадам, — прервал ее граф. — Сегодня я уже сказал, что ваши желания больше меня не интересуют. Чего я требую — это безусловного послушания. Предупреждаю, что добьюсь его любой ценой, если потребуется. Вы безрассудны, легкомысленны, упрямы и до невозможности испорчены, за что немалую вину несу я. Но полагаю, что еще не поздно исправить ошибки.
— Вы не должны говорить со мной в подобном тоне! — взорвалась Даниэль, у которой отчаяние сразу сменилось гневом. — Я не могла поступить иначе! Или вы бы предпочли, чтобы я оставила несчастного ребенка в этом аду?! Вы же сами видели, что они с ней сделали всего за несколько часов. Одному Богу известно, чем бы все это кончилось! А что касается нарушенного мной обещания, то разве я не разыскивала вас по всему городу, чтобы обо всем рассказать? Отчаявшись, я написала записку. В ней говорилось, что я намерена делать. Я воспользовалась вашим кучером и экипажем. Я не делала из своей поездки секрета и тем более не затевала обмана. Поэтому прошу избавить меня от ваших обвинений в бесчестном поведении!
Джастин посмотрел на бледное лицо жены, на котором сейчас выделялись пылавшие от возмущения щеки и расширенные от гнева глаза.
— В том, что вы говорите, есть своя логика, — негромко сказал он, — но факт остается фактом: я верил, что вы никогда не нарушите своего слова. Вы его нарушили. И какие бы доводы сейчас ни приводились вами в свое оправдание, меня они не удовлетворят.
— Неужели в вашей душе нет ни капли сострадания? — бросила Даниэль обвинение в лицо графа. — Как вы можете стоять передо мной и рассуждать о нарушенном слове, когда на карту была поставлена жизнь ребенка?!
— А вы, прежде чем ринуться в ту клоаку, задумались хоть на мгновение, что рискуете жизнью нашего ребенка? — заскрежетал зубами бледный от бешенства Линтон.
— Даже задумайся я, это ничего бы не изменило. Речь шла о необходимом риске. Мне очень жаль, что мы не договорились об этом раньше, но я буду продолжать заниматься тем, что считаю обязательным и справедливым.
Джастину захотелось схватить жену за плечи и долго трясти. До тех пор, пока у нее не начнут стучать зубы, а из глаз навсегда не исчезнет вызывающее выражение. Он сделал шаг вперед и крепко сжал ее руки. Даниэль вздрогнула, но, взглянув в его посветлевшие от гнева, немигающие глаза, не сказала ни слова. Джастин глубоко вздохнул и разжал пальцы.
— Благодарите Бога за то, что вы беременны, — прошептал он. — Ибо это единственное, что меня сейчас сдерживает.
Он отвесил ей сухой поклон и вышел из комнаты, боясь окончательно потерять над собой контроль.
В ту ночь Даниэль не сомкнула глаз. У нее болели руки, ноги и спина. Горели царапины на теле. Однако принятый днем наркотик продолжал действовать, и она не чувствовала усталости. Сцена разговора с мужем как наяву снова и снова вставала в ее лихорадочном сознании. И каждый раз Даниэль не могла отыскать ни островка надежды в океане произнесенных слов. Ей казалось, что она попала в глухой тупик: откажись она уступить, Джастин силой заставил бы ее это сделать, но если бы он пошел на такое, то ни о каком возврате к прежним отношениям между ними не могло быть и речи. Даниэль твердо знала, что не потерпит взаимоотношений, в которых ей придется играть подчиненную роль и кого-то, слушаться, независимо от того, считает она указания этого человека правильными или нет. Однако Данни любила своего мужа всем сердцем и знала, что он любит ее не меньше. Итак, что же им оставалось делать?
Перед самым рассветом Даниэль все же удалось заснуть беспокойным сном, полным кошмаров. Ей снились какие-то хохочущие лица, длинные когти чудовищных ворон, огромной стаей набросившихся на нее, чтобы растерзать. Она побежала от них по длинному темному коридору с холодным каменным полом и вдруг упала. Вороны устремились к ней, но путь им преградила чья-то громадная фигура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143