Но игрец пересилил свой страх и посмотрел Ярославу в глаза. Они были разумные и спокойные, не скрывали тонкого ума. А все то злобное и жестокое, чем наделяли тиуна слухи, не подходило к Ярославовым глазам. Кожа на лице тиуна была грубая и рябая от частых оспин. И всякий, кто смотрел в его лицо, непременно цеплялся взглядом за эти оспины. Но здесь некому было особо присматриваться, некому было замечать. Три четверти от всех гостей, сидящих теперь за столами, тоже имели не очень приглядные лица – размеченные шрамами вдоль и поперек.
Олав сказал:
– Сыновья мои еще не понимают, что конец дороги не есть конец жизни. Но они поймут это, когда отлюбят. Лишь бы сберегли к тому времени свои головы.
– Олав знает толк в любви, – поддержал лях Богуслав. – Ему можно верить.
Довольный Олав ободряюще кивнул прислуге, чтобы не забыли налить ему вина. А когда наливали, подменил свой малый кубок широким ковшом. Выпил, вновь подозвал наливающего домочадца и отобрал у него корчажец, полный вина. Сам взялся наливать.
Ярослав Стражник, глянув вскользь на Береста, сказал Олаву:
– Этого твоего сына я встречал уже. Он шел па реке с купцами из Свитьод. И еще у него было что-то с руками…
Тут Ярослав посмотрел на Береста уже пристально, испытующе, как привык, наверное, смотреть на пленников в своих темницах.
Спросил:
– Я верно запомнил?
– Да, господин, – негромко ответил игрец.
Тиун продолжал:
– Ты был нетерпеливее других. Почему?
– Мне хотелось прийти и скорее вернуться обратно.
– Ты вернешься. Но позже. Твой ветер сейчас дует на юг, и большинство дорог направлено на юг. Сейчас все идут к нам в Киев. Вспомни, на пристани не нашлось места для вашей ладьи… – Ярослав усмехнулся, видя удивление Береста и Эйрика. – Когда все суда соберутся, их составят в караван и поведут в Олешье. А я этот караван буду сопровождать. Там и тебе место, сын Олава…
После этих слов гости зашумели и выпили много вина за предстоящий поход. Также выпили они за великого воина, тиуна Ярослава, зато, что он есть, и за то, что в голову ему пришла светлая мысль – объединить их всех за этими обильными столами.
Олав просил тиуна:
– Другому моему сыну тоже скажи.
Тогда также пристально посмотрел Ярослав на Эйрика, сказал:
– Ты стремишься на юг. Значит, стремишься за богатствами. Зачем они тебе?
Эйрик ответил:
– Мне нужно жениться на Ингунн, господин. А богатства нужны Гудбранду.
– Глуп твой Гудбранд, – осудил Ярослав, – если мужа ценит за богатства. Ценить нужно за упорство… Ты, Эйрик, не ищи богатств и славы от ратного дела, не прячь секиру под скамьей. Кровавая секира не принесет тебе радости… И не ищи богатств от пахотного труда. Слишком легки и белы твои руки.
Сказав эти слова, тиун надолго замолчал.
– Как же быть? – не вытерпел Эйрик.
– Жениться на Ингунн.
– Женись! Женись! – закричали хмельные гости.
А Олав воскликнул:
– В поход! В поход! Не спешите, сыновья, искать счастья вдали от Киева, вдали от Ярослава! В поход!
И вновь зашумели гости, вновь заплескалось вино. Пили за Олава и его сыновей, пили за предстоящий поход – чтобы ветер был парусам, легкая вода – веслам, надежность – стременам. Прислуживающие домочадцы ловко меняли блюда на столах, успевали – разносили корчажцы и ковши. Гости запьянели, наливать стали чаще. Их внимание теперь было занято вином и едой. Всё хотели попробовать из того, что ставилось на стол. Эйрик и Берест тем временем принялись разглядывать гостей. И заметили, что половина сидящих за столом – русь-славяне, схожие друг с другом светлыми пшеничными кудрями и особой вышивкой по кайме рубах. Четверть сидящих, увидели, русь-варяги или полуваряги. От остальных они отличались молоточками Тора. У кого был такой молоточек, тот будто бы мог не бояться ни исполинов, ни ворожбы, ни дурного глаза и никакой нечисти и нежити. Носили молоточек Мьёльнир по-разному: кто-то нашитым на рубаху, кто-то в ухе серьгой, а кто-то – оберегом на груди, рядом с христианским крестиком. Варяги эти были уже и не варяги, а киевляне, потому что в Киеве они родились и предки их умерли в Киеве… А была еще четверть гостей, только именуемых русыо, однако явно не русь: ляхи, торки, берендеи, чудь и несколько из печенегов.
Гости увлеклись друг другом и блюдами и только изредка оглядывались на хозяина. Ярослав не участвовал в их разговорах. Он больше следил за тем, чтобы столы не опустели, и посылал домочадцев то в одну кладовую, то в другую, то в погреб. И сам ел много. Игрец видел, как Ярослав раз за разом отсекал от окорока, пирога или от колбас такие куски, каждого из которых ему, игрецу, хватило бы наесться досыта. Ярослав же опробовал еще несколько каш, несколько разных хлебов, солений, выпил много вина и в довершение всего придвинул к себе широкое серебряное блюдо, наполненное мелко покрошенным мясом и зеленью.
Олав и Богуслав в еде и питье ненамного отставали от хозяина. За этим делом они говорили о половцах. И тот, и другой считали, что если ханы Атай и Будук появились возле Киева, то и третий их брат, хан Окот, находится где-нибудь поблизости. И если Атай и Будук – волчата, то Окот – опасный волк, он может натворить бед. Олава и Богуслава тревожило то, что половцы объявились перед самым выходом торгового каравана – не собрались ли они напасть на караван, а если собрались, то в каком месте. Согласились друг с другом, что лучшее для этого место – пороги.
Олав и Богуслав допытывались у Ярослава, что тот собирается делать с пленными ханами и за что он будет их судить – ведь они как будто не тронули ни одного человека и старых грехов за ними не водится. На это Ярослав ответил, что судить половцев можно уже только за то, что они половцы; а как поступить с пленными ханами, он еще не решил. Тиун сказал:
– Веселья хочу. А застолье мне – не веселье.
Здесь он предложил Бересту и Эйрику сходить с ним и посмотреть на его суд. Но они отказались, подумали, что будет тиун с тех половцев с живых сдирать кожу, да будет кузнечными клещами тянуть их за языки или заламывать па руках пальцы…
А Олав сказал:
– Сходите!
И они пошли.
В темных сенях Ярослав отворил обитую железом дверь. И когда Эйрик и Берест вошли за ним, тиун заперся изнутри на засов. А там была еще одна дверь – деревянная. За нею полная темнота. Туда и пошел Ярослав, зажегши единственную свечу.
Они медленно спускались по земляной лестнице с высокими ступенями. Ход был непрямой, поэтому часто оступались или цеплялись плечами за выступы. Придерживались руками за стены. А стены здесь были из плотного лёсса, кое-где укрепленные балками, известью с цемянкой и камнями серого песчаника. Прежде чем шагнуть, тщательно ощупывали ногой нижнюю ступень. Местами пригибались, чтобы не удариться головой о низкую притолоку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Олав сказал:
– Сыновья мои еще не понимают, что конец дороги не есть конец жизни. Но они поймут это, когда отлюбят. Лишь бы сберегли к тому времени свои головы.
– Олав знает толк в любви, – поддержал лях Богуслав. – Ему можно верить.
Довольный Олав ободряюще кивнул прислуге, чтобы не забыли налить ему вина. А когда наливали, подменил свой малый кубок широким ковшом. Выпил, вновь подозвал наливающего домочадца и отобрал у него корчажец, полный вина. Сам взялся наливать.
Ярослав Стражник, глянув вскользь на Береста, сказал Олаву:
– Этого твоего сына я встречал уже. Он шел па реке с купцами из Свитьод. И еще у него было что-то с руками…
Тут Ярослав посмотрел на Береста уже пристально, испытующе, как привык, наверное, смотреть на пленников в своих темницах.
Спросил:
– Я верно запомнил?
– Да, господин, – негромко ответил игрец.
Тиун продолжал:
– Ты был нетерпеливее других. Почему?
– Мне хотелось прийти и скорее вернуться обратно.
– Ты вернешься. Но позже. Твой ветер сейчас дует на юг, и большинство дорог направлено на юг. Сейчас все идут к нам в Киев. Вспомни, на пристани не нашлось места для вашей ладьи… – Ярослав усмехнулся, видя удивление Береста и Эйрика. – Когда все суда соберутся, их составят в караван и поведут в Олешье. А я этот караван буду сопровождать. Там и тебе место, сын Олава…
После этих слов гости зашумели и выпили много вина за предстоящий поход. Также выпили они за великого воина, тиуна Ярослава, зато, что он есть, и за то, что в голову ему пришла светлая мысль – объединить их всех за этими обильными столами.
Олав просил тиуна:
– Другому моему сыну тоже скажи.
Тогда также пристально посмотрел Ярослав на Эйрика, сказал:
– Ты стремишься на юг. Значит, стремишься за богатствами. Зачем они тебе?
Эйрик ответил:
– Мне нужно жениться на Ингунн, господин. А богатства нужны Гудбранду.
– Глуп твой Гудбранд, – осудил Ярослав, – если мужа ценит за богатства. Ценить нужно за упорство… Ты, Эйрик, не ищи богатств и славы от ратного дела, не прячь секиру под скамьей. Кровавая секира не принесет тебе радости… И не ищи богатств от пахотного труда. Слишком легки и белы твои руки.
Сказав эти слова, тиун надолго замолчал.
– Как же быть? – не вытерпел Эйрик.
– Жениться на Ингунн.
– Женись! Женись! – закричали хмельные гости.
А Олав воскликнул:
– В поход! В поход! Не спешите, сыновья, искать счастья вдали от Киева, вдали от Ярослава! В поход!
И вновь зашумели гости, вновь заплескалось вино. Пили за Олава и его сыновей, пили за предстоящий поход – чтобы ветер был парусам, легкая вода – веслам, надежность – стременам. Прислуживающие домочадцы ловко меняли блюда на столах, успевали – разносили корчажцы и ковши. Гости запьянели, наливать стали чаще. Их внимание теперь было занято вином и едой. Всё хотели попробовать из того, что ставилось на стол. Эйрик и Берест тем временем принялись разглядывать гостей. И заметили, что половина сидящих за столом – русь-славяне, схожие друг с другом светлыми пшеничными кудрями и особой вышивкой по кайме рубах. Четверть сидящих, увидели, русь-варяги или полуваряги. От остальных они отличались молоточками Тора. У кого был такой молоточек, тот будто бы мог не бояться ни исполинов, ни ворожбы, ни дурного глаза и никакой нечисти и нежити. Носили молоточек Мьёльнир по-разному: кто-то нашитым на рубаху, кто-то в ухе серьгой, а кто-то – оберегом на груди, рядом с христианским крестиком. Варяги эти были уже и не варяги, а киевляне, потому что в Киеве они родились и предки их умерли в Киеве… А была еще четверть гостей, только именуемых русыо, однако явно не русь: ляхи, торки, берендеи, чудь и несколько из печенегов.
Гости увлеклись друг другом и блюдами и только изредка оглядывались на хозяина. Ярослав не участвовал в их разговорах. Он больше следил за тем, чтобы столы не опустели, и посылал домочадцев то в одну кладовую, то в другую, то в погреб. И сам ел много. Игрец видел, как Ярослав раз за разом отсекал от окорока, пирога или от колбас такие куски, каждого из которых ему, игрецу, хватило бы наесться досыта. Ярослав же опробовал еще несколько каш, несколько разных хлебов, солений, выпил много вина и в довершение всего придвинул к себе широкое серебряное блюдо, наполненное мелко покрошенным мясом и зеленью.
Олав и Богуслав в еде и питье ненамного отставали от хозяина. За этим делом они говорили о половцах. И тот, и другой считали, что если ханы Атай и Будук появились возле Киева, то и третий их брат, хан Окот, находится где-нибудь поблизости. И если Атай и Будук – волчата, то Окот – опасный волк, он может натворить бед. Олава и Богуслава тревожило то, что половцы объявились перед самым выходом торгового каравана – не собрались ли они напасть на караван, а если собрались, то в каком месте. Согласились друг с другом, что лучшее для этого место – пороги.
Олав и Богуслав допытывались у Ярослава, что тот собирается делать с пленными ханами и за что он будет их судить – ведь они как будто не тронули ни одного человека и старых грехов за ними не водится. На это Ярослав ответил, что судить половцев можно уже только за то, что они половцы; а как поступить с пленными ханами, он еще не решил. Тиун сказал:
– Веселья хочу. А застолье мне – не веселье.
Здесь он предложил Бересту и Эйрику сходить с ним и посмотреть на его суд. Но они отказались, подумали, что будет тиун с тех половцев с живых сдирать кожу, да будет кузнечными клещами тянуть их за языки или заламывать па руках пальцы…
А Олав сказал:
– Сходите!
И они пошли.
В темных сенях Ярослав отворил обитую железом дверь. И когда Эйрик и Берест вошли за ним, тиун заперся изнутри на засов. А там была еще одна дверь – деревянная. За нею полная темнота. Туда и пошел Ярослав, зажегши единственную свечу.
Они медленно спускались по земляной лестнице с высокими ступенями. Ход был непрямой, поэтому часто оступались или цеплялись плечами за выступы. Придерживались руками за стены. А стены здесь были из плотного лёсса, кое-где укрепленные балками, известью с цемянкой и камнями серого песчаника. Прежде чем шагнуть, тщательно ощупывали ногой нижнюю ступень. Местами пригибались, чтобы не удариться головой о низкую притолоку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104