Недолго искал игрец, ведь Олешье – городок небольшой, хоть и важный, и шумных мест в нем мало. Берест прошел по шумным местам: по пристани, по торговым рядам, свернул к воротам, заглянул к нескольким продавцам вин. И наконец нашел Эйрика в тени лачуги одного известного торговца. Он сидел возле старой рассохшейся бочки из-под вина в обществе Ингольфа Волка, берсерка. Оба были сильно пьяны. У того и другого были выпачканы в крови руки и на порванных светлых рубахах тоже пятнами алела кровь. Эйрик и Ингольф держали в руках широкие чаши, наполненные светло-розовым вином, и говорили друг другу торжественные речи. При этом вино сильно расплескивалось на колени и плечи самих говорящих, но те не обращали на это внимания. Обнаружив же почти пустые чаши, вновь подзывали к себе винодела. Торговец все посмеивался, Эйрику прислуживал с особым почтением: то одно блюдо подносил, то другое, и все заглядывал в глаза. А Эйрик не скупился на серебро.
Игреца встретили с восторгом. У Ингольфа при этом сильно косил один глаз. Оба попытались подняться, но в пьяной своей неловкости только опрокинули блюдо с вареной рыбой и остались сидеть. Ингольф сказал игрецу, что Эйрик – настоящий берсерк и что он мечтал бы иметь такого сына. Но у Ингольфа не было ни сыновей, ни дочерей, потому что женщины не любили его и избегали. Женщины не хотели иметь от него потомство, боялись его, как злобного эльфа, считали бешеным. Одну женщину было Ингольф взял силой, и она удачно зачала. И Ингольф уже радовался, и решил осесть возле этой женщины. Но женщина стала тайком пить собачье молоко и этим изгнала плод.
Далее Ингольф рассказал, что были здесь недавно три купца-комана из Сурожа, и держали они себя заносчиво, и шумели, и, как ему показалось, громко насмехались над его косым глазом. Тогда Ингольф очень пожалел, что не было при нем его свистящей секиры, и подошел к команам, и спросил их, разве могут быть купцами вонючие козлы. Но те не знали языка и поэтому ничего не поняли. Ингольф опять спросил команов, могут ли они, вонючие козлы, сосчитать хотя бы до трех. Снова ничего не поняли половцы. Однако нашелся добрый человек, перевел сказанное. Команы, услышав, без промедления кинулись в драку. А были они все рослые и тяжелые, и трудно пришлось бы Ингольфу в схватке с ними, хоть Ингольф и славный берсерк и покрутился знатно. Но оказался поблизости Эйрик. И помог Ингольфу. Вдвоем они легко справились, разметали сурожских команов.
Эйрик сказал, что так и не успел посмотреть на скейд Рагнара, не развязал последний узелок, связывающий его с родной Биркой. Зато, сказал, сумел он завязать крепкий узелок побратимства с Ингольфом. А это многого стоит!
Ингольф сказал:
– Не ходи, Эйрик, смотреть на корабль. Не прощайся с уходящими в море. Давай, Эйрик, расстанемся так, будто встретиться нам предстоит завтра!
И они подозвали винодела, взяли у него чашу для Береста и втроем выпили за произнесенные Ингольфом слова.
Ничуть не удивился Ярослав Стражник, когда увидел Эйрика, вернувшегося вместе с игрецом. В словах же его было одобрение:
– Вот как! Мои глаза опять видят Эйрика, сына Олава из Бирки! Для него настало время совершить поступок– и он совершил его. И не ошибся. У нашего Олава достойный сын – всем хорош, и даже смеет пренебречь судьбой!
На это Эйрик ответил висой:

В устах разумного
Слово бесценно!
Ты, вдохновитель битвы, –
Как скала в начале пути.
От скалы отправляясь,
Бесстрашный витязь
Поклялся бы –в Гардарики,
Обратно к скале прийти.

– Передо мной сегодня открылось много дорог, – сказал Эйрик. – Но они не показались мне лучшими, чем та, по которой я иду.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Бунчук-Кумай
Глава 1
Нa князя Владимира Мономаха молились простолюдины. Во имя его в церквях ставили свечи. Молились и радовались, спешили отдышаться после Святополкова ростовщического угара. Молились и боялись – не молод Владимир. Шестьдесят лет. Долго он шел к Киеву: от города к городу, от дружины к дружине, от стола к столу. К престолу.
– Сел, – сомневались, – а сил уж мало! Недолго выдержит – стар князь. Посидит-посидит, старый порядок сломает, а нового не наведет, не успеет. Да покатится с горы долу. А кто за ним?..
Это те говорили, у которых была короткая память, те, что всего год назад, собирая на пропитание, рылись в мусоре, и уже три месяца, как от Мономахова вокняжения зажили привольно, избежали пожизненной кабалы и теперь мнили себя господами.
– В этом мире не прожить без печали! – говорили мудрые. – И каждому из людей нужно помнить, что на этой земле он лишь малая горстка песка и никогда не станет Богом…
Великий князь как будто слышал эти речи, как будто о них ему доносили слово в слово преданные слуги. И отвечал, как бы ронял ненароком: Бог каждого оделил посильной ношей, я взял в начале пути и отдам в конце.
И в свои шестьдесят лет Мономах легко садился в седло и продолжал владеть оружием, подобно тридцатилетнему. Возле княжьего двора на Берестове он что ни день выходил с отроками в чистое поле и затевал с ними то конный, то пеший бой. Отроков этих, тяжелых молодцов, он рядками валил, как косец траву, а также на полном скаку он их выколачивал из седел ловкими ударами щита. Глядя издали на княжью забаву, прислуга охала, жалела молодцов. Князем уже не восхищалась – отошла пора. Удивлялись ему – как крепок. Отроки бились с ним не шутейно, сладить не могли. Сами над собой смеялись, говоря: «Стар Мономах, а не мерзнет». Князь им отвечал половецкой поговоркой: «И зимой, и в старости не сиди – горячим делом грейся».
Ждали горячего дела.
Мономах, говорили, – человек умный. Какую-нибудь новую грамотку напишет, и оттого всем будет хорошо: и со стороны никто не сунется, и свои князья, племянники и братья, не поведут отныне один на другого железные полки. Повсюду воцарятся мир и благоденствие, и день останется днем, а ночь посветлеет, придет апостол Андрей, пророк и покровитель Киева, и скажет слово в святой Софии, и одарит город новой хоругвью.
– Эх! – радовались за чаркой вина. – С апостольской хоругвью половца потесним на восток, по всему берегу моря сядем, безбоязненно станем торговать. Еще мы шире сядем по Дунаю! Дунай, скажем, – русская река!
А за другой чаркой над этими первыми подсмеивались:
– Как докажешь слепому, что он слеп, если тот никогда не видел? Как докажешь дураку, что не суметь новой грамоткой ни наготы прикрыть, ни брюха набить? А дурак-то надеется, ждет от князя дела горячего…
Митрополит собирал народ в Печерске, спрашивал:
– Какое же хотите благоденствие да без веры? «Правило» Иоанна не соблюдаете – волхвуете, как прежде волхвовали, торгуете рабами… О каком апостоле речь, если вы даже не поститесь исправно, праздников не празднуете, не чтите святых, а только креститесь через раз, будто в этом и заключается вера, и поминаете всуе имя Господа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104