Эйрик не догадывался, в чем дело, думал, что девочку незаслуженно наказала Яська и та, обидевшись, убежала. А Кергет усмехался каким-то своим скрытым мыслям и при этом потирал ухо с серьгой – он когда-то его отморозил, поэтому ухо было красноватое и чувствительное к холоду.
Старая половчанка качала головой:
– В маленькой ласточке маленькое сердце. Но как огромна в нем любовь!..
Бунчук-Кумай вернулся в аил. Он получил от Атрака хороший откуп за охоту на лис, но не был уверен, что совершил именно тот поступок, который склонил бы к нему колеблющихся команов. Хан Атрак был совсем не глуп. И он не был трусом. Но предпочел откупиться от злонамеренных притязаний хана Окота – не пожалел серебра, а пожалел команские головы. И сумел Атрак так обставить откуп, что, получив его, Бунчуку-Кумаю трудно было выглядеть героем. Поэтому вряд ли к Окоту пришла новая слава, поэтому вернувшийся хан был хмур.
И никто не донес Бунчуку-Кумаю про игреца и Яську. Как видно, помнили команы Яськин щедрый пир. Или боялись ханского гнева – вести об измене небезопасны для вестника. И помалкивал Кергет, поглядывал в сторону. Говорили, красивое появилось у Кергета седло – с серебряной лукой. Говорили, отмечен Кергет тем дорогим седлом за многолетнюю преданность. А про Бунчука-Кумая говорили, что красавицу Яську за щедрый подарок Кергету он еще крепче полюбил.
Наконец настал день, когда злые зимние ветры сменились шалыми – теплыми и непостоянными. Осели отяжелевшие сугробы, снег на реке потемнел, небо сделалось глубоким и ярким. По бездорожью уже не шел конь – наст покрылся тонкой и блестящей ледяной коркой, которая ранила коню ноги.
И в этот день жители аила Кумай увидели, как по майдану, тяжело передвигая ноги, прошла брюхатая собака, увидели, как она отыскала возле плетня незатоптанный снег и тихонько легла на него своим распухшим покрасневшим выменем. И при этом от удовольствия зажмурила глаза.
Кергет, указывая на собаку, сказал команам:
– Скоро сойдет снег, он уже не холоден.
Потом Бересту сказал Кергет, заглянув ему в лицо:
– Посмотри, ичкин! Скоро сломается лед на реке. Согласись, река – великая дорога не только для осколков льда, но и для измены, пахнущей овцами и горелым кизяком…
А игрец посмотрел на собаку и сказал:
– Она родит наконец!
Взгляд Кергета, пристальный и жесткий, как бы обмяк, взгляд наполнился удивлением.
Глава 12
Когда вскрылся Донец, Бунчук-Кумай начал готовиться к походу на Русь. Он разослал гонцов в городки и зимники и на Дон послал двоих, а также на Лукоморье. Не обошел вниманием и шаруканидов, пригласил Атрака с ордою под свою правую руку. Однако гонец из Шарукана вернулся без ответа. Что-то медлил, что-то выгадывал хан Атрак. А может, не почитал за честь стоять под десницей Бунчука-Кумая, может, сам имел виды на Русь. Племянник Сутра, известного хитреца, Атрак не уступал ему в хитрости и тайнодействии. Поэтому беспокойно было в мыслях у Окота Бунчука, не хотелось хану оставлять в Кумании своего единственного соперника на власть. И послал он в Шарукан-городок второго гонца, и наказал ему настрого – без ответа не возвращаться. Только дней через десять вернулся гонец и сказал, что будто бы совершил Атрак на большом святилище обряд испрошения воли предков и будто бы не велели предки Атраку ходить этим летом на Русь, и Бунчуку-Кумаю тоже не велели. А на словах Атрак передавал вот что: «Хан! Прошли времена, не пришло время. У киевской овцы отросли клыки и когти. У киевского пастуха не кнут в руках и не шапка на голове…» Бунчук-Кумай посмеялся над этими словами и сам решил испросить воли предков. Он собрал на святилище своих самых преданных витязей и принес в жертву черного и белого коней. И указал БунчукКумай своим витязям, да они и сами увидели, что будто бы кровь белого жеребца больше пришлась по вкусу славным каменным предкам. И будто бы было знамение – когда из белого жеребца выпускали кровь, откуда-то издалека докатились удары грома. Это многие слышали. А также сам Бунчук-Кумай. И он поднял лицо к небу и сказал всадникам, что такой ранний гром предвещает смелым скорую победу. Теперь никто из его команов не сомневался в удачном завершении похода. И Киев хотелось пограбить, и отомстить за прошлый год.
Разумная Яська была хану хорошей поддержкой, заботилась: «На Киев пойдешь – возьми Кергета с собой. Он опытен и верен. Спину прикроет тебе, когда другие откроют спину. Зоркие его глаза и сметливый ум будут в деле твоем нужнее, чем здесь. Пожалей, Окот, Кергета! Подумай, каково ему сидеть среди женщин, когда в конюшне висит такое красивое седло. Не лучше ли показаться в нем под стенами Киева?»
И еще так говорила Яська: «Ночью буду ходить, копать зелье. С утра буду зелье в ступе толочь. В сумерки выпью зелье у каменной матери на животе – чтобы сына тебе родить с золотыми глазами». Очень нравились Бунчуку-Кумаю эти добрые речи, и он пухлые Яськины пальчики унизывал дорогими кольцами.
Однако не только команам являлись знамения, но и игрецу. Как раз в тот вечер, когда люди из аила были на святилище, когда закалывали коней и будто бы слышали гром, сидел Берест на берегу реки, следил за ее течением и думал, что вот же – всегда река спешит к морю, к своему дому, и не мог он сравнить себя с рекой и оттого был грустен. Здесь по мокрому плотному песку к игрецу подошел дикий голубь и остановился возле его ног. И поглядел на него сначала одним глазом, потом другим, поворковал немного и пошел дальше по бережку. А у игреца вдруг потеплело в коленях. И он понял, что это был не простой голубь, что явление его – знак ему. Тогда, не теряя времени, Берест побежал в аил, отыскал Эйрика и рассказал ему все о том голубе. А Эйрик хорошо умел толковать всякие необычные явления и сны. И про голубя он сразу растолковал: не птица то подходила, а святой дух. В коленях же потеплело тоже неспроста, это и есть скрытый знак – готовься, скоро предстоит потрудиться твоим ногам, очень много пробежать. И порадовались Берест с Эйриком нежданной удаче и весь остаток вечера провели в молитвах, чего прежде никогда не делали. Под покровом ночи они обдумали побег: Донцом к Дону, Доном к морю, а уж на море ходят многие купеческие корабли – нетрудно будет дойти с купцами до русского Олешья… Пусть только уйдет из аила Бунчук-Кумай.
Назавтра они уже принялись складывать в потайных местах остатки хлеба и сушеного мяса. И еще они приготовили легкую одежду из овечьей шерсти. И старый челн-долбленку, брошенный кем-то из команов, подлатали и спрятали в камышах. Однако игрец не мог не рассказать обо всем Яське. И однажды он подкараулил ее в безлюдном месте и открылся ей в своих с Эйриком приготовлениях.
Сначала, услышав признание игреца, очень загрустила красавица Яська.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Старая половчанка качала головой:
– В маленькой ласточке маленькое сердце. Но как огромна в нем любовь!..
Бунчук-Кумай вернулся в аил. Он получил от Атрака хороший откуп за охоту на лис, но не был уверен, что совершил именно тот поступок, который склонил бы к нему колеблющихся команов. Хан Атрак был совсем не глуп. И он не был трусом. Но предпочел откупиться от злонамеренных притязаний хана Окота – не пожалел серебра, а пожалел команские головы. И сумел Атрак так обставить откуп, что, получив его, Бунчуку-Кумаю трудно было выглядеть героем. Поэтому вряд ли к Окоту пришла новая слава, поэтому вернувшийся хан был хмур.
И никто не донес Бунчуку-Кумаю про игреца и Яську. Как видно, помнили команы Яськин щедрый пир. Или боялись ханского гнева – вести об измене небезопасны для вестника. И помалкивал Кергет, поглядывал в сторону. Говорили, красивое появилось у Кергета седло – с серебряной лукой. Говорили, отмечен Кергет тем дорогим седлом за многолетнюю преданность. А про Бунчука-Кумая говорили, что красавицу Яську за щедрый подарок Кергету он еще крепче полюбил.
Наконец настал день, когда злые зимние ветры сменились шалыми – теплыми и непостоянными. Осели отяжелевшие сугробы, снег на реке потемнел, небо сделалось глубоким и ярким. По бездорожью уже не шел конь – наст покрылся тонкой и блестящей ледяной коркой, которая ранила коню ноги.
И в этот день жители аила Кумай увидели, как по майдану, тяжело передвигая ноги, прошла брюхатая собака, увидели, как она отыскала возле плетня незатоптанный снег и тихонько легла на него своим распухшим покрасневшим выменем. И при этом от удовольствия зажмурила глаза.
Кергет, указывая на собаку, сказал команам:
– Скоро сойдет снег, он уже не холоден.
Потом Бересту сказал Кергет, заглянув ему в лицо:
– Посмотри, ичкин! Скоро сломается лед на реке. Согласись, река – великая дорога не только для осколков льда, но и для измены, пахнущей овцами и горелым кизяком…
А игрец посмотрел на собаку и сказал:
– Она родит наконец!
Взгляд Кергета, пристальный и жесткий, как бы обмяк, взгляд наполнился удивлением.
Глава 12
Когда вскрылся Донец, Бунчук-Кумай начал готовиться к походу на Русь. Он разослал гонцов в городки и зимники и на Дон послал двоих, а также на Лукоморье. Не обошел вниманием и шаруканидов, пригласил Атрака с ордою под свою правую руку. Однако гонец из Шарукана вернулся без ответа. Что-то медлил, что-то выгадывал хан Атрак. А может, не почитал за честь стоять под десницей Бунчука-Кумая, может, сам имел виды на Русь. Племянник Сутра, известного хитреца, Атрак не уступал ему в хитрости и тайнодействии. Поэтому беспокойно было в мыслях у Окота Бунчука, не хотелось хану оставлять в Кумании своего единственного соперника на власть. И послал он в Шарукан-городок второго гонца, и наказал ему настрого – без ответа не возвращаться. Только дней через десять вернулся гонец и сказал, что будто бы совершил Атрак на большом святилище обряд испрошения воли предков и будто бы не велели предки Атраку ходить этим летом на Русь, и Бунчуку-Кумаю тоже не велели. А на словах Атрак передавал вот что: «Хан! Прошли времена, не пришло время. У киевской овцы отросли клыки и когти. У киевского пастуха не кнут в руках и не шапка на голове…» Бунчук-Кумай посмеялся над этими словами и сам решил испросить воли предков. Он собрал на святилище своих самых преданных витязей и принес в жертву черного и белого коней. И указал БунчукКумай своим витязям, да они и сами увидели, что будто бы кровь белого жеребца больше пришлась по вкусу славным каменным предкам. И будто бы было знамение – когда из белого жеребца выпускали кровь, откуда-то издалека докатились удары грома. Это многие слышали. А также сам Бунчук-Кумай. И он поднял лицо к небу и сказал всадникам, что такой ранний гром предвещает смелым скорую победу. Теперь никто из его команов не сомневался в удачном завершении похода. И Киев хотелось пограбить, и отомстить за прошлый год.
Разумная Яська была хану хорошей поддержкой, заботилась: «На Киев пойдешь – возьми Кергета с собой. Он опытен и верен. Спину прикроет тебе, когда другие откроют спину. Зоркие его глаза и сметливый ум будут в деле твоем нужнее, чем здесь. Пожалей, Окот, Кергета! Подумай, каково ему сидеть среди женщин, когда в конюшне висит такое красивое седло. Не лучше ли показаться в нем под стенами Киева?»
И еще так говорила Яська: «Ночью буду ходить, копать зелье. С утра буду зелье в ступе толочь. В сумерки выпью зелье у каменной матери на животе – чтобы сына тебе родить с золотыми глазами». Очень нравились Бунчуку-Кумаю эти добрые речи, и он пухлые Яськины пальчики унизывал дорогими кольцами.
Однако не только команам являлись знамения, но и игрецу. Как раз в тот вечер, когда люди из аила были на святилище, когда закалывали коней и будто бы слышали гром, сидел Берест на берегу реки, следил за ее течением и думал, что вот же – всегда река спешит к морю, к своему дому, и не мог он сравнить себя с рекой и оттого был грустен. Здесь по мокрому плотному песку к игрецу подошел дикий голубь и остановился возле его ног. И поглядел на него сначала одним глазом, потом другим, поворковал немного и пошел дальше по бережку. А у игреца вдруг потеплело в коленях. И он понял, что это был не простой голубь, что явление его – знак ему. Тогда, не теряя времени, Берест побежал в аил, отыскал Эйрика и рассказал ему все о том голубе. А Эйрик хорошо умел толковать всякие необычные явления и сны. И про голубя он сразу растолковал: не птица то подходила, а святой дух. В коленях же потеплело тоже неспроста, это и есть скрытый знак – готовься, скоро предстоит потрудиться твоим ногам, очень много пробежать. И порадовались Берест с Эйриком нежданной удаче и весь остаток вечера провели в молитвах, чего прежде никогда не делали. Под покровом ночи они обдумали побег: Донцом к Дону, Доном к морю, а уж на море ходят многие купеческие корабли – нетрудно будет дойти с купцами до русского Олешья… Пусть только уйдет из аила Бунчук-Кумай.
Назавтра они уже принялись складывать в потайных местах остатки хлеба и сушеного мяса. И еще они приготовили легкую одежду из овечьей шерсти. И старый челн-долбленку, брошенный кем-то из команов, подлатали и спрятали в камышах. Однако игрец не мог не рассказать обо всем Яське. И однажды он подкараулил ее в безлюдном месте и открылся ей в своих с Эйриком приготовлениях.
Сначала, услышав признание игреца, очень загрустила красавица Яська.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104