В присутствии Флипа смотреть передачу дольше пяти минут было невозможно.
Я так никогда и не поняла, зачем мама пустила его к нам жить: Флип абсолютно ничем не отличался от ее остальных любовников. Он напоминал дружелюбного огромного ленивого пса-симпатягу с наметившимся пивным брюшком, с лохматыми длинными патлами на шее и безмятежной улыбкой. С самого первого дня мама содержала его на свою зарплату рецепционистки в местной компании, занимающейся проверкой полноценности права собственности на недвижимость. Флип же никогда не работал, и хоть никаких возражений против работы не имел, мысль о том, чтобы ее искать, вызывала в нем стойкое отвращение - обычное дело среди реднеков.
Но Флип все равно мне нравился, потому что мог рассмешить маму. Звуки ее ускользающего смеха были очень дороги мне. Если б только можно было поймать ее смех, заключить его в керамический сосуд и хранить там вечно!
Я вошла в дом. Флип валялся на диване с пивом, а мама расставляла банки в кухонном шкафу.
- Привет, Либерти, - приветствовал меня Флип.
- Привет, Флип. - Я прошла в кухню, чтобы помочь матери. Ее гладкие светлые волосы сияли, освещенные дневной лампой. Мама была блондинкой с тонкими чертами лица, загадочными зелеными глазами и трогательным ртом. О ее поразительном упрямстве намекала лишь резкая, четкая линия подбородка, заостренного, как нос старинного корабля.
- Либерти, ты отдала чек мистеру Сэдлеку?
- Да. - Взяв пакеты с пшеничной и кукурузной мукой и сахаром, я убрала их в буфет. - Мам, он конченый придурок. Обозвал меня черномазой.
Мама резко развернулась ко мне лицом. Ее глаза метали молнии, лицо пошло красными пятнами.
- Вот скотина! - воскликнула она. - Надо же! Флип, ты слышал, что говорит Либерти?
- Нет.
- Он назвал мою дочь черномазой.
- Кто?
- Луис Сэдлек. Управляющий ранчо. Флип, оторви наконец от дивана свою задницу и пойди поговори с ним. Сейчас же! Скажи, что если он еще хоть раз сделает это...
- Милая, сейчас это слово уже ничего такого не означает, - запротестовал Флип. - Так уже все говорят. Без всякой задней мысли.
- Не смей оправдывать его! - Мама обняла и прижала меня к себе, словно бы защищая. Удивленная ее бурной реакцией (ведь меня, в конце концов, так обзывали не в первый раз и, уж конечно, не в последний), я еще с минуту оставалась в ее объятиях, а потом высвободилась.
- Да я не переживаю, мам, - сказала я.
- Всякий, кто так говорит, доказывает лишь, что сам он тупая скотина, - отчеканила она. - В мексиканцах ничего дурного нет. Ты сама знаешь. - Мама огорчилась за меня больше, чем я.
Я всегда остро сознавала, что не похожа на маму. Стоило нам с ней где-нибудь появиться, как нас начинали с любопытством разглядывать. Мама беленькая, словно ангелочек, а я - черноволосая, явно из латиносов. Я уже давно смирилась с этим. Быть мексиканкой наполовину - все равно что быть ею на сто процентов. А потому меня неизбежно будут обзывать черномазой, хотя я коренная американка и Рио-Гранде толком не видела.
- Флип, - не унималась мама, - ты идешь или нет?
- Не надо, - сказала я, жалея, что рассказала ей. Трудно было представить себе, как это Флип будет утруждаться из-за того, что явно считает ерундой.
- Милая, - запротестовал Флип, - не вижу смысла ссориться с хозяином в первый же день...
- Смысл в том, что ты должен быть мужиком и постоять за мою дочь. - Мама метнула в него гневный взгляд. - Я сама сделаю это, черт возьми.
С дивана донесся протяжный страдальческий стон, но никакого движения, кроме нажатия большим пальцем на кнопку пульта дистанционного управления, не последовало.
Я забеспокоилась:
- Мам, ну не надо. Флип прав, это ничего такого не значило. - Я чувствовала каждой клеточкой своего тела, что маму следует держать от Луиса Сэдлека подальше.
- Ничего, я быстро, - с каменной непреклонностью сказала мама, разыскивая свою сумочку.
- Мам, ну пожалуйста, ну я прошу тебя. - Я лихорадочно пыталась придумать способ отговорить ее от этой затеи. - Пора ужинать. Я хочу есть. Я действительно ужасно хочу есть. Давай поедим, а? Давайте разведаем, где в городе кафетерий. - Я знала, что все взрослые, в том числе и мама, любят ходить в кафетерий.
Мама, остановившись, взглянула на меня. Ее лицо смягчилось.
- Ты же терпеть не можешь питаться в кафетерии.
- А я стала входить во вкус, - не сдавалась я. - Мне уже нравится есть с подносов с разными отделениями. - Заметив обозначившуюся на ее лице улыбку, я прибавила: - Если повезет, сегодня для пожилых будут скидки, и нам удастся накормить тебя за полцены.
- Ах ты, нахалка! - воскликнула мама, внезапно расхохотавшись. - Да я чувствую себя пожилой после переезда. - Решительно войдя в большую комнату, она выключила телевизор и заслонила собой гаснущий экран. - Флип, подъем.
- Я же пропущу «Рестлингманию», - запротестовал он, садясь на диване. Его косматые патлы с одной стороны примялись от лежания на подушке.
- Ничего, от начала до конца ты все равно ее не посмотришь, - сказала мама. - Немедленно вставай, Флип... а не то я спрячу от тебя пульт на целый месяц.
Тяжко вздохнув, Флип поднялся с дивана.
На следующий день я познакомилась с сестрой Харли Ханной, на год младше меня, но почти на целую голову выше. У нее были по-атлетически длинные руки и ноги - характерная для всех Кейтсов черта. Она была скорее яркой, чем красивой.
Все Кейтсы были физически развитыми, любили соревнования и озорные выходки - полная мне противоположность. Ханну, единственную дочь в семье, приучили ничего не бояться и не жалея головы ввязываться в любую авантюру, какой бы невероятной она ни представлялась. Подобное безрассудство вызывало во мне восхищение, хотя сама я была далека от этого. Ханна наставляла меня, что там, где жизнь лишена приключений, их нужно искать.
Своего старшего брата Ханна просто обожала и говорить о нем любила почти так же, как я любила о нем слушать. Она сообщила, что Харди закончил учебу в прошлом году, но встречался со старшеклассницей по имени Аманда Татум. Девчонки за ним бегали уже с двенадцати лет. Харди занимался изготовлением и починкой колючей проволоки для местных фермеров и оплатил в рассрочку мамин пикап. До того как порвать какие-то там коленные связки, он играл защитником в футбольной команде, а дистанцию в сорок ярдов преодолевал за 4,5 секунды. Он умел подражать почти любой, какую ни назови, птице в Техасе от синицы до дикой индейки. И по-доброму относился к Ханне и двум своим младшим братьям.
Ханну, имеющую такого брата, как Харди, я считала самой счастливой девчонкой на свете. Я завидовала ей, несмотря на нужду, в которой жила их семья. Быть единственным ребенком мне никогда не нравилось. Всякий раз, как меня приглашали на обед в дом каких-нибудь друзей, я ощущала себя пришельцем на чужой земле, примечала, что и как делается, жадно ловила каждое сказанное слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Я так никогда и не поняла, зачем мама пустила его к нам жить: Флип абсолютно ничем не отличался от ее остальных любовников. Он напоминал дружелюбного огромного ленивого пса-симпатягу с наметившимся пивным брюшком, с лохматыми длинными патлами на шее и безмятежной улыбкой. С самого первого дня мама содержала его на свою зарплату рецепционистки в местной компании, занимающейся проверкой полноценности права собственности на недвижимость. Флип же никогда не работал, и хоть никаких возражений против работы не имел, мысль о том, чтобы ее искать, вызывала в нем стойкое отвращение - обычное дело среди реднеков.
Но Флип все равно мне нравился, потому что мог рассмешить маму. Звуки ее ускользающего смеха были очень дороги мне. Если б только можно было поймать ее смех, заключить его в керамический сосуд и хранить там вечно!
Я вошла в дом. Флип валялся на диване с пивом, а мама расставляла банки в кухонном шкафу.
- Привет, Либерти, - приветствовал меня Флип.
- Привет, Флип. - Я прошла в кухню, чтобы помочь матери. Ее гладкие светлые волосы сияли, освещенные дневной лампой. Мама была блондинкой с тонкими чертами лица, загадочными зелеными глазами и трогательным ртом. О ее поразительном упрямстве намекала лишь резкая, четкая линия подбородка, заостренного, как нос старинного корабля.
- Либерти, ты отдала чек мистеру Сэдлеку?
- Да. - Взяв пакеты с пшеничной и кукурузной мукой и сахаром, я убрала их в буфет. - Мам, он конченый придурок. Обозвал меня черномазой.
Мама резко развернулась ко мне лицом. Ее глаза метали молнии, лицо пошло красными пятнами.
- Вот скотина! - воскликнула она. - Надо же! Флип, ты слышал, что говорит Либерти?
- Нет.
- Он назвал мою дочь черномазой.
- Кто?
- Луис Сэдлек. Управляющий ранчо. Флип, оторви наконец от дивана свою задницу и пойди поговори с ним. Сейчас же! Скажи, что если он еще хоть раз сделает это...
- Милая, сейчас это слово уже ничего такого не означает, - запротестовал Флип. - Так уже все говорят. Без всякой задней мысли.
- Не смей оправдывать его! - Мама обняла и прижала меня к себе, словно бы защищая. Удивленная ее бурной реакцией (ведь меня, в конце концов, так обзывали не в первый раз и, уж конечно, не в последний), я еще с минуту оставалась в ее объятиях, а потом высвободилась.
- Да я не переживаю, мам, - сказала я.
- Всякий, кто так говорит, доказывает лишь, что сам он тупая скотина, - отчеканила она. - В мексиканцах ничего дурного нет. Ты сама знаешь. - Мама огорчилась за меня больше, чем я.
Я всегда остро сознавала, что не похожа на маму. Стоило нам с ней где-нибудь появиться, как нас начинали с любопытством разглядывать. Мама беленькая, словно ангелочек, а я - черноволосая, явно из латиносов. Я уже давно смирилась с этим. Быть мексиканкой наполовину - все равно что быть ею на сто процентов. А потому меня неизбежно будут обзывать черномазой, хотя я коренная американка и Рио-Гранде толком не видела.
- Флип, - не унималась мама, - ты идешь или нет?
- Не надо, - сказала я, жалея, что рассказала ей. Трудно было представить себе, как это Флип будет утруждаться из-за того, что явно считает ерундой.
- Милая, - запротестовал Флип, - не вижу смысла ссориться с хозяином в первый же день...
- Смысл в том, что ты должен быть мужиком и постоять за мою дочь. - Мама метнула в него гневный взгляд. - Я сама сделаю это, черт возьми.
С дивана донесся протяжный страдальческий стон, но никакого движения, кроме нажатия большим пальцем на кнопку пульта дистанционного управления, не последовало.
Я забеспокоилась:
- Мам, ну не надо. Флип прав, это ничего такого не значило. - Я чувствовала каждой клеточкой своего тела, что маму следует держать от Луиса Сэдлека подальше.
- Ничего, я быстро, - с каменной непреклонностью сказала мама, разыскивая свою сумочку.
- Мам, ну пожалуйста, ну я прошу тебя. - Я лихорадочно пыталась придумать способ отговорить ее от этой затеи. - Пора ужинать. Я хочу есть. Я действительно ужасно хочу есть. Давай поедим, а? Давайте разведаем, где в городе кафетерий. - Я знала, что все взрослые, в том числе и мама, любят ходить в кафетерий.
Мама, остановившись, взглянула на меня. Ее лицо смягчилось.
- Ты же терпеть не можешь питаться в кафетерии.
- А я стала входить во вкус, - не сдавалась я. - Мне уже нравится есть с подносов с разными отделениями. - Заметив обозначившуюся на ее лице улыбку, я прибавила: - Если повезет, сегодня для пожилых будут скидки, и нам удастся накормить тебя за полцены.
- Ах ты, нахалка! - воскликнула мама, внезапно расхохотавшись. - Да я чувствую себя пожилой после переезда. - Решительно войдя в большую комнату, она выключила телевизор и заслонила собой гаснущий экран. - Флип, подъем.
- Я же пропущу «Рестлингманию», - запротестовал он, садясь на диване. Его косматые патлы с одной стороны примялись от лежания на подушке.
- Ничего, от начала до конца ты все равно ее не посмотришь, - сказала мама. - Немедленно вставай, Флип... а не то я спрячу от тебя пульт на целый месяц.
Тяжко вздохнув, Флип поднялся с дивана.
На следующий день я познакомилась с сестрой Харли Ханной, на год младше меня, но почти на целую голову выше. У нее были по-атлетически длинные руки и ноги - характерная для всех Кейтсов черта. Она была скорее яркой, чем красивой.
Все Кейтсы были физически развитыми, любили соревнования и озорные выходки - полная мне противоположность. Ханну, единственную дочь в семье, приучили ничего не бояться и не жалея головы ввязываться в любую авантюру, какой бы невероятной она ни представлялась. Подобное безрассудство вызывало во мне восхищение, хотя сама я была далека от этого. Ханна наставляла меня, что там, где жизнь лишена приключений, их нужно искать.
Своего старшего брата Ханна просто обожала и говорить о нем любила почти так же, как я любила о нем слушать. Она сообщила, что Харди закончил учебу в прошлом году, но встречался со старшеклассницей по имени Аманда Татум. Девчонки за ним бегали уже с двенадцати лет. Харди занимался изготовлением и починкой колючей проволоки для местных фермеров и оплатил в рассрочку мамин пикап. До того как порвать какие-то там коленные связки, он играл защитником в футбольной команде, а дистанцию в сорок ярдов преодолевал за 4,5 секунды. Он умел подражать почти любой, какую ни назови, птице в Техасе от синицы до дикой индейки. И по-доброму относился к Ханне и двум своим младшим братьям.
Ханну, имеющую такого брата, как Харди, я считала самой счастливой девчонкой на свете. Я завидовала ей, несмотря на нужду, в которой жила их семья. Быть единственным ребенком мне никогда не нравилось. Всякий раз, как меня приглашали на обед в дом каких-нибудь друзей, я ощущала себя пришельцем на чужой земле, примечала, что и как делается, жадно ловила каждое сказанное слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98