Но это так лишь казалось. А на деле сыщики, шпионы еще усерднее стали прислушиваться ко всему, что можно было уловить из народной молвы. Разделив столицу по участкам, они наблюдали за каждым шагом обывателей, следили, подкупали прислугу, сами втирались в семьи. И усиленная, оживленная деятельность наблюдалась на той половине дворца, занимаемого Бироном, где помещался правитель его личной канцелярии, в то же время стоящий во главе армии шпионов, наводняющих город и все окрестности.
Что-то чуялось в воздухе… Ожидались какие-то события, и осторожно, но быстро и решительно принимал меры новый регент, чтобы предупредить опасность.
Двадцать третьего октября вечером колючие полоски света, прорезаясь в щели ставен небольшого деревянного домика на Васильевском острове, пронизывали морозную тьму и бороздили светлыми пятнами загрязненную пелену снега, истоптанную за день ногами людей и конскими копытами.
Лучшая комната в домике, выходящая окнами в пустынный тихий переулок, сейчас прибрана особенно нарядно и чисто. Кроме масляной лампы под жестяным абажуром, которая свешивается над столом, стоящим посреди комнаты, несколько сальных свечей в медных и точенных из дерева шандалах расставлено и на пузатом, тяжелом комоде, темнеющем в углу из-под вязаной салфетки, покрывающей его, и на круглом столе перед клеенчатым, старинным диваном, помещенным между небольшими оконцами, сейчас прикрытыми снаружи ставнями. На особом, небольшом столике с одной ножкой, где приготовлены кисеты с табаком и «фидибусы» для раскуривания трубок, – тоже горит свеча, оплывающая особенно быстро и сильно, потому что пламя ее раздувается током воздуха, бьющим в раскрытую дверку голландской печи, стоящей в этом углу комнаты, ярко пылающей сейчас и потрескивающей своим костром сухих березовых поленьев.
Все эти огни ярко озаряют невысокий покой, чисто, хотя и простенько, по-мещански обставленный. Два кресла под стать дивану, с твердыми сиденьями, стоят по сторонам круглого стола. Средний стол, белый, строганый, покрыт цветною домотканой скатертью и уставлен оловянными тарелками и приборами вперемежку с деревянными мисками и тарелками, очевидно, припасенными на всякий случай, если не хватит более приличной посуды. Стаканы и чарки толстого, зеленоватого стекла, серебряные две-три стопки, оловянные кружки для пива и браги – все это говорит, что готовится и хорошая выпивка для гостей, ожидаемых к пустому пока столу. О том же еще ярче свидетельствует особый, стоящий в одном из углов стол, не покрытый ничем, но заставленный графинами и четвертями с виноградным и хлебным вином, или «пенником», как его называли. Блюда и лотки с нарезанной вареной и копченой рыбой, с ветчиной и другою снедью стоят тут же. А под столом, как надежные резервы, темнеют и поблескивают еще четверти и бутыли с вином, с наливкою, лежат свертки с провизией, банки с маринованными и солеными грибами и прочей принадлежностью приличного угощения.
В расчете на необычное число гостей пополнена и вся наличная мебель в покое. Вдоль стены, против входа, стоят рядком стулья, собранные из других комнат, табуреты соломенные и деревянные, даже скамьи из кухни и людской, начисто вымытые и выстроганные для особливой оказии.
У печки же, рядом со столиком, где приготовлены принадлежности для куренья, стоит особая стойка, вся обставленная готовыми, набитыми табаком, трубками с длинными чубуками. Коротенькие трубки, тоже готовые, – для любителей глотать дым «погорячее», – лежат рядом с табачными кисетами на столике.
Хозяин квартирки, капитан Семеновского полка Бровцын, коренастый мужчина лет сорока, в домашнем архалуке, с длинным, дымящимся чубуком в руках, сидел у края накрытого стола. Гладко остриженная голова, не покрытая сейчас, как на службе, париком, мясистая шея, не подтянутая, не обернутая наглухо черным галстухом-косынкой, мирное, благодушное выражение лица капитана делали его неузнаваемым для тех, кто видел Бровцына только при исполнении службы, затянутым, суровым, словно из дерева вырезанным на вид.
И особенно резко проглядывала теперь разница между открытым, прямодушным, даже простоватым с виду, хозяином и его гостем, кабинет-секретарем Яковлевым, который сидел тут же, сбоку стола, в простом, темном камзоле, весь затаенный, лукавый и вечно напряженный, словно выжидающий чего-то или прислушивающийся к чему-то, что он один может слышать.
Грубый темный плащ и широкополая шляпа влиятельного чиновника, пришедшего в гости к незначительному капитану, брошены были тут же в углу, на стуле, а не остались в передней. Как будто Яковлев хотел иметь ближе под рукой их, чтобы накинуть скорее, укрыться в складках плаща и выскользнуть из домика, скрыться так же незаметно в зимней ночной полумгле, как незаметно и неслышно вынырнул он из нее и по скрипучим ступеням деревянного крылечка скользнул в эту комнатку, такую уютную и веселую сейчас, несмотря на простоту и скромность обстановки.
Молодой, вечно почти улыбающийся парень, денщик капитана, один дополнял сейчас компанию, то появляясь в покое, чтобы пошевелить дрова в печи, поставить еще что-нибудь на стол, передвинуть стулья, как ему казалось удобнее, то исчезая за низенькой дверью, ведущей сперва в сени, а оттуда на кухню и в комнату хозяйки дома, Пелагеи Семеновны Птичкиной, вдовы консисторского мелкого чиновника.
Отставя чубук ото рта, обсасывая аппетитно губы, Бровцын, прищурясь, обвел взглядом несколько графинов и сулеек, стоящих перед ним на этом конце стола, протянул руку к намеченному сосуду и налил в две рюмки густой, маслянистой влаги, причем нежный, тонкий аромат ягод черемухи выдал тайну происхождения этой наливки.
– А ну-ка, попробуем теперь этой, господин секретарь!.. Ваше здоровье!
– Здоровье именинника! – поднимая слегка рюмку, перед тем как опрокинуть ее в горло, провозгласил гость. Выпил, крякнул, кончиком языка быстро, как ящерица, облизнул свои сжатые губы, сейчас сладкие и липкие от густого напитка, протянул руку за своей коротенькой трубкой, лежащей на ближней оловянной тарелке, да так и застыл, вытянул слегка шею и правое ухо по направлению к входным дверям.
– Чу… Никак, стукнули, приятель?! Идут, что ли? Нет, почудилось! – решил секретарь, снова спокойнее усаживаясь на стул и затягиваясь из своей коротышки-трубки. – А что-то долгонько нету желанных гостей. Оно не рано, гляди.
Нервное лицо хитреца теперь приняло спокойный вид. И только правое ухо слегка вздрагивало время от времени, дергалось взад и вперед, как это бывает у насторожившегося зверька.
– Придут, будь покоен, приятель! – раскатился в ответ басок Бровцына. – И то, слышь: ждем молодцов со всех разных концов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65