Что верно, то верно, иногда мы ссорились, ругались, девчонки ябедничали, а ребята дёргали их за волосы, отбирали мячи, доводя до слёз. Но, оказывается, сами того не зная, мы успели полюбить друг друга как родные. Какие-то незримые нити накрепко связали нас воедино.
Плакали мы, плакали горько…
Из ворот вышел, прихрамывая, человек в старой шинели, в старой будёновке, сунул что-то в рот и заливисто засвистел.
– Прекратить ор, не то всех посажу в темницу! – закричал он, топая хромою ногой. Точно шлюзом перекрыли воды анхора, слёзы иссякли вмиг.
Когда девочек увели за ворота, мы отправились дальше. Мальчиков до двенадцати лет выгрузили ещё в одном детдоме. Видно, оставляя сестёр, мы все слёзы израсходовали: прощаясь с нами, ни Султан, ни Усман, ни Аман не плакали. Только глядели на нас провалившимися, печальными глазами… Я уж было обрадовался, но, лишь только полуторка тронулась, Аман вырвался из рук воспитательницы и побежал за машиной:
– Акаджан!!
Бедный мой братик так пронзительно кричал, так горько, с такой болью, что казалось, сердце у меня разорвётся, а он всё бежал за машиной, бежал, ах, если б она остановилась и я прижал к груди бедного Амана!
– Акаджан, стойте! – крикнул он ещё раз, споткнулся и врезался лицом в землю… К нему подбежала запыхавшаяся воспитательница, подняла на руки. Аман вырывался, дрыгал ногами, царапался.
– Не плачь, – повернул меня к себе Карабай, – постепенно он свыкнется.
Через полчаса меня, Самара, Карабая, Вечноголодного и ещё троих ребят сдали в ремесленное училище при городской железнодорожной станции.
Мария Павловна вечером навестила нас. Принесла шесть свежеиспечённых лепёшек, полную до краёв банку сметаны, килограмма два зрелого-презрелого урюка. Мы все расселись на травке в саду училища. Глаза нашего директора распухли, покраснели, ей, бедняжке, видно, не раз пришлось сегодня поплакать.
– Ну как, познакомились с ребятами? – тихо спросила тётя Русская.
– Все похожи на дикарей, – сморщился Карабай, точно съел что-то кислое.
– Это вам только показалось. Вы с ними ещё подружитесь.
– Вы останетесь здесь? – спросил я.
– Нет, наверное, нет. Но я буду часто навещать вас. Только, дети мои, об одном хочу просить: учитесь хорошо. Если постараетесь, то станете машинистами, будете водить поезда. Или мастерами в цеху… В общем, старайтесь, чтоб мне за вас не, было стыдно. Будьте дружны… Слушайтесь воспитателей…
Каждую неделю навещайте наших младших, ладно?
– Хорошо, – пообещали мы.
– Держитесь всегда вместе. В город тоже ходите вместе. Самарджан, я тебя назначаю старшим среди ребят.
– Нет, пусть будет Арифджан.
– Арифджан, сдаю тогда ребят тебе.
– Ладно.
– Ну-ка давайте вставайте, попрощаемся. – Мария Павловна обняла каждого, поцеловала в лоб. – Вытрите слёзы, улыбнитесь, ну-ка, ну-ка, вот так, молодцы! Живите всегда с улыбкой на лице, весело и радостно. Арифджан, почаще рассказывай товарищам афанди, смеши их… Прощайте, дети… На меня не обижайтесь, я буду навещать вас…
Султан потерялся
Всё шло хорошо, всё было как надо, и вдруг… это свалилось неожиданно на голову. Как и наказывала директор, мы каждую неделю навещали младших. Они уже свыклись с новой обстановкой, сдружились с ребятами. В училище тоже дела шли неплохо. Мы ходили по цехам, учились держать инструменты. Дважды проехались на паровозе до ближайшей станции. Да, всё шло нормально, как вдруг…
Навстречу мне с плачем выбежали Усман с Аманом.
– Кто вас обидел?
– Нет, ака, никто нас не обижал. Султан пропал!
Услышав эту весть, я стремглав бросился к директору. Это был человек неопределенного возраста: он выглядел то глубоким стариком, то по-молодецки подтянутым джигитом. К счастью, он был один и не удивился моему появлению.
– А, это ты, кокандец, – сказал он.
– Где мой брат? – Голос мой хрипел, дрожал. – Ведь мама… что я скажу отцу?
– Послушай, а не рванул ли твой братец на фронт, к отцу? Такое ведь бывает…
– Нет, не рванул.
– Послушай меня, кокандец. Брат твой бежал не один, а с Сашей Петриченко. Ребята слышали, что они собирались на фронт. Мы три дня уже разыскиваем их… Отец на фронте?
– Да.
– Брат знает его адрес?
– Да.
– Послушай, кокандец, перестань хныкать. Братец твой далеко не убежит. Есть хочешь?
– Нет.
– Не ври. Ну-ка марш за мной. Старец джигит велел следовать за собой также Усману и Аману, поджидавшим меня у двери, привёл нас в столовку. Молча взял у поварихи десяток пирожков, по одному вручил Усману с Аманом, остальные отдал мне, опять похлопал по плечу, слегка подталкивая к воротам: иди, иди, мол, без тебя разберёмся. Придя в общежитие, я рассказал ребятам, что случилось. «Дурак ты, – возмутились они. – Ты думаешь, у директора есть время разыскивать каждого сбежавшего из детдома пацана? Да им ещё лучше, когда побольше таких сбежит. Им же больше пирожков достанется. Тебе надо в милицию пойти, больницы обойти».
Я побежал в милицию. Бегу и бесконечно твержу сам себе как сумасшедший: «Никогда больше не буду ругать тебя, Султанджан, никогда больше не обижу!» «А вдруг я его сейчас встречу», – мелькает мысль, останавливаюсь, тяжело дыша, оглядываюсь вокруг – пусто, никого, несусь дальше. Вот и милиция. Вошёл в комнату, над дверью которой висела табличка с надписью: «Дежурный». Вначале мне показалось, что тут никого нет, но, осмотревшись, я обнаружил за барьером человека. Он мирно похрапывал, положив на огромные кулаки голову, лишённую какой бы то ни было растительности. Десяток волосинок на висках были белы и нежны, как пух цыплёнка. Красная милицейская фуражка покоилась на столе.
Я негромко кашлянул, возвещая о своём появлении. Человек не шевельнулся, видать, любит поспать, как наш Султан.
– Дядя! – позвал я, приблизившись к милиционеру.
– Говори, что надо, – приказал человек, не поднимая головы.
– Я брата потерял.
В ответ милиционер только всхрапнул.
– Дядя, я брата потерял, – повторил я. – А папа у нас на фронте. И мамы нету.
Никакого ответа.
– Дядя, ну дядя! – завопил я, топая ногами, как всегда делал, когда сестрёнки отказывались вымыть посуду.
– О, ну и голосище у тебя, малый! – поднял милиционер наконец голову, принялся тереть глаза кулаками – каждый с лошадиную голову! Потом так провёл ладонью по носу, что мне показалось, сейчас он его сотрёт начисто с лица.
– Три дня глаз не смыкал. Что у тебя там?
– Я же сказал.
– А что ты сказал? – пошире раскрыл дядя слипающиеся глаза.
– Братик у меня потерялся.
– Надо было покрепче за руку держать.
– Нет, он убежал из детдома.
– Ну и дурак! – широко зевнул милиционер, опёрся обеими руками о стол, опять закрыл глаза. – Дармовая еда, одет-обут, каждую неделю кино показывают… дурак он, так и передай ему.
– Я передам, если вы найдёте его мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49