Раньше я думал, что на манер моего существования устроен весь мир: люди живут, пашут, жнут, в церковь ходят… И вдруг оказалось, что есть большие города с огромными домами; есть бегающие и летающие машины; есть управляющие ими люди; наконец, есть машины, снимающие все эти чудеса для кинематографа.
Меня потянуло к какой-то другой жизни. Чтобы взглянуть ещё разок на волшебное полотно кинематографа, я готов был пуститься на всё.
Для меня было совершенно неважно, видел ли я уже какой-нибудь фильм или нет. Самый факт, что на экране появляются предметы, ничем не похожие на те, что я видел в деревне, вполне устраивал меня.
С тех пор мой маленький мир расширился. Я чувствовал, как медленно, но верно рушатся мои детские понятия.
Маленький пахарь
Отец мой предложил двум мужикам на паях построить кирпичный сарай и горн для обжига кирпича.
Главным мастером будет отец, а компаньоны должны дать работника и лошадь для подвоза глины и замеса её.
Сарай построили на огороде Дмитрия Коннова, как раз около глиняного карьера. Избёнка у Дмитрия, с одним окном, была ветхая. Как-то отец пошутил:
– Продай, Дмитрий, свои хоромы.
– Купи, – ответил Концов. – С радостью продам, всё равно меня переводят путевым сторожем в Сенцовку, жить буду в казённой будке.
– А ты не шутишь?
– Хоть сейчас возьму задаток.
– Сколько возьмёшь за весь дом?
– Сто пятьдесят рублей, можно в два срока.
Отец решил купить этот дом и отделиться от деда. Где только взять деньги?.. Обратился к деду.
– Раз уходишь от меня, нет тебе ничего, – отрезал старик. Тогда отец пошёл на сборную избу и стал предлагать свою землю в аренду на шесть лет.
Сдал отец землю, денег кое у кого занял, набрал восемьдесят рублей. При свидетелях отдал за избу первую половину, а семьдесят рублей уговорился платить через месяц. Тут же собрали мы свои пожитки и торжественно переехали в свою избушку. Появился у нас огород и свой крытый двор. Есть где поставить корову, которую бабушка хуторская подарила маме на новоселье. Вот только пока ещё лошади не было. А очень хотелось прокатиться на своём коне по деревне, поехать с ребятами в ночное, как раньше на лошади деда… Ярко пылает костёр, а кругом непроглядная темь; слышно, как лягушки квакают в луговых озёрах, лошади фыркают, жадно пощипывают траву. Но вот испеклась в золе картошка, ребята достали из-за пазухи заботливо припасённые краюхи пахучего ржаного хлеба, узелки с солью, и начинается настоящий пир…
Пришло время платить за дом вторую половину. Шестьдесят два рубля отец набрал, восьми рублей не хватает. В долг больше никто не даёт. Опять обращается отец к деду:
– Ты пойми, через два часа платить надо, а то ведь пропадут те, что заплачены.
– Ну ладно, дам восемь рублей, но ты подпиши мне полнивы, которая под рожью.
– Ведь она у меня последняя.
– Что ж, что последняя… Деньги даром никто не даёт.
И пришлось моему отцу подписать деду последнюю полниву.
Долго я ждал лошадь, и наконец, накопив денег, отец купил ее. Но радости она не принесла. Это была такая старая кляча, что верхом на ней стыдно было ехать по селу.
Вместо того чтобы ехать в ночное, пришлось отправиться с отцом в поле, учиться пахать.
Распрягли лошадь на меже своей полнивы. Отец стал рассевать просо. Я шёл за ним следом.
– Ты, сынок, приглядывайся, как я разбрасываю зерно. Замечаешь, как оно ровно ложится на землю?
«Ну и отец у меня! – с восхищением думал я. – Всё у него получается складно». И, набравшись смелости, попросил:
– Дай я попробую.
– Мал ещё, севалка с семенами тяжёлая, живот надорвёшь. Подожди, всему научишься.
Лошадь поела овса, отдохнула. Отец в это время кончил рассевать и начал учить меня пахать:
– Вот гляди, как я соху поддерживаю за ручки, чтобы она не лезла сошниками в землю и зерно не очень глубоко зарывалось, – скорей и ровней семена взойдут.
– Тебе хорошо говорить, ты вон какой вышины, ручки сохи как раз упираются в ладони вытянутых рук, а у меня они выше локтя ложатся и никакой силы нет тянуть соху вверх. Но ты не сомневайся. Посмотри, какой я фокус придумал.
– Какой ещё фокус?
– Сейчас покажу.
Я снял с пиджака красный льняной кушак, концы его привязал к ручкам сохи и, подсунув под кушак голову и чуть ссутулив плечи, дёрнул вожжами лошадь:
– А ну, старушка, вперёд!
Кобыла легко потянула соху. А чуть сошники начинали глубже лезть в землю, я выправлял плечи и соха шла ровно. Отец, довольный успехом, сказал:
– Молодец, сынок, фокус удался. – Он взял в руку палку и, опираясь на неё, добавил: – Пойду помогу Ефиму заливать глину. А ты ночуй тут, а завтра как кончишь пахать, заборони поровней и не задерживайся – поспеши домой. Кобылу, – сказал он, – на ночь спутай и пусти в лощину, там трава хорошая; но гляди: около выемки рожь скоро вымётывать начнёт, как бы не потравить её, а то греха не оберёшься.
– Разве за ней уследишь, – сказал я, – за день так намаешъся, как убитый уснёшь.
– Тогда накоси травы и дай ей в телегу; крепче привяжи её к задку, а утром овсом покорми.
– Ладно, что-нибудь придумаю.
Отец ушёл. Пока ещё светило солнце, я пахал и не заметил, как наступил вечер.
– Буду я косить, – вслух сказал я, – лазить по буеракам и кочкам…
Я достал из телеги краюху чёрного хлеба, отрезал кусок грудинки, с аппетитом съел, запив квасом, и стал готовиться ко сну. Привёл кобылу в лощину и привязал один конец верёвки к её задней ноге, а другой к своему сапогу. Подстелив зипун, я крепко уснул. А лошадь выщиплет траву вокруг, потянется дальше и меня за ногу тянет. Так я и передвигался вместе с зипуном с места на место. Не помню уж, сколько раз пришлось менять свою походную кровать.
Мои первый «полёт»
Занимаясь нашим небольшим хозяйством, я, как никогда, чувствовал, что где-то рядом идёт большая, кипучая жизнь, делается что-то очень важное. А я знаю всё то же поле, огород, сарай – и больше ничего. Шёл 1918 год.
Однажды мы с отцом чинили крышу сарая. Я сидел наверху и принимал солому, отец подавал. Вдруг мы услышали шум. Отец поднял голову и говорит:
– Вон летит аэроплан!
Я так резко изменил положение и повернул голову, что свалился с крыши. Отец испугался, не напоролся ли я на вилы, потому что я страшно заорал.
Он растерялся и сам стал кричать:
– Ми-ишка! Где ты там? Вылезай, что ли!
А я лежу в соломе и кричу в полном восторге:
– Люди летят! Ой, люди летят на крыльях!
После я узнал, что на крыльях стояли не люди, а моторы, по два на каждом крыле. Самолёт этот был гигант тогдашнего воздушного флота – четырёхмоторный «Илья Муромец».
Пока мы с отцом заканчивали свою работу, в селе нашем происходил полный переполох: ведь самолёт показался над нашими Студонками впервые.
Старухи выбежали из домов с криком: «Конец миру пришёл! Нечистая сила летит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Меня потянуло к какой-то другой жизни. Чтобы взглянуть ещё разок на волшебное полотно кинематографа, я готов был пуститься на всё.
Для меня было совершенно неважно, видел ли я уже какой-нибудь фильм или нет. Самый факт, что на экране появляются предметы, ничем не похожие на те, что я видел в деревне, вполне устраивал меня.
С тех пор мой маленький мир расширился. Я чувствовал, как медленно, но верно рушатся мои детские понятия.
Маленький пахарь
Отец мой предложил двум мужикам на паях построить кирпичный сарай и горн для обжига кирпича.
Главным мастером будет отец, а компаньоны должны дать работника и лошадь для подвоза глины и замеса её.
Сарай построили на огороде Дмитрия Коннова, как раз около глиняного карьера. Избёнка у Дмитрия, с одним окном, была ветхая. Как-то отец пошутил:
– Продай, Дмитрий, свои хоромы.
– Купи, – ответил Концов. – С радостью продам, всё равно меня переводят путевым сторожем в Сенцовку, жить буду в казённой будке.
– А ты не шутишь?
– Хоть сейчас возьму задаток.
– Сколько возьмёшь за весь дом?
– Сто пятьдесят рублей, можно в два срока.
Отец решил купить этот дом и отделиться от деда. Где только взять деньги?.. Обратился к деду.
– Раз уходишь от меня, нет тебе ничего, – отрезал старик. Тогда отец пошёл на сборную избу и стал предлагать свою землю в аренду на шесть лет.
Сдал отец землю, денег кое у кого занял, набрал восемьдесят рублей. При свидетелях отдал за избу первую половину, а семьдесят рублей уговорился платить через месяц. Тут же собрали мы свои пожитки и торжественно переехали в свою избушку. Появился у нас огород и свой крытый двор. Есть где поставить корову, которую бабушка хуторская подарила маме на новоселье. Вот только пока ещё лошади не было. А очень хотелось прокатиться на своём коне по деревне, поехать с ребятами в ночное, как раньше на лошади деда… Ярко пылает костёр, а кругом непроглядная темь; слышно, как лягушки квакают в луговых озёрах, лошади фыркают, жадно пощипывают траву. Но вот испеклась в золе картошка, ребята достали из-за пазухи заботливо припасённые краюхи пахучего ржаного хлеба, узелки с солью, и начинается настоящий пир…
Пришло время платить за дом вторую половину. Шестьдесят два рубля отец набрал, восьми рублей не хватает. В долг больше никто не даёт. Опять обращается отец к деду:
– Ты пойми, через два часа платить надо, а то ведь пропадут те, что заплачены.
– Ну ладно, дам восемь рублей, но ты подпиши мне полнивы, которая под рожью.
– Ведь она у меня последняя.
– Что ж, что последняя… Деньги даром никто не даёт.
И пришлось моему отцу подписать деду последнюю полниву.
Долго я ждал лошадь, и наконец, накопив денег, отец купил ее. Но радости она не принесла. Это была такая старая кляча, что верхом на ней стыдно было ехать по селу.
Вместо того чтобы ехать в ночное, пришлось отправиться с отцом в поле, учиться пахать.
Распрягли лошадь на меже своей полнивы. Отец стал рассевать просо. Я шёл за ним следом.
– Ты, сынок, приглядывайся, как я разбрасываю зерно. Замечаешь, как оно ровно ложится на землю?
«Ну и отец у меня! – с восхищением думал я. – Всё у него получается складно». И, набравшись смелости, попросил:
– Дай я попробую.
– Мал ещё, севалка с семенами тяжёлая, живот надорвёшь. Подожди, всему научишься.
Лошадь поела овса, отдохнула. Отец в это время кончил рассевать и начал учить меня пахать:
– Вот гляди, как я соху поддерживаю за ручки, чтобы она не лезла сошниками в землю и зерно не очень глубоко зарывалось, – скорей и ровней семена взойдут.
– Тебе хорошо говорить, ты вон какой вышины, ручки сохи как раз упираются в ладони вытянутых рук, а у меня они выше локтя ложатся и никакой силы нет тянуть соху вверх. Но ты не сомневайся. Посмотри, какой я фокус придумал.
– Какой ещё фокус?
– Сейчас покажу.
Я снял с пиджака красный льняной кушак, концы его привязал к ручкам сохи и, подсунув под кушак голову и чуть ссутулив плечи, дёрнул вожжами лошадь:
– А ну, старушка, вперёд!
Кобыла легко потянула соху. А чуть сошники начинали глубже лезть в землю, я выправлял плечи и соха шла ровно. Отец, довольный успехом, сказал:
– Молодец, сынок, фокус удался. – Он взял в руку палку и, опираясь на неё, добавил: – Пойду помогу Ефиму заливать глину. А ты ночуй тут, а завтра как кончишь пахать, заборони поровней и не задерживайся – поспеши домой. Кобылу, – сказал он, – на ночь спутай и пусти в лощину, там трава хорошая; но гляди: около выемки рожь скоро вымётывать начнёт, как бы не потравить её, а то греха не оберёшься.
– Разве за ней уследишь, – сказал я, – за день так намаешъся, как убитый уснёшь.
– Тогда накоси травы и дай ей в телегу; крепче привяжи её к задку, а утром овсом покорми.
– Ладно, что-нибудь придумаю.
Отец ушёл. Пока ещё светило солнце, я пахал и не заметил, как наступил вечер.
– Буду я косить, – вслух сказал я, – лазить по буеракам и кочкам…
Я достал из телеги краюху чёрного хлеба, отрезал кусок грудинки, с аппетитом съел, запив квасом, и стал готовиться ко сну. Привёл кобылу в лощину и привязал один конец верёвки к её задней ноге, а другой к своему сапогу. Подстелив зипун, я крепко уснул. А лошадь выщиплет траву вокруг, потянется дальше и меня за ногу тянет. Так я и передвигался вместе с зипуном с места на место. Не помню уж, сколько раз пришлось менять свою походную кровать.
Мои первый «полёт»
Занимаясь нашим небольшим хозяйством, я, как никогда, чувствовал, что где-то рядом идёт большая, кипучая жизнь, делается что-то очень важное. А я знаю всё то же поле, огород, сарай – и больше ничего. Шёл 1918 год.
Однажды мы с отцом чинили крышу сарая. Я сидел наверху и принимал солому, отец подавал. Вдруг мы услышали шум. Отец поднял голову и говорит:
– Вон летит аэроплан!
Я так резко изменил положение и повернул голову, что свалился с крыши. Отец испугался, не напоролся ли я на вилы, потому что я страшно заорал.
Он растерялся и сам стал кричать:
– Ми-ишка! Где ты там? Вылезай, что ли!
А я лежу в соломе и кричу в полном восторге:
– Люди летят! Ой, люди летят на крыльях!
После я узнал, что на крыльях стояли не люди, а моторы, по два на каждом крыле. Самолёт этот был гигант тогдашнего воздушного флота – четырёхмоторный «Илья Муромец».
Пока мы с отцом заканчивали свою работу, в селе нашем происходил полный переполох: ведь самолёт показался над нашими Студонками впервые.
Старухи выбежали из домов с криком: «Конец миру пришёл! Нечистая сила летит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98