Что делать? Винтовку я с собой не взял. Хорошо, что со мной была ракетница – на случай, если заблужусь в пургу, чтобы дать о себе знать… Я прицелился в медведя, который был совсем близко от меня, и угодил ему прямо в глаз. Он как заревёт – и завертелся на одном месте. А остальные врассыпную кто куда…
Долго зимовщики рассказывали нам всякие были и небылицы в расчёте, что людей с Большой земли нетрудно провести на «арктический экзотике». Но пришёл и наш час! Они стали расспрашивать у нас, что нового в Москве.
У меня в экипаже был механик – что называется, «палец в рот не клади». Вот он начал зимовщикам рассказывать про новинки.
– В Москве, – говорит он, – инженер Коптяев изобрёл часы с героями. Видел я такие часы у начальника полярной авиации. Они интересны тем, что на циферблате вместо римских или арабских цифр нарисованы герои. Первый – Ляпидевский, потом – Леваневский, Молоков, Каманин и так далее.
Я слушаю его и думаю: как это я ничего про эти часы не слыхал? Но потом смекнул, в чём дело, а он продолжает:
– Посмотришь на такие часы и сразу скажешь: половина Слепнёва – значит, половина пятого, или там Доронин с четвертью – значит, семь часов пятнадцать минут. Страна должна знать своих первых героев! А когда, – продолжал он, не унимаясь, – стрелка дойдёт до какого-нибудь часа, открывается форточка и высовывается белый медведь. Он издаёт столько рычаний, сколько в это время часов… Делают такие часы пока только для полярников, да и то по специальным заявкам. Модель ещё оригинальная – не освоена для массовой продукции…
Через некоторое время прилетели мы в Москву. Вызывает меня начальник полярной авиации и спрашивает:
– Что это вы на Диксоне наговорили полярникам? Получаю от них радиограмму: просим забронировать для нас часы с героями. И передают целый список, один даже жену свою вписал.
– А вы что им ответили? – спросил я.
– Запросил Диксон, какая температура была у радиста, когда он передавал эту радиограмму.
Напрасные поиски
Пришлось нам как-то из-за плохой погоды приземлиться на пустынном острове архипелага Земли Франца-Иосифа. Какой остров нас приютил, мы не знали. Конечно, хотелось определиться.
Несколько дней мы ждали хорошей погоды. Наконец видимость немного улучшилась.
Вооружившись биноклем, я тщательно исследовал каждую тёмную точку на ослепительно белом снежном покрывале.
Вдруг я заметил чёрный силуэт, сверху покрытый снегом, как нависающей за глаза шапкой.
«Дом… Да… А если не дом, то склад!»
Есть чему радоваться! Ведь возле каждой, пусть одинокой, постройки, возведённой рукой человека в Арктике, всегда возвышается гурий. Это груда камней, скрывающих под собой бутылку с запиской. Прочитав её, мы узнаём точные координаты острова, кто и когда посетил впервые эти места. Такой же обычай соблюдают путешественники в горах: они оставляют в бутылке записку о том, кем и когда совершено восхождение на вершину. Только здесь башню из камней называют не гурием, а туром. Впрочем, как бы такая памятка ни называлась, нет на земле человека, который без трепета приблизился бы к ней. Встретить на пустынной, далёкой земле, где нет живого существа, следы её первого, может быть уже забытого и давно погибшего покорителя – это ни с чем не сравнимое чувство. Тут вами овладевают и радость, и волнение, и великая гордость за человека, и уважение к ещё неизвестному имени вашего предшественника.
Не скрывая своего восторга, я позвал товарищей. Радист и бортмеханик вооружились биноклями. Они подолгу вглядывались в чёрный силуэт и полностью подтвердили мои предположения.
– Без сомнения, дом! – уверенно сказал радист. – И недалеко. Не дальше двух-трёх километров.
«Меньше слов, больше дела», – решили мы. И, захватив винтовку на случай встречи с «белым хозяином» этих мест, я весело зашагал к домику.
Вселивший в нас столько надежд загадочный предмет оказался гораздо ближе, чем мы предполагали. Я насчитал до него пятьсот шагов. Но меня постигло жестокое разочарование.
Рассчитывая найти домик, в крайнем случае склад, я остановился у самого обыкновенного камня, да ещё таких ничтожных размеров, что, если бы он накрепко не примёрз к земле, я бы его легко донёс до самолёта.
Так я впервые столкнулся на практике с изумительным явлением Арктики – зрительной рефракцией. До этого я знал о ней только из книг.
Раздосадованные напрасными надеждами, мы залезли в спальные мешки и крепко уснули. Утро порадовало нас новым улучшением погоды. Стало совершенно ясно. На юго-западе открылась цепь островов, хорошо различаемых даже невооружённым глазом. Ближе других к нам был остров с высокой горой. Мы исследовали его в бинокль.
– Как по-твоему, – осторожно спросил я бортмеханика, – далеко до этих гор?
– Чепуха! – уверенно ответил он. – Километров пять-шесть, не больше.
– А не обманывает нас рефракция?
Тот смерил меня недоумевающим взглядом:
– О рефракции смешно говорить! Сегодня видимость прекрасная. Вон посмотри. – Он указал рукой на камень, вчера так жестоко разочаровавший нас, и с весёлой улыбкой добавил: – Теперь простым глазом видно, что перед нами не дом и не склад.
– Верно!
Мне это показалось убедительным. А так как гористый остров был явно недалеко, я решил забраться на его вершину, чтобы о неё как следует оглядеться и, возможно, определиться.
Сказано – сделано.
Рассчитывая скоро вернуться, я взял винтовку и на всякий случай плитку шоколада, чтобы подкрепиться. Товарищи почти насильно навязали мне несколько кусков сахару, который я терпеть не могу.
Попрощались.
Подгоняемый тридцатиградусным морозом, я легко зашагал по снегу.
Я смело шёл вперёд, не боясь заблудиться или потерять ориентировку. Слева были хорошо видны волны Баренцева моря.
Мне давно не случалось ходить пешком, и теперь прогулка в ясный морозный день доставляла большое удовольствие.
Иду час – остров не приближается. Иду два – дорога стала трудней: ровный настил уступил место торосам и айсбергам.
Теперь я чаще оглядываюсь и нередко за ледяными горами не вижу своего самолёта.
Пройденное расстояние заметно увеличивается. Самолёт постепенно превращается в чёрную точку, а до острова ещё далеко. Мне начинает казаться, что я снова стал жертвой рефракции, но с обратным явлением: вчера, например, камень казался далеко, а нашли его совсем близко; сегодня же я никак не мог дойти до острова, который, казалось, был совсем рядом.
Так рассуждал я сам с собой, вглядываясь в очертания острова.
Странное дело – я шёл к нему около трёх часов, а за это время он совсем не приблизился; больше того: теперь мне стало казаться, что он отодвинулся ещё дальше. Это заставило меня принять окончательное решение.
Взглянув в последний раз на желанный, но недостижимый остров, я круто повернул обратно и пошёл по своим следам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Долго зимовщики рассказывали нам всякие были и небылицы в расчёте, что людей с Большой земли нетрудно провести на «арктический экзотике». Но пришёл и наш час! Они стали расспрашивать у нас, что нового в Москве.
У меня в экипаже был механик – что называется, «палец в рот не клади». Вот он начал зимовщикам рассказывать про новинки.
– В Москве, – говорит он, – инженер Коптяев изобрёл часы с героями. Видел я такие часы у начальника полярной авиации. Они интересны тем, что на циферблате вместо римских или арабских цифр нарисованы герои. Первый – Ляпидевский, потом – Леваневский, Молоков, Каманин и так далее.
Я слушаю его и думаю: как это я ничего про эти часы не слыхал? Но потом смекнул, в чём дело, а он продолжает:
– Посмотришь на такие часы и сразу скажешь: половина Слепнёва – значит, половина пятого, или там Доронин с четвертью – значит, семь часов пятнадцать минут. Страна должна знать своих первых героев! А когда, – продолжал он, не унимаясь, – стрелка дойдёт до какого-нибудь часа, открывается форточка и высовывается белый медведь. Он издаёт столько рычаний, сколько в это время часов… Делают такие часы пока только для полярников, да и то по специальным заявкам. Модель ещё оригинальная – не освоена для массовой продукции…
Через некоторое время прилетели мы в Москву. Вызывает меня начальник полярной авиации и спрашивает:
– Что это вы на Диксоне наговорили полярникам? Получаю от них радиограмму: просим забронировать для нас часы с героями. И передают целый список, один даже жену свою вписал.
– А вы что им ответили? – спросил я.
– Запросил Диксон, какая температура была у радиста, когда он передавал эту радиограмму.
Напрасные поиски
Пришлось нам как-то из-за плохой погоды приземлиться на пустынном острове архипелага Земли Франца-Иосифа. Какой остров нас приютил, мы не знали. Конечно, хотелось определиться.
Несколько дней мы ждали хорошей погоды. Наконец видимость немного улучшилась.
Вооружившись биноклем, я тщательно исследовал каждую тёмную точку на ослепительно белом снежном покрывале.
Вдруг я заметил чёрный силуэт, сверху покрытый снегом, как нависающей за глаза шапкой.
«Дом… Да… А если не дом, то склад!»
Есть чему радоваться! Ведь возле каждой, пусть одинокой, постройки, возведённой рукой человека в Арктике, всегда возвышается гурий. Это груда камней, скрывающих под собой бутылку с запиской. Прочитав её, мы узнаём точные координаты острова, кто и когда посетил впервые эти места. Такой же обычай соблюдают путешественники в горах: они оставляют в бутылке записку о том, кем и когда совершено восхождение на вершину. Только здесь башню из камней называют не гурием, а туром. Впрочем, как бы такая памятка ни называлась, нет на земле человека, который без трепета приблизился бы к ней. Встретить на пустынной, далёкой земле, где нет живого существа, следы её первого, может быть уже забытого и давно погибшего покорителя – это ни с чем не сравнимое чувство. Тут вами овладевают и радость, и волнение, и великая гордость за человека, и уважение к ещё неизвестному имени вашего предшественника.
Не скрывая своего восторга, я позвал товарищей. Радист и бортмеханик вооружились биноклями. Они подолгу вглядывались в чёрный силуэт и полностью подтвердили мои предположения.
– Без сомнения, дом! – уверенно сказал радист. – И недалеко. Не дальше двух-трёх километров.
«Меньше слов, больше дела», – решили мы. И, захватив винтовку на случай встречи с «белым хозяином» этих мест, я весело зашагал к домику.
Вселивший в нас столько надежд загадочный предмет оказался гораздо ближе, чем мы предполагали. Я насчитал до него пятьсот шагов. Но меня постигло жестокое разочарование.
Рассчитывая найти домик, в крайнем случае склад, я остановился у самого обыкновенного камня, да ещё таких ничтожных размеров, что, если бы он накрепко не примёрз к земле, я бы его легко донёс до самолёта.
Так я впервые столкнулся на практике с изумительным явлением Арктики – зрительной рефракцией. До этого я знал о ней только из книг.
Раздосадованные напрасными надеждами, мы залезли в спальные мешки и крепко уснули. Утро порадовало нас новым улучшением погоды. Стало совершенно ясно. На юго-западе открылась цепь островов, хорошо различаемых даже невооружённым глазом. Ближе других к нам был остров с высокой горой. Мы исследовали его в бинокль.
– Как по-твоему, – осторожно спросил я бортмеханика, – далеко до этих гор?
– Чепуха! – уверенно ответил он. – Километров пять-шесть, не больше.
– А не обманывает нас рефракция?
Тот смерил меня недоумевающим взглядом:
– О рефракции смешно говорить! Сегодня видимость прекрасная. Вон посмотри. – Он указал рукой на камень, вчера так жестоко разочаровавший нас, и с весёлой улыбкой добавил: – Теперь простым глазом видно, что перед нами не дом и не склад.
– Верно!
Мне это показалось убедительным. А так как гористый остров был явно недалеко, я решил забраться на его вершину, чтобы о неё как следует оглядеться и, возможно, определиться.
Сказано – сделано.
Рассчитывая скоро вернуться, я взял винтовку и на всякий случай плитку шоколада, чтобы подкрепиться. Товарищи почти насильно навязали мне несколько кусков сахару, который я терпеть не могу.
Попрощались.
Подгоняемый тридцатиградусным морозом, я легко зашагал по снегу.
Я смело шёл вперёд, не боясь заблудиться или потерять ориентировку. Слева были хорошо видны волны Баренцева моря.
Мне давно не случалось ходить пешком, и теперь прогулка в ясный морозный день доставляла большое удовольствие.
Иду час – остров не приближается. Иду два – дорога стала трудней: ровный настил уступил место торосам и айсбергам.
Теперь я чаще оглядываюсь и нередко за ледяными горами не вижу своего самолёта.
Пройденное расстояние заметно увеличивается. Самолёт постепенно превращается в чёрную точку, а до острова ещё далеко. Мне начинает казаться, что я снова стал жертвой рефракции, но с обратным явлением: вчера, например, камень казался далеко, а нашли его совсем близко; сегодня же я никак не мог дойти до острова, который, казалось, был совсем рядом.
Так рассуждал я сам с собой, вглядываясь в очертания острова.
Странное дело – я шёл к нему около трёх часов, а за это время он совсем не приблизился; больше того: теперь мне стало казаться, что он отодвинулся ещё дальше. Это заставило меня принять окончательное решение.
Взглянув в последний раз на желанный, но недостижимый остров, я круто повернул обратно и пошёл по своим следам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98