Этого невысокого роста, худущего молодого человека отличали от школьника старших классов, за которого его можно было принять, лишь замасленный синий комбинезон, который он никогда не снимал, чуть ли не спал в нём, да заскорузлые руки, все в ссадинах и царапинах.
Карлос настолько увлёкся самолётом, что не ходил домой ночевать и спал под его крылом. Всё время он то копался в моторе, то нырял под шасси, что-то смазывал, подтягивал, подвинчивал, громко призывая на помощь поочерёдно то святую деву Марию, то самого «дьяболо». Однажды в полночь он всполошил весь аэродром, запустив мотор, в котором, как ему почудилось, что-то не ладилось.
К самолёту прибежал советский техник. Карлос спрыгнул на землю и удовлетворённо закричал:
– Порррьядокс!
Он любил козырнуть русским словом и знал их уже немало.
Утром пятого дня сборки на аэродроме появилась старушка. Боец, охранявший ворота, её знал и беспрепятственно пропустил. Старушка в одной руке весла узелок, а другой опиралась на палку. С трудом передвигая скрюченные ревматизмом ноги, она ковыляла среди самолётов и негромко звала:
– Карлос! Карлос!
Механик бросился ей навстречу:
– Мамита!
Слёзы потекли по смуглым лицам – молодому, выпачканному машинным маслом, и старому, чисто отмытому, морщинистому.
Их окружили товарищи. Оказывается, мать Карлоса, обеспокоенная его долгим отсутствием, пришла искать сына. Они пошептались, а потом Карлос стал угощать всех, кто работал вблизи, вином из объёмистой баклажки, которую принесла в узелке его мамита. Он поднял её на крыло своей машины, и старушка неожиданно вскинула руку со сжатым кулаком в интернациональном революционном приветствии. Все дружно ответили ей тем же жестом. Потом старушка перекрестила сына, благословила его, что-то пошептала и, перекрестив самолёт, ушла…
В солнечное утро аэродром стал похожим на пчелиный улей, и казалось, в небе реют не боевые самолёты, а весёлые золотистые пчёлы, наполняя воздух однообразным жужжанием. То и дело взлетали и приземлялись «чатос» и «москас». Их опробовали после сборки советские лётчики. Они же, став на время инструкторами, помогали овладеть новыми машинами добровольцам из других стран.
Только «Р-5» стоял пока на земле, что очень расстраивало Карлоса.
«Красный чертёнок»
На плоскостях и фюзеляжах всех самолётов, пополнивши» народные военно-воздушные силы, маляры вывели круги с цветами республики – красным, жёлтым и фиолетовым.
Карлосу этого показалось мало. Он долго орудовал кистью и краской. Довольно удачно механик изобразил на борту «Р-5» красного чертёнка, показывающего кому-то нос растопыренными пальцами.
Дерзкий бесёнок всем понравился.
С того часа самолёт стали называть «Дьяболито рохо» – «Красный чертёнок».
Так бывший «М-10-94» приобрёл себе новое имя.
Через сутки у него появился и новый хозяин.
Двадцатипятилетний советский лётчик Александр Шухов, инструктор авиационного училища, узнав, что со всех концов земного шара в Испанию едут добровольцы, не находил себе места. Он отлично летал на машинах разных типов и всей душой хотел помочь героическому испанскому народу. Кому, как не ему, сражаться с фашистами! Он подавал начальству рапорт за рапортом, пока не получил разрешения ехать в Испанию.
Шухов с небольшой группой таких же, как он, добровольцев уехал во Францию и ночью перешёл испанскую границу.
Две недели он уже находился на войне, но не воевал – ещё не прибыли самолёты. Много успел повидать за эти дни «камарада Хосе» – так назывался теперь Шухов. И чем больше он видел, тем нетерпеливее становилось желание взвиться в небо на истребителе, ринуться на вражеский самолёт, поймать его в рамку прицела, нажать гашетку пулемёта, заставить фашиста огненным комом рухнуть на землю.
Он побывал в Мадриде. Главный советник по авиации пригласил советских лётчиков-добровольцев поехать в испанскую столицу.
– Не думайте, что я везу вас просто на экскурсию, – сказал им перед выездом генерал Дуглас. – Мы отправляемся вроде как на разведку. Очень полезно познакомиться на земле с районом, над которым будешь сражаться в небе.
Лётчики медленно ехали по осаждённому врагом Мадриду, замечая на каждом шагу разрушительные следы войны. Они часто выходили из автобуса и смешивались с шумной толпой. У продовольственных лавок стояли длинные «хвосты». Рядом копошились ребята. Много детей было в скверах. Они играли и среди развалин. Мальчишки с деревянными пистолетами прыгали по грудам жжёного кирпича, бывшего совсем недавно их домом.
Спешили куда-то защитники Мадрида. На головах у них полотняные рогатые пилотки, какие носят наши пионеры. Многие обуты на босу ногу в «альпаргатос» – шлёпанцы, сплетённые из верёвок. У всех оружие – карабины, пистолеты, кинжалы, гранаты у пояса. С винтовками стояли в очередях в кафе и у касс кинотеатров – в них показывали нашего «Чапаева».
Мальчишки-газетчики орали на перекрёстках, предлагая номера со сводками военных действий.
В городе пахло гарью и порохом.
Через улицы протянуты полотнища с коротким, как выстрел, призывом – «Но пасаран!»
Огромные чёрные воронки от бомб посреди мостовой огорожены канатами, укреплёнными на красных столбиках.
Бронзовые Дон-Кихот и его верный оруженосец Санчо Панса тоже «переведены на военное положение»: памятник обложен мешками с песком.
Вот целый квартал руин. У некоторых домов рухнули только передние стены. Видна вся внутренность безлюдных комнат. Кажется, что их только что покинули люди. Даже немножко стыдно смотреть на чужую жизнь, прервавшуюся в одно страшное мгновение – это всё равно что заглядывать в освещенное окно квартиры. С обеденного стола не успели убрать посуду. В спальне не закрыта кровать. В комнате рядом встал на ребро рояль. Большое чёрное распятие с белым Христом, подброшенное взрывом, зацепилось за оголившуюся железную балку перекрытия многоэтажного дома и с жалобным скрипом раскачивается. Совсем как скорбный памятник над общей могилой.
Лётчики, осторожно ступая по хрустящему под ногами битому стеклу, перешагивая через закопчённые кирпичи, искорёженные куски железа, обгорелые остатки оконных рам и мебели, вышли из злополучного квартала на залитый солнцем проспект. Прямо на тротуаре стояла уцелевшая широкая кровать. На ней спали женщина с ребёнком. В тени деревьев, положив под головы узелки, приютились люди, недоспавшие ночью. На кострах что-то варили в подвешенных к треногам вёдрах и котелках.
Мадридцы то и дело поглядывали на небо. Оно было бездонно-синим, чистым, без единого облачка. Самая что ни на есть лётная погода. В любую минуту могли появиться нежданные гости. И действительно, в полдень показались в вышине чёрные крестики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Карлос настолько увлёкся самолётом, что не ходил домой ночевать и спал под его крылом. Всё время он то копался в моторе, то нырял под шасси, что-то смазывал, подтягивал, подвинчивал, громко призывая на помощь поочерёдно то святую деву Марию, то самого «дьяболо». Однажды в полночь он всполошил весь аэродром, запустив мотор, в котором, как ему почудилось, что-то не ладилось.
К самолёту прибежал советский техник. Карлос спрыгнул на землю и удовлетворённо закричал:
– Порррьядокс!
Он любил козырнуть русским словом и знал их уже немало.
Утром пятого дня сборки на аэродроме появилась старушка. Боец, охранявший ворота, её знал и беспрепятственно пропустил. Старушка в одной руке весла узелок, а другой опиралась на палку. С трудом передвигая скрюченные ревматизмом ноги, она ковыляла среди самолётов и негромко звала:
– Карлос! Карлос!
Механик бросился ей навстречу:
– Мамита!
Слёзы потекли по смуглым лицам – молодому, выпачканному машинным маслом, и старому, чисто отмытому, морщинистому.
Их окружили товарищи. Оказывается, мать Карлоса, обеспокоенная его долгим отсутствием, пришла искать сына. Они пошептались, а потом Карлос стал угощать всех, кто работал вблизи, вином из объёмистой баклажки, которую принесла в узелке его мамита. Он поднял её на крыло своей машины, и старушка неожиданно вскинула руку со сжатым кулаком в интернациональном революционном приветствии. Все дружно ответили ей тем же жестом. Потом старушка перекрестила сына, благословила его, что-то пошептала и, перекрестив самолёт, ушла…
В солнечное утро аэродром стал похожим на пчелиный улей, и казалось, в небе реют не боевые самолёты, а весёлые золотистые пчёлы, наполняя воздух однообразным жужжанием. То и дело взлетали и приземлялись «чатос» и «москас». Их опробовали после сборки советские лётчики. Они же, став на время инструкторами, помогали овладеть новыми машинами добровольцам из других стран.
Только «Р-5» стоял пока на земле, что очень расстраивало Карлоса.
«Красный чертёнок»
На плоскостях и фюзеляжах всех самолётов, пополнивши» народные военно-воздушные силы, маляры вывели круги с цветами республики – красным, жёлтым и фиолетовым.
Карлосу этого показалось мало. Он долго орудовал кистью и краской. Довольно удачно механик изобразил на борту «Р-5» красного чертёнка, показывающего кому-то нос растопыренными пальцами.
Дерзкий бесёнок всем понравился.
С того часа самолёт стали называть «Дьяболито рохо» – «Красный чертёнок».
Так бывший «М-10-94» приобрёл себе новое имя.
Через сутки у него появился и новый хозяин.
Двадцатипятилетний советский лётчик Александр Шухов, инструктор авиационного училища, узнав, что со всех концов земного шара в Испанию едут добровольцы, не находил себе места. Он отлично летал на машинах разных типов и всей душой хотел помочь героическому испанскому народу. Кому, как не ему, сражаться с фашистами! Он подавал начальству рапорт за рапортом, пока не получил разрешения ехать в Испанию.
Шухов с небольшой группой таких же, как он, добровольцев уехал во Францию и ночью перешёл испанскую границу.
Две недели он уже находился на войне, но не воевал – ещё не прибыли самолёты. Много успел повидать за эти дни «камарада Хосе» – так назывался теперь Шухов. И чем больше он видел, тем нетерпеливее становилось желание взвиться в небо на истребителе, ринуться на вражеский самолёт, поймать его в рамку прицела, нажать гашетку пулемёта, заставить фашиста огненным комом рухнуть на землю.
Он побывал в Мадриде. Главный советник по авиации пригласил советских лётчиков-добровольцев поехать в испанскую столицу.
– Не думайте, что я везу вас просто на экскурсию, – сказал им перед выездом генерал Дуглас. – Мы отправляемся вроде как на разведку. Очень полезно познакомиться на земле с районом, над которым будешь сражаться в небе.
Лётчики медленно ехали по осаждённому врагом Мадриду, замечая на каждом шагу разрушительные следы войны. Они часто выходили из автобуса и смешивались с шумной толпой. У продовольственных лавок стояли длинные «хвосты». Рядом копошились ребята. Много детей было в скверах. Они играли и среди развалин. Мальчишки с деревянными пистолетами прыгали по грудам жжёного кирпича, бывшего совсем недавно их домом.
Спешили куда-то защитники Мадрида. На головах у них полотняные рогатые пилотки, какие носят наши пионеры. Многие обуты на босу ногу в «альпаргатос» – шлёпанцы, сплетённые из верёвок. У всех оружие – карабины, пистолеты, кинжалы, гранаты у пояса. С винтовками стояли в очередях в кафе и у касс кинотеатров – в них показывали нашего «Чапаева».
Мальчишки-газетчики орали на перекрёстках, предлагая номера со сводками военных действий.
В городе пахло гарью и порохом.
Через улицы протянуты полотнища с коротким, как выстрел, призывом – «Но пасаран!»
Огромные чёрные воронки от бомб посреди мостовой огорожены канатами, укреплёнными на красных столбиках.
Бронзовые Дон-Кихот и его верный оруженосец Санчо Панса тоже «переведены на военное положение»: памятник обложен мешками с песком.
Вот целый квартал руин. У некоторых домов рухнули только передние стены. Видна вся внутренность безлюдных комнат. Кажется, что их только что покинули люди. Даже немножко стыдно смотреть на чужую жизнь, прервавшуюся в одно страшное мгновение – это всё равно что заглядывать в освещенное окно квартиры. С обеденного стола не успели убрать посуду. В спальне не закрыта кровать. В комнате рядом встал на ребро рояль. Большое чёрное распятие с белым Христом, подброшенное взрывом, зацепилось за оголившуюся железную балку перекрытия многоэтажного дома и с жалобным скрипом раскачивается. Совсем как скорбный памятник над общей могилой.
Лётчики, осторожно ступая по хрустящему под ногами битому стеклу, перешагивая через закопчённые кирпичи, искорёженные куски железа, обгорелые остатки оконных рам и мебели, вышли из злополучного квартала на залитый солнцем проспект. Прямо на тротуаре стояла уцелевшая широкая кровать. На ней спали женщина с ребёнком. В тени деревьев, положив под головы узелки, приютились люди, недоспавшие ночью. На кострах что-то варили в подвешенных к треногам вёдрах и котелках.
Мадридцы то и дело поглядывали на небо. Оно было бездонно-синим, чистым, без единого облачка. Самая что ни на есть лётная погода. В любую минуту могли появиться нежданные гости. И действительно, в полдень показались в вышине чёрные крестики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98