Мне было приказано установить связь с бронепоездом, но тот почему-то ушёл отсюда, и я остался один в степи. Пожалуйста, поручите вашим солдатам помочь завести мой мотор!
– Но почему на вашем самолёте красные звёзды? – недоуменно спросил белый офицер.
– Вы весьма наблюдательны, что делает вам честь. Это в самом деле самолёт красных. Я его вчера в воздушном бою заставил сесть, а сегодня решил лететь на нём. Красные звёзды я приказал пока не закрашивать – думал, они спасут от обстрела большевиков.
«Беляк» не так уже подозрительно смотрел на лихого пилота, одетого в щегольской заграничный комбинезон. У него был портсигар с золотыми монограммами (не мог же офицер знать, что это трофей лётчика). Павлов, войдя в роль, стал рассказывать анекдоты по-французски и вспоминать парижские рестораны.
Даже не поинтересовавшись документами лётчика, белый офицер приказал солдатам крутить пропеллер.
Когда заработал мотор, Павлов благодарственно помахал рукой и пошёл на взлёт. Он поднялся невысоко и, сделав круг… точными очередями из пулемёта расстрелял всех кавалеристов. Одним из первых упал доверчивый белогвардейский офицер…
Вот этого замечательного лётчика-командира я увидел, когда шёл, громыхая бидоном для бензина, у вагона, прицепленного вчера в хвост нашего поезда. На Павлове был его знаменитый, изрядно уже потрёпанный комбинезон изумрудного цвета с орденом Красного Знамени на груди. Окружённый прибывшими с ним лётчиками, он зашагал к самолётам. Вообще я заметил около нашего «воздушного поезда» много незнакомых людей. Все они были заняты своими делами, и только один новоприбывший растянулся на траве, неподалёку от моей машины. Полулёжа он не то писал, не то рисовал что-то в тетрадке, то и дело поглядывая в мою сторону.
Я вылил бидон бензина в бак машины и отправился за второй порцией горючего. Проходя мимо незнакомца, не удержался, чтобы не заглянуть в его тетрадку, и сразу узнал себя на рисунке – несомненно, это я лью бензин через воронку в автомобиль.
– Похоже? – спросил, улыбаясь, молодой художник. Он был, вероятно, мой однолеток. Тоже темноволосый, только уже в плечах и пониже меня ростом. На нём была поношенная короткая кожаная куртка с бархатным воротником и фуражка защитного сукна. На околыше фуражки остался след овального знака, должно быть кокарды.
– Сходство есть, конечно, – ответил я, разглядывая рисунок, – но автомобиль вышел лучше, чем я.
– Само собой… Не машина вертелась вокруг тебя, а ты около неё. Ни секунды не стоял на месте. Только и удалось схватить тот момент, когда ты наливал горючее.
– Этот момент можно повторить. Мне нужно ещё банки две вылить. Могу попозировать… А почему ты художеством занимаешься, когда все кругом работают?
– Мне приказано ждать. Сейчас не до меня.
– С какой стороны России к нам прибыл? – не удержался я от вопроса.
– Я родом из Таганрога. Зовут меня – Георгий Иванович Басов, а друзья кличут Гошей.
– Михаил, – сказал я, протягивая руку. – Будем знакомы!
Минут через десять я многое узнал о Гоше – сыне учителя рисования и черчения в гимназии, которую он окончил сам. Когда генерал Деникин занял Ростов, Басова призвали в армию. Он попал в белогвардейскую авиацию и довольно быстро и хорошо овладел профессией моториста. Сам командующий воздушными силами армии Деникина генерал Ткачёв приказал способного ефрейтора Басова учить летать. Он уже несколько раз поднимался в воздух с инструктором.
– Ты, Гоша, тоже хочешь стать лётчиком? – прямодушно спросил я.
– Не очень. Если бы здорово хотел, не было бы меня здесь. Я буду художником. Вот кончится военная заваруха, и поступлю в Академию художеств.
Мой новый знакомый рассказал, что он тяготился службой у Деникина и по совету старшего брата большевика-подпольщика в тылу у белых при удобном случае перебрался через липию фронта и добровольно вступил в Красную Армию.
– Меня направили мотористом в отряд Ивана Павлова. Слыхал о таком герое?
Этот вопрос можно было и не задавать.
– Да вот только командиру всё некогда со мной переговорить, – пожаловался Гоша. – Вчера переезжали, а сегодня уходят в полёт.
И в самом деле, один за другим поднимались в ярко-синее небо и улетали на задание тяжёлые «Ильи Муромцы» и сопровождавшие их истребители. Наконец замер вдали гул моторов, и стало слышно, как верещат кузнечики в высокой траве.
Первый раз в жизни я позировал художнику, стоял как вкопанный, стараясь не шелохнуться. Затекла вытянутая рука, державшая воронку. Чего не стерпишь ради искусства!
Рисунок на этот раз получился настолько удачный, что я решил послать его домой – пусть отец с матерью посмотрят, какую важную работу выполняет их сын.
Только я начал просить Гошу отдать мне его творение, как послышались тревожные возгласы. От аэродрома к вагонам бежали люди, крича и указывая вверх. Взглянул и я на небо и оторопел… Когда же пришёл в себя, заорал что есть мочи:
– Самолёты! Белые! Сейчас будут бомбить аэродром! Давай крути мотор!…
Гоша схватил заводную ручку, а я быстро сел за руль. К счастью, мотор завёлся с первого оборота. Мой новый знакомый не растерялся, юркнул на сиденье рядом с шофёром, и мы помчались вдоль эшелона в поле. Отъехали вёрст пять и, свернув в кукурузу, остановились.
Отсюда нам хорошо видны были самолёты с бело-красно-синими опознавательными знаками на крыльях. Они кружились над нашим аэродромом. То и дело на лётном поле поднимались столбы чёрного дыма. Оттуда доносились глухие взрывы. С земли нападавшим дробной скороговоркой отвечали пулемёты и пушки.
– И чего беляки радуются? – сказал Гоша. – Бомбят пустые початки и один неисправный «сопвич». Как им заграничных бомб не жалко?.. И наши зря палят. Разве в них попадёшь?
– За милую душу!… Вон, смотри! Кажется, подстрелили!
Один из трёх самолётов, пикировавших на аэродром, выпуская длинные пулемётные очереди, вдруг затих и стал поспешно, неуклюже, как-то боком, снижаться. Он прошёл совсем над нашими головами.
– Гляди, – крикнул Гоша, – спускаются на поле, дьяволы! Ищут ровное место, чтобы сесть!
– Там за кукурузой подходящее поле, – вспомнил я.
– Надо бы задержать их, – всполошился Гоша, – да беда, оружия нет!
– Как – нет? – возмутился я. – Заряженный карабин всегда возим с собой в багажнике. Вот он! Заводи машину, едем вдогонку!
– Подожди, – остановил меня Гоша. – Давай сообразим сперва. Конечно, они побегут прятаться в кукурузу. Где им лучше схорониться?.. Дорога уходит вправо, значит, нам – вон туда, по жнивью, наперерез им!…
Сжатое поле было шагах в двадцати от нас. Машина легко шла по жнивью.
– Стой… – вдруг прошептал Гоша. – Видишь, вон они!… Побежали навстречу! Да жмись к кукурузе. Не так будем заметны…
Пробежав немного, Гоша дал выстрел чуть повыше головы человека и властно скомандовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Но почему на вашем самолёте красные звёзды? – недоуменно спросил белый офицер.
– Вы весьма наблюдательны, что делает вам честь. Это в самом деле самолёт красных. Я его вчера в воздушном бою заставил сесть, а сегодня решил лететь на нём. Красные звёзды я приказал пока не закрашивать – думал, они спасут от обстрела большевиков.
«Беляк» не так уже подозрительно смотрел на лихого пилота, одетого в щегольской заграничный комбинезон. У него был портсигар с золотыми монограммами (не мог же офицер знать, что это трофей лётчика). Павлов, войдя в роль, стал рассказывать анекдоты по-французски и вспоминать парижские рестораны.
Даже не поинтересовавшись документами лётчика, белый офицер приказал солдатам крутить пропеллер.
Когда заработал мотор, Павлов благодарственно помахал рукой и пошёл на взлёт. Он поднялся невысоко и, сделав круг… точными очередями из пулемёта расстрелял всех кавалеристов. Одним из первых упал доверчивый белогвардейский офицер…
Вот этого замечательного лётчика-командира я увидел, когда шёл, громыхая бидоном для бензина, у вагона, прицепленного вчера в хвост нашего поезда. На Павлове был его знаменитый, изрядно уже потрёпанный комбинезон изумрудного цвета с орденом Красного Знамени на груди. Окружённый прибывшими с ним лётчиками, он зашагал к самолётам. Вообще я заметил около нашего «воздушного поезда» много незнакомых людей. Все они были заняты своими делами, и только один новоприбывший растянулся на траве, неподалёку от моей машины. Полулёжа он не то писал, не то рисовал что-то в тетрадке, то и дело поглядывая в мою сторону.
Я вылил бидон бензина в бак машины и отправился за второй порцией горючего. Проходя мимо незнакомца, не удержался, чтобы не заглянуть в его тетрадку, и сразу узнал себя на рисунке – несомненно, это я лью бензин через воронку в автомобиль.
– Похоже? – спросил, улыбаясь, молодой художник. Он был, вероятно, мой однолеток. Тоже темноволосый, только уже в плечах и пониже меня ростом. На нём была поношенная короткая кожаная куртка с бархатным воротником и фуражка защитного сукна. На околыше фуражки остался след овального знака, должно быть кокарды.
– Сходство есть, конечно, – ответил я, разглядывая рисунок, – но автомобиль вышел лучше, чем я.
– Само собой… Не машина вертелась вокруг тебя, а ты около неё. Ни секунды не стоял на месте. Только и удалось схватить тот момент, когда ты наливал горючее.
– Этот момент можно повторить. Мне нужно ещё банки две вылить. Могу попозировать… А почему ты художеством занимаешься, когда все кругом работают?
– Мне приказано ждать. Сейчас не до меня.
– С какой стороны России к нам прибыл? – не удержался я от вопроса.
– Я родом из Таганрога. Зовут меня – Георгий Иванович Басов, а друзья кличут Гошей.
– Михаил, – сказал я, протягивая руку. – Будем знакомы!
Минут через десять я многое узнал о Гоше – сыне учителя рисования и черчения в гимназии, которую он окончил сам. Когда генерал Деникин занял Ростов, Басова призвали в армию. Он попал в белогвардейскую авиацию и довольно быстро и хорошо овладел профессией моториста. Сам командующий воздушными силами армии Деникина генерал Ткачёв приказал способного ефрейтора Басова учить летать. Он уже несколько раз поднимался в воздух с инструктором.
– Ты, Гоша, тоже хочешь стать лётчиком? – прямодушно спросил я.
– Не очень. Если бы здорово хотел, не было бы меня здесь. Я буду художником. Вот кончится военная заваруха, и поступлю в Академию художеств.
Мой новый знакомый рассказал, что он тяготился службой у Деникина и по совету старшего брата большевика-подпольщика в тылу у белых при удобном случае перебрался через липию фронта и добровольно вступил в Красную Армию.
– Меня направили мотористом в отряд Ивана Павлова. Слыхал о таком герое?
Этот вопрос можно было и не задавать.
– Да вот только командиру всё некогда со мной переговорить, – пожаловался Гоша. – Вчера переезжали, а сегодня уходят в полёт.
И в самом деле, один за другим поднимались в ярко-синее небо и улетали на задание тяжёлые «Ильи Муромцы» и сопровождавшие их истребители. Наконец замер вдали гул моторов, и стало слышно, как верещат кузнечики в высокой траве.
Первый раз в жизни я позировал художнику, стоял как вкопанный, стараясь не шелохнуться. Затекла вытянутая рука, державшая воронку. Чего не стерпишь ради искусства!
Рисунок на этот раз получился настолько удачный, что я решил послать его домой – пусть отец с матерью посмотрят, какую важную работу выполняет их сын.
Только я начал просить Гошу отдать мне его творение, как послышались тревожные возгласы. От аэродрома к вагонам бежали люди, крича и указывая вверх. Взглянул и я на небо и оторопел… Когда же пришёл в себя, заорал что есть мочи:
– Самолёты! Белые! Сейчас будут бомбить аэродром! Давай крути мотор!…
Гоша схватил заводную ручку, а я быстро сел за руль. К счастью, мотор завёлся с первого оборота. Мой новый знакомый не растерялся, юркнул на сиденье рядом с шофёром, и мы помчались вдоль эшелона в поле. Отъехали вёрст пять и, свернув в кукурузу, остановились.
Отсюда нам хорошо видны были самолёты с бело-красно-синими опознавательными знаками на крыльях. Они кружились над нашим аэродромом. То и дело на лётном поле поднимались столбы чёрного дыма. Оттуда доносились глухие взрывы. С земли нападавшим дробной скороговоркой отвечали пулемёты и пушки.
– И чего беляки радуются? – сказал Гоша. – Бомбят пустые початки и один неисправный «сопвич». Как им заграничных бомб не жалко?.. И наши зря палят. Разве в них попадёшь?
– За милую душу!… Вон, смотри! Кажется, подстрелили!
Один из трёх самолётов, пикировавших на аэродром, выпуская длинные пулемётные очереди, вдруг затих и стал поспешно, неуклюже, как-то боком, снижаться. Он прошёл совсем над нашими головами.
– Гляди, – крикнул Гоша, – спускаются на поле, дьяволы! Ищут ровное место, чтобы сесть!
– Там за кукурузой подходящее поле, – вспомнил я.
– Надо бы задержать их, – всполошился Гоша, – да беда, оружия нет!
– Как – нет? – возмутился я. – Заряженный карабин всегда возим с собой в багажнике. Вот он! Заводи машину, едем вдогонку!
– Подожди, – остановил меня Гоша. – Давай сообразим сперва. Конечно, они побегут прятаться в кукурузу. Где им лучше схорониться?.. Дорога уходит вправо, значит, нам – вон туда, по жнивью, наперерез им!…
Сжатое поле было шагах в двадцати от нас. Машина легко шла по жнивью.
– Стой… – вдруг прошептал Гоша. – Видишь, вон они!… Побежали навстречу! Да жмись к кукурузе. Не так будем заметны…
Пробежав немного, Гоша дал выстрел чуть повыше головы человека и властно скомандовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98